Музыкальный Огонек

Музыкальный Огонек (https://shanson-e.tk/forum/index.php)
-   Альбомы, сборники, концерты (https://shanson-e.tk/forum/forumdisplay.php?f=316)
-   -   Фестиваль "НОВОСИБИРСК-1968" - как это было... (https://shanson-e.tk/forum/showthread.php?t=113917)

electrik 28.05.2011 16:53

Фестиваль "НОВОСИБИРСК-1968" - как это было...
 
Вместо вступления - приведу текст, взятый из "Википедии":

Цитата:

7 марта 1968 года в Академгородке прошёл первый фестиваль авторской песни, проведённый клубом «Под интегралом» по инициативе А. Бурштейна, Г. Безносова, В. Меньшикова, Г. Яблонского.
На фестивале состоялся единственный публичный концерт в СССР Александра Галича, в том числе исполнившего песню "Памяти Пастернака" и вынужденного вскоре эмигрировать. О том событии напоминает и мемориальная доска, установленная на здании по адресу проспект Лаврентьева, 16: «В этом здании в клубе-кафе „Под интегралом“ в марте 1968 года выступал российский бард, поэт и драматург Галич Александр Аркадьевич».
Участие ведущих авторов-исполнителей страны и, в частности, А. Галича, Ю. Кима, В. Бережкова, свободная творческая атмосфера, активные дискуссии круглого стола, привлекли многочисленных зрителей (на всех концертах фестиваля был аншлаг) и вызвали большой общественный резонанс как в стране, так и в мире.
В то же время фестиваль породил определённое неудовольствие идеологических служб, что имело разные последствия. В результате фестиваль 1968 года был последним, после чего клуб «Под Интегралом» закрылся.
Полгода спустя закрылись и все остальные клубы по стране, ничем особо не провинившиеся. Советские танки вошли в Прагу, дискутировать было не о чем.
Примечание:

1. Все использованные в данной теме материалы взяты мною из открытых источников в сети
2. Хронология выставленных фотоматериалов может не совпадать по датам или по месту проведения съёмок, но все фотографии были сделаны во время фестиваля
3. Большое спасибо всем, выложившим данные материалы в сеть!
4. На фотографиях представлены:
Поспелов Геннадий Львович - председатель художественного совета
Бурштейн Анатолий Израилевич – организатор
Безносов Герман Петрович – организатор
Берс Андрей Александрович – организатор
Яблонский Григорий Семенович – организатор
Меньщиков Валерий Федорович - организатор
Смирнова Наталия – организатор
Карпов Юрий - ведущий
Нариньяни Александр Семенович - участник
Бережков Владимир Владимирович - участник
Ширков Дмитрий Васильевич - участник
Жуховицкий Леонид Аронович - участник
Фрумкин Владимир Аронович - участник
Иванов Анатолий - участник
Полетаев Игорь Андреевич - участник
Дольский Александр Александрович - участник
Галич Александр Аркадьевич - участник
Чесноков Сергей Валерианович - участник
Лосев Юрий - участник
Вяткин Ю.Л. - участник
Борисова Людмила Глебовна - участник
Кукин Юрий Алексеевич – участник
Никифорова
_________________________________________________________________

Леонид Жуховицкий - АРЬЕРГАРДНЫЙ БОЙ «ОТТЕПЕЛИ»

Двадцать лет назад в Академгородке под Новосибирском прошёл знаменитый фестиваль бардов, о котором помнят до сих пор. Я был там от начала до конца. Никаких записей не делал ни тогда, ни после — не видел в том необходимости. Да, в моей жизни фестиваль сыграл огромную роль — но это, в конце концов, не повод для воспоминаний, деталь моей биографии, и не более того.
Но недавно я узнал, что фестиваль этот, оказывается, сыграл огромную роль и в судьбе Александра Аркадьевича Галича — а это уже совсем иное дело. Всё, что касается жизни одного из крупнейших поэтов эпохи и, пожалуй, самого из них непримиримого, достаточно важно хотя бы потому, что никто не знает, какая именно частность окажется полезной завтрашнему исследователю и интересной завтрашнему читателю. Пишущих свидетелей более чем странного в ту пору события осталось не так уж много, не знаю, дойдут ли у кого-нибудь из них руки до этого весёлого и наглого пролома в застойной стене. Словом, самое время задать себе классический вопрос: кто, если не ты, и когда, если не сейчас? Системы и логики не обещаю, расскажу лишь, что помню и как помню. На память не жалуюсь, но, возможно, в каких-то деталях и ошибусь по причине, о которой скажу позже.
Впервые об этом фестивале я услышал от друга-приятеля Жени Шатько, удивительно славного и совершенно бесконфликтного в общении человека, который тогда писал очень симпатичную прозу, публиковавшуюся в основном в «Юности», и ещё не приступил к юмористическим рассказам, принесшим ему популярность и уверенность в себе. Женя был не москвич, мыкался с женой по квартирам, полностью зависел от тощих нерегулярных гонораров. Сколько же порядочности надо было иметь, чтобы в столь неласковой ситуации не только не скурвиться, но и не озлобиться!
— Слыхал про Новосибирск? — спросил Женя.
— А что в Новосибирске?
— Фестиваль бардов. В Академгородке. Надо бы поехать, а?
— А кто будет?
— Говорят, Галич.
Уговаривать меня не пришлось.
Здесь надо хотя бы коротко объяснить или напомнить, чем была в те годы для нашего поколения бардовская песня.
В конце шестидесятых уже отчетливо сказывалось то, что сейчас именуется застойностью. Но термин этот достаточно условен: где-то застой был, где-то нет. Впрочем, пожалуй, его не было нигде. Брежневско-сусловская верхушка рвалась к государственной казне, прорастая метастазами в области и республики — наступала золотая пора аппарата, который вовсе не застаивался, а, наоборот, весьма активно прибирал к рукам все кормушки, дотянуться до которых позволяла занимаемая должность. Прогнивали опоры экономики — но зато с ускорением строились бани с каминами, гостевые дома и дачи с залами для приемов. Речи секретарей Союза писателей становились всё тошнотворней, зато энергично росли тиражи «нужных» романов, и на пиджаках главных инженеров человеческих душ оставалось всё меньше места для новых заслуженных наград — кое-кому было впору подставлять под лауреатские медали спину, а то и задницу. Какой уж тут застой — культурная обслуга старалась вовсю!
Но и настоящее искусство отнюдь не заболачивалось. В те годы, именно в те, в русской литературе одновременно работали Твардовский и Гроссман, Бродский и Дудинцев, Астафьев и Бакланов, Солженицын и Домбровский, Трифонов и Володин, Тендряков и Аксёнов, Самойлов и Тарковский, Арбузов и Петрушевская, Войнович и Жигулин, Владимов и Казакова, Ахмадулина и Вознесенский, Евтушенко и Жванецкий, Соколов и Вампилов, Шукшин и Абрамов... Хорош застой! Нет, такой литературы стыдиться не надо. Она ломала запреты, рвала колючую проволоку цензуры и в конце концов идеологические вертухаи то тут, то там давали слабину.
Но ирония и особая радость эпохи заключалась в том, что рядом с этой борющейся словесностью появилась, для всех неожиданно, другая. Эта литература стены не ломала и колючку не рвала, с партийными прихлебателями не боролась, не стучала кулаком по редакторским столам и не требовала справедливости в высших инстанциях. Она по-птичьи перелетала установленные загородки, и охранники на литературных вышках не могли за ней уследить. Эту словесность не печатали, не пропагандировали по радио, не записывали на пластинки, не выносили на эстраду, не пускали на телевидение — но ей того и не требовалось.
Не знаю, сочтут ли отдалённые потомки Окуджаву великим поэтом, но одна великая заслуга у него есть точно: открытие свободного жанра. Тоталитарная держава существовала сама по себе — авторская, или, как её тогда называли, бардовская, песня — сама по себе. Эта песня была, разумеется, всякой — и хорошей, и средней, и плохой. Но на любом уровне она была неподцензурной. И это просто выводило из себя идеологических держиморд.
Конечно же, ни Гроссмана, ни Солженицына, ни Тендрякова, ни Евтушенко власть не любила. Но — терпела. Ибо их можно было разрешить, но можно и запретить. А вот Окуджава и Галич вызывали у правительственных и литературных чиновников не только сословную ярость, но и жгучую профессиональную обиду. По-человечески их можно понять: мало того, что этих поэтов нельзя было запретить — их нельзя было и разрешить! В такой ситуации любой полезет на стену...
Песни Галича били аппаратчику в самое больное место: поэт едко и точно обнажал корыстную, рваческую, воровскую подоплёку режима, он срывал с чиновника ту рубашку, что была ближе всего к телу. На святое посягал: на «подъезды для начальников», на «кабинеты с холуями и секретаршами», на «топтунов» под окнами, на дачи и «Чайки», на «пайки цековские» и «мотоциклетки марочные».
Песен Галича я слышал много, порядочно помнил наизусть и даже пытался воспроизводить в компаниях, не имея на то ни малейших творческих оснований. Но вот автора ни разу не видал. Не приходилось.
Магнитофоны тогда были громоздки и редки, я престижным аппаратом не владел, услышать приличную запись было трудно. Ну, а ради того, чтобы живьём самого автора... Тут я, пожалуй, и на Камчатку бы не поленился.
Вообще фестиваль бардов представлялся нам с Шатько настоящим пиром раскованности, своеобразным Клондайком, где каждый новый аккорд мог вдруг обнажить золотую жилу свободного слова.
Короче, полетели. Денег не было, но эту проблему решили: взяли командировки от журналов с какими-то обычными заданиями, лишь бы в Новосибирск.
Следующая неделя, неделя фестиваля, была в моей жизни, возможно, самой яркой. Для теперешних моих записок это и плюс, и минус, потому что яркость слепит, тени исчезают, многих деталей не разобрать. Какие-то сцены и эпизоды просто стоят перед глазами. А вот что было между ними, не только не запомнилось, но как бы и не увиделось — белые пятна, и всё. Совершенно не помню, например, спал ли я в ту неделю. Похоже, что вовсе не спал, хотя умом понимаю, что так не бывает. Поэтому на последовательное изложение событий я просто не способен, как осталось в памяти, так и расскажу.
Кто приехал?
Приехало до странного много народа. Одних бардов было около сорока — для самодеятельного мероприятия, да ещё в центре Сибири, цифра гигантская. Москва, Ленинград, Севастополь, Одесса, Свердловск — кто только не был представлен! Диапазон одарённости — от совсем начинающих ребят до Галича. Если не ошибаюсь, до сих пор из участников песенного праздника прочно удержались на подмостках лишь двое: Юра Кукин и Саша Дольский. Впрочем, не исключено, что кто-то, в ту пору безвестный, получил имя потом.
Помимо поющих собралась вполне приличная компания безголосых, но пишущих. Кроме нас с Шатько, прилетел ещё Витя Славкин, ныне известный драматург, а тогда — начинающий юморист. Из какой-то ближней Сибири, кажется, из Барнаула, приехал Жора Целмс, корреспондент «Комсомолки», честнейший журналист, обладавший неоднозначной способностью обнаруживать эту честность в самый неожиданный для начальства и в самый невыгодный для себя момент. Прилетела Ляля Розанова, биолог, писательница, журналистка, классическая «шестидесятница», талантливая во всём, чего бы ни касалась. Вот только здоровья не было, из сердечных приступов не вылезала.
Ещё были всякие странные люди, не поющие и не пишущие, которые из разных российских краёв добрались до фестивальной столицы с единственной и в общем-то самой светлой целью просто послушать — благородные фанаты из тех, чья бескорыстная энергия создала лучшим нашим бардам прочную, как бронежилет, славу и в конечном счёте уберегла их от тюрьмы.
Кто это всё устроил?
Поразительно, но такое гигантское, разветвлённое и дорогостоящее дело поднял самодеятельный Оргкомитет. Всё сумели: и обеспечить места в гостинице, и оплатить бардам, в основном, нищим, все расходы, и снять огромные залы, и организовать кормёжку для всей приехавшей оравы... И со всем этим справился десяток молодых учёных — после чего я, оголтелый «лирик», и стал наших «физиков» уважать. Там, где молодые гуманитарии давно бы перессорились и загубили дело, «технари» довели его до ума.
В большинстве своём эти деловитые ребята были членами знаменитого на всю страну клуба «Под интегралом», центра духовной жизни Академгородка. Костяк клуба составляли талантливые молодые ученые, весёлые, смелые, позволявшие себе много непозволенного. Отчасти выручала их пародийная маска клуба, спасительный для российских умников и правдолюбцев колпак с бубенчиками. У клуба был Президент, Кабинет министров во главе с Премьером и т. п. Вся эта бутафория довольно успешно держала клуб на плаву, ревнители идейного целомудрия не знали, с какой стороны к нему подступиться: ведь, объявив войну шутейной компании, и сам, чего доброго, угодишь в шуты. Более же всего охраняло клуб тогдашнее новосибирское двоевластие: и сидевший в обкоме Горячев, и руководитель Академгородка академик Лаврентьев были на равных с членами ЦК. Так что в идеологически тоталитарной Новосибирской области посёлок учёных был чем-то вроде вольного города.
Самодеятельный фестиваль стоил не только больших хлопот, но и больших денег. Откуда они взялись?
Вот это я знаю точно. Ибо тесно общался с самым влиятельным в финансовом отношении членом Оргкомитета.
Деньги на Фестиваль дал сам Фестиваль задолго до открытия. Оргкомитет снял в городе несколько больших залов, билеты на все концерты разлетелись в момент — в ту пору вольная песня была любима, как позднее рок-группы, и куда популярней, чем нынче видеопорнуха. Собранных денег хватило и на проезд бардам, и на гостиницу, и на харчи, и на все неожиданности, которые то и дело возникали.
К нашей журналистской компании в качестве гида и покровителя была приставлена девушка лет восемнадцати, плотненькая, свойская, компанейская — открытая душа! Она водила нас по городку, и во всех забегаловках, где мы потребляли свои котлеты с макаронами, регулярно забывала под столом большую хозяйственную сумку, такую драную и грязную, что на неё даже последний бомж не посягал. И напрасно — в этой сумке помещался весь наличный капитал Оргкомитета, что-то около десяти тысяч рублей, поскольку хозяйка сумки была в Оргкомитете не кем-нибудь, а Министром финансов.
Мы размещались, кормились, знакомились, весь город словно бы дрожал от волнения перед завтрашним уникальным действом — а между тем ещё не известно было самое главное: разрешат или не разрешат. ОНИ всё ещё не высказались определённо. Думали.
Кто — ОНИ?
А этого в ту пору никто не знал, ибо знать было не положено. Кто надо. От кого зависит. ОНИ.
Город бурлил, тема разговоров была одна: запретят или разрешат?
Когда мы только прилетели, прямо в аэропорту выяснилось, что — запретили. Когда добрались до гостиницы, оказалось, что — нет, разрешили. Потом откуда-то с таинственных верхов вновь опустился запрет. Затем некие признаки опять обнадёжили.
То, что происходило на моих глазах в Академгородке, лучше всего определить широким современным словом «тусовка». Мандраж, суета, слухи, легко возникающие и распадающиеся группки людей, деловитые передвижения хоть как-то причастных к тайне и разболтанное шатание тех, кому оставалось только ловить сплетни и с надеждой вглядываться в озабоченные лица посвящённых.
Информация зыбкими волнами спускалась из райкома в низы, по дороге меняя форму и содержание. Быть или не быть? Петь или не петь?
Как я теперь понимаю, дать команду, ту или иную, должен был первый секретарь обкома. Но он, видимо, предпочитал не возникать, туманно надеясь, что команда каким-нибудь образом дастся сама, что всё автоматически утрясётся и рассосётся — а он тем временем зарезервирует мнение. С точки зрения чиновника, вообще, лучшее место для мнения — резерв. В резерве мнение — как в засаде, там ему ничего не грозит. Оно же, напротив, представляет вполне реальную опасность, ибо в нужный момент, когда всё определится, выскочит из укрытия и нанесёт добивающий удар справа налево или слева направо, смотря по обстановке. А в понимании обстановки тогдашний новосибирский хозяин был крупный профессионал. Свою шахматную партию он вёл необычайно тонко. Запрещал — но не до конца. Разрешал — но в принципе, ставя невыполнимые условия. Он перекидывал Фестиваль с руки на руку, как горячую картофелину, не решаясь ни выбросить, ни съесть.
Словом, весы качались, когда нам, журналистам без полномочий, пришла в голову не худшая из идей. Мы создали при ещё не открывшемся фестивале Пресс-бюро, организацию, к которой все чиновники страны относились в те времена с опасливым уважением: не начальство, конечно, но /87/ мало ли... Шлёпнут что-нибудь в центральную прессу, и доказывай потом, что у тебя не два горба. А мы проводили заседания, брали интервью, сами давали их местной прессе — словом, вели себя как люди, обладающие несомненной информацией. Не откуда-нибудь, из Москвы,— а вдруг и там ждёт своего часа зарезервированное мнение?!
Но пока развивались все эти анекдотические игры, дело шло своим чередом: составлялись программы, вывешивались афиши, обладатели билетов делали причёски или гладили брюки — не разрешённый фестиваль набирал инерцию и всё более и более делался непреложным фактом. В конце концов его, кажется, всё-таки запретили, но так неуверенно, что этого никто не принял всерьёз. Какие-то люди среднего звена ещё пытались отдавать тормозящие распоряжения — но уже вслед поезду.
История в Академгородке научила меня многому. Прежде всего, тому, что у начальства никогда нельзя просить разрешения — запретит просто от неожиданности. Надо ставить начальство перед фактом — оно гораздо охотней разрешает то, что уже есть...
И как-то не сразу осознавалось, что причиной многочисленных разнонаправленных действий в масштабах огромного города был, по сути, один-единственный человек, при этом не занимавший никаких должностей ни в одной из заполнивших страну контор. Кустарь-одиночка с гитарой, представитель не сформулированного жанра, литератор, предельно далёкий от начальственных писательских вершин. Галич Александр Аркадьевич. Не будь Галича с его бескомпромиссной сатирой, фестиваль вообще прокрутили бы к всеобщему удовольствию быстро и без проблем: выделили средства, обеспечили явку, на хорошем уровне провели заключительный концерт и вручили особо отличившимся памятные призы обкома комсомола с пожеланиями дальнейших творческих успехов на трудном поприще массовой молодёжной песни. К сожалению, одна гитара из сорока в это потенциальное благополучие не вписывалась…
Галича я прежде не видел, не пришлось. Теперь, увидев, был, пожалуй, разочарован. И хоть выделить его из толпы прилетевших бардов оказалось просто — он был куда старше остальных — я всё же переспросил кого-то из сведущих, он ли это. Подтвердили: да, он.
Образу бесстрашного литературного воителя, сложившемуся у меня к тому времени, реальный Галич не соответствовал. Крупный, лысоватый, усы, тяжёлое умное лицо. Скорей уж доктор наук или, например, хирург, или умный, но пьющий преподаватель провинциального института. Гитара в чехле, которую он, как и прочие, держал в руках, с ним плохо вязалась: инструмент молодёжный, а ему было где-то к пятидесяти.
Похоже, и Александру Аркадьевичу поначалу было не по себе на юном празднестве, он молчал, держался в сторонке и вообще среди румяных и лохматых коллег выглядел старшеклассником, из-за педагогической неувязки сунутым временно в группу приготовишек. Впрочем, в плане творческом так примерно и было. Среди участников фестиваля оказалось несколько человек одарённых и удачливых, впоследствии получивших большую известность, — а, скажем, Юра Кукин и тогда уже её имел. Но Галич-то был не одарён или талантлив, он был великий современный поэт, и все мы вокруг это понимали. Конечно, слово потомков впереди: может, причислят поэта к лику классиков, может, вскорости забудут, — их дело. Но суд потомков бессилен отменить вердикт современников. В шестидесятых и семидесятых годах двадцатого века Галич был в России великим бардом: это факт, и его нельзя отменить, как нельзя результат футбольного чемпионата перечеркнуть розыгрышем следующего года.
Мы все тоже держались с Александром Аркадьевичем довольно скованно, боялись навязаться, надоесть, просто погубить банальной болтовнёй драгоценную творческую минуту. Да и не было опыта общения с великими: чёрт их знает, как вести себя с ними, принадлежащими чуточку нам, но в основном, всё-таки, человечеству. Так что стремительно складывающееся фестивальное общество было само по себе, а Галич сам по себе.
К счастью, вечером длинного и редкостно насыщенного первого новосибирского дня я увидел другого Галича.
Организаторы фестиваля, как это принято повсеместно на нашей благословенной земле, решили обсудить все тревожные вопросы за столом в домашней обстановке. Собрались на квартире у одного из молодых учёных, если не ошибаюсь, Геры Безносова. Из, так сказать, прессы позвали нас с Шатько. Из бардов — Александра Аркадьевича. Довольно широко был представлен и актив фестиваля, состоящий из молоденьких, очень симпатичных девушек, на которых я, вопреки моему мудрому обыкновению, внимания почти не обращал, ибо смотрел в основном на Галича.
С алкоголизмом тогда ещё не боролись, боролись с алкоголем, в основном путём его прямого уничтожения, и наш коллектив к этой битве подготовился неплохо: вина хватало, водки хватало, и даже коньяк был в те годы по карману кандидатам наук.
Тем не менее собрались отнюдь не ради питья и даже не ради обсуждения проблем — все ждали, когда, наконец, Галич возьмёт гитару. Он, однако, не торопился, и не потому, что набивал себе цену — и так было выше некуда. Просто великий бард был занят иным.
Как человек грешный, я всегда боялся праведников — уж очень жестоко они подчёркивали моё собственное безнадёжное несовершенство. Александр Аркадьевич праведником явно не был, и это успокаивало. Он не пропускал ни одного тоста и не хмелел, а словно бы освобождался, на лице появилось выражение довольства и покоя, полного приятия действительности. Мы страстно обсуждали завтрашние проблемы (их характер был ясен уже сегодня), однако чуть погодя я заметил, что голос Галича в этих разговорах не слышен.
Оглянувшись, я понял причину его общественной пассивности. Александр Аркадьевич удобно сидел в кресле, откинувшись на спинку и прикрыв глаза. На подлокотнике устроилась одна из активисток, стройная темноволосая девушка. Галич, отдавая должное её фигуре, пытался изучать её по Бройлю, то есть на ощупь. Девушка, символически отстраняясь, что-то шёпотом выговаривала поэту и в такт словам нежно похлопывала его обеими ладошками по щекам. Александра Аркадьевича подобный ход событий явно устраивал, ибо её руки, поднятые на уровень плеч, никак не мешали и даже способствовали его исследовательской деятельности.
К сожалению, кто-то из кандидатов наук воспринял происходящее иначе и, под каким-то предлогом отозвав девушку, стал грозно вопрошать, как она смела поднять руку, и т. д. Бедная активистка страшно перепугалась и принялась шёпотом кричать, что это просто игра, что она никогда бы себе не позволила, что она понимает всё значение Галича для поэзии и демократии, что если это так выглядело со стороны, она готова немедленно... На что она была готова, я так и не узнал, ибо Александру Аркадьевичу всё же вложили в руки гитару.
Предлог был самый простейший: Галич как бы и не пел, а просто «показывал» песни, чтобы мы все сообща могли составить программу завтрашнего (если он состоится) концерта. Но «показывал» Александр Аркадьевич великолепно, с полной отдачей. Тогда же я понял ещё одно, помимо огромного таланта, принципиальное отличие Галича от большинства известных мне бардов: не только в стихах, но и в исполнении он был абсолютно профессионален — очень высокого класса актёр! Не случайно до сих пор мало кто решается петь Галича с эстрады: копировать его манеру бессмысленно, состязаться с исполнителем такого уровня почти безнадёжно.
В тот вечер Александр Аркадьевич пел много и охотно, лишь изредка прерываясь на рюмашку. Возможно, его стимулировала незнакомая восторженная компания, возможно, лишь прекрасная её часть — не знаю. Было сильно за полночь, когда он отложил гитару.
— Примерно так, — сказал он, — так что, ребята, выбирайте.
Что это были за песни, говорить не стану — нынче настоящий, не урезанный Галич хорошо известен, а там был именно настоящий, «избранный» Галич, вся его классика. Помню, лишь одна песня прозвучала бледно: единственная о любви. Что поделаешь — в большинстве своём даже очень крупные поэты не универсальны. У кого некрасовский талант, у кого — есенинский...
Мы молчали. И не только потому, что после отточенных песенных слов любые свои прозвучали бы убого. Было невозможно представить себе только что услышанные стихи на официальной советской сцене.
Видимо, Галич тоже почувствовал это и решил нам помочь.
— Смотрите, ребята, — сказал он, — песен много, можно выбрать те, что поспокойнее.
Я не мог поднять глаза на лидеров «Интеграла». Нам-то что, как приехали, так и уедем, а им, организаторам, тут жить и работать — если оставят на работе...
Президент «Интеграла», худощавый кандидат наук Толя Бурштейн (ему тогда было тридцать три) наконец заговорил обычным своим тоном, ровно и слегка нудновато:
— Видите ли, Александр Аркадьевич, если вы не будете петь свои главные песни, всё, что мы организовали, просто потеряет смысл.
Тем и решилось.
Концерты в Академгородке и в нескольких городских залах шли каждый день. Ажиотаж был фантастический. Помню расписание в одном из залов: первый концерт в полдень, потом в четыре, потом в восемь, потом в полночь. Видимо, нечто похожее было и в других местах. То ли с ужасом, то ли с гордостью рассказывали, как перед ночным концертом в огромном зале кинотеатра выломали дверь.
Александр Аркадьевич выступил только один раз: дальше власти стали стеной. Фестиваль — ладно, но чтобы без Галича.
Однако без Галича всё равно не получилось. Его песни стали «показывать» на вечерах другие барды — ближе всего к первоисточнику получалось это у тогдашнего Президента клуба самодеятельной песни Серёжи Чеснокова, физика из Москвы, худенького парня, спокойного, вежливого и бесстрашного. Да и сам Галич пел, пожалуй, каждый день. Ведь помимо официальных, то есть платных концертов, были иные: для учёных, для актива, для организаторов, для социологов, проводивших дискуссию по проблемам бардовской песни. Но, естественно, это только так говорилось — для актива, для социологов. Всякий раз набивался полный зал.
И вновь в памяти калейдоскоп, мелькание эпизодов.
Вот Галич на сцене, скованно звучит первая фраза:
— Вы, наверное, думаете — усатый дядька, и вдруг с гитарой...
Поэту неловко, он словно оправдывается. И мне в зале чуточку неловко. Что на подмостках с гитарой — это, конечно, здорово. Но не на фестивале бы, в очередь с мальчишками, а во Дворце спорта, при битковом аншлаге, и чтобы на афише единственное имя... Но таких концертов у Галича не было и, что куда хуже, не было и у нас. Не его обездолили — страну обокрали...
Вот обсуждение проблем бардовской песни, которое веду почему-то я. Какие барды, какие проблемы — разговор только о Галиче. Серёжа Чесноков говорит что-то о языке Александра Аркадьевича и в доказательство тезиса, умница, поёт три его песни. Потом выступает плотный щекастый парень, секретарь Новосибирского обкома комсомола по идеологии, и ругает «Балладу о прибавочной стоимости». Логика выступления: герой баллады, коммунист, собирается из-за наследства переселиться в капстрану. Выходит, все коммунисты готовы из-за наследства переселиться в капстрану? Я тоже коммунист — значит, и я из-за наследства готов переселиться в капстрану?
Зал шумит, топает ногами, я с умеренным успехом взываю к порядку.
— А где тут социалистический реализм? — торжествующе