PDA

Просмотр полной версии : Волшебная скрипка


haim1961
18.02.2009, 23:46
Волшебная скрипка
Ростислав Алексанров

Если бы довелось нам каким-то чудесным образом оказаться на столетней давности одесской улице утром 24 февраля 1903 года, то услышали бы, как наперебой восклицают газетчики: «Волшебная скрипка Кармена на дне Одессы! Только в «Одесских новостях»! Волшебная скрипка!» И оказалось бы, что так представляли они новую главу «Волшебная скрипка» пространного очерка журналиста и писателя Лазаря Осиповича Кармена «На дне Одессы», печатавшегося с продолжением из номера в номер «Одесских новостей».
http://i025.radikal.ru/0902/48/8f9297316f17.jpg (http://www.radikal.ru)
Шендель-Шлема Янкелев Певзнер
(«Сашка-скрипач»)
Газета шла нарасхват, поскольку Кармена уважали за добротные, жестокой и грустной правды рассказы из жизни тех, коих суровая судьба бросила на самое дно богатого портового города. На этот раз он написал о пивном заведении господина Гоппенфельда, что под названием «Гамбринус» укрылось в глубоком полутемном подвале на углу Преображенской и Дерибасовской, известном «большими, как фабричные трубы, кружками с черным пивом с «манжетами» (пеной) и скрипачом, широкоплечим блондином», которого посетители простецки и дружески называли Сашкой.

«Сашка! Сашка! Кто не знает его! Его едут слушать со всех концов Молдаванки, Пересыпи и Слободки-Романковки, — свидетельствовал Кармен, — ...он душу выворачивает своей скрипкой, он в состоянии заставить камни обливаться слезами и сейчас же заставить их пуститься в пляс!» Очерку Кармена о талантливом скрипаче — любимце публики был уготован обычный и грустный удел большинства газетных материалов, сообразно которому его напечатали, прочитали, пересказали, обсудили и... забыли. Впрочем, такое сплошь и рядом случалось не только с сиюминутными газетными опусами.

Большую часть времени жил в Одессе, а известен был всей читающей России Семен Соломонович Юшкевич, который, по словам своего друга и коллеги Бориса Зайцева, «был органический писатель, в этом его главная сила, он достигает наибольшего тогда, когда живописует художнически — любимых им людей Одессы, когда дает неподражаемый их язык, трепет и нервность, и неправильность этого языка, и их облики, сплошь живые». Юшкевич сочинил или, как любили писать когда-то, его перу принадлежит повесть «Улица», в которой блистательная наша Дерибасовская, названная в заслуженную честь основателя прекрасного города, предстает символом беды, распроданной любви и растоптанной молодости его юных и нищих обитательниц. И в печальной повести Юшкевича остался знаменитый «Гамбринус», помимо названия ничего общего не имеющий со своим нынешним, давно переселенным в другое место тезкой: «Погребок полон. Играет музыка, — скрипач, гармонист с папиросой в зубах. Пьяные, шумливые, притихли; неподвижно, как бы окаменев в своей позе, играет скрипач, и все — матросы, мастеровые, рабочие, уличные... дышат с ним одним дыханием, замерли, как он. Если бы так вечно, если бы сгинула жизнь там наверху и остался для души один этот миг радости...»

Подобно другим своим землякам и коллегам, Юшкевич в смутное время покинул Одессу, а «Улица», вместе с другими его книгами, долгие десятилетия была «вне закона», равно как память об авторе. Ее переиздали в Одессе только в 2002-м году, но не названные в ней, легко узнаваемые земляками-современниками Юшкевича «Гамбринус» и Сашка, — их нынешнему читателю уже не опознать.

И давно поросла бы травой забвения сама память о «короле «Гамбринуса» и его волшебной скрипке, не напиши о нем когда-то Александр Иванович Куприн, которого, может быть, именно Кармен и привел в заведение — в этой связи в рассказе «Гамбринус» упоминается «один репортер местной газеты, Сашкин знакомый». Куприн подружился с Сашкой, бывал у него дома на Садиковской улице, что принадлежит легендарной Молдаванке, беседовал, узнал, что тот родом из местечка в Могилевской губернии, рано потерял мать, а когда отец, бедный тачечник, привел в дом мачеху — подался куда глаза глядели, кормился игрой на скрипке, попал в Одессу, женился на красавице-вдове с сыном, играет теперь в «Гамбринусе», жизнью доволен, деньжатами не обижен и клиентами обласкан. В Театральном, ныне Чайковского, переулке жил тогда ювелир Мойше Хомицер, который вечерами аккомпанировал Сашке на пианино. Перед вечерней игрой Саша иногда захаживал к аккомпаниатору, а однажды пришел с Куприным. Хомицер, видимо, догадывался, чем может обернуться дружба писателя с Сашкой, и попросил Куприна «в случае чего» не упоминать его имени, поскольку дети учатся музыке и ему вовсе не хочется, чтобы потом прознали, где играл их отец. Куприн уважил просьбу, и в рассказе лишь проходным персонажем появляется «аккомпаниатор, покончивший какое-нибудь сторонне дневное занятие у портного или часовщика», что никоим образом не сказалось потом на карьере его внука Михаила, талантливого виолончелиста.

Рассказ «Гамбринус» был напечатан в февральском номере журнала «Современный мир» за 1907 год. А два месяца спустя Куприн приехал в давно полюбившуюся ему Одессу, прибыл в «Гамбринус», публично расцеловал Сашку, одарил массивным серебряным портсигаром, поднес журнал с трогательной надписью, просидел в дыму и музыке целый вечер и ушел вместе с ним. На улице Сашка по своему обыкновению приобрел у торговки связку бубликов, надел на шею и угощал встречных бродяг, подгулявших студентов и ночных красавиц с Дерибасовской, будто только что сошедших со страниц повести Юшкевича... Пришли к Сашке на Садиковскую и пили там «изрядный магарыч» во славу Одессы, Александра Ивановича, Могилевской губернии, Сашки, его волшебной скрипки и только что родившегося сына, нареченного Аароном-Яковом, Черного моря, пивного короля Гамбринуса и одноименного заведения.

А потом рассказ Куприна обрел собственную судьбу, удостоился одобрения самого Льва Николаевича Толстого, был переведен на другие языки и прочитан в других странах. Сашка же, как писал Куприн, «неизменно каждый вечер к шести часам уже сидел на своей эстраде со скрипкой в руках». Но в 1914 году, когда «Гамбринус» и вместе с ним Сашка не без влияния купринского рассказа превратился в своего рода достопримечательность Одессы, его с давнего времени завсегдатаи постепенно перекочевали в подвальчик «Тирольский грот» на Греческой улице, и вслед за ними ушел Сашка, так и не привыкший к такой громкой славе.

После «Тирольского грота» Сашку закрутило, понесло по Одессе: он играл в иллюзионах «Ренессанс» на Прохоровской, «Океан» на Колонтаевской, «Слон» на Мясоедовской, в подвальном ресторане «Зимний сад» на Преображенской... В 1919 году его старенькая скрипка еще звучала в кавказском погребке «Алла-верды» — на Ольгиевской улице вблизи Нового базара. В начале лета 1920 года Сашка в компании таких же, как он, безработных, обнищалых и голодных музыкантов отправился в деревню или, как говорили, на село в надежде сменять нашу куяльницкую соль на хлеб, но на обратном пути заразился тифом и с трудом возвратился в Одессу. А 23 июня в Еврейской больнице, тогда еще на Госпитальной, а теперь Богдана Хмельницкого улице, пятидесяти четырех лет от роду умер Шендель-Шлема Янкелев Певзнер, которого тысячи людей знали и любили как Сашку из «Гамбринуса». И одесские «Известия», поместив на следующий день крошечное, размером с почтовую марку, извещение о его смерти, напечатали в скобках, что это не кто иной, как «Сашка-скрипач из «Гамбринуса».

Провожали Сашу на кладбище, что называется, всей Одессой. И еще много лет спустя его вдова, мадам Голда Старинская, при случае и без случая вздыхала: «Чтобы кого-нибудь еще в Одессе так хоронили, как нашего Сашу, а?» Похороны Сашки-скрипача потом описал Константин Паустовский в повести «Время больших ожиданий», после чего я, собственно, и пошел по следам купринского героя.

И тогда, в начале 60-х годов теперь уже прошлого столетия, с удивлением и приятностью обнаружил, что еще живы были те, которые хорошо его знали, слушали, привечали — последний аккомпаниатор, дальние родственники, печатники, куплетисты, официанты, профессор университета, репортеры, скрипач-ученик Сашки, врач, театральный администратор, «инспектор манежа» одесского цирка, музыканты, престарелый сыщик и бывший налетчик, который, многозначительно подняв палец, сообщил, что «между музыкантами Сашка был все равно, что Софья Золотая Ручка между нашими». Отзвук Сашкиной славы и отзвук Сашиной скрипки еще звучали в памяти современников.
http://www.migdal.ru/times/36/2867/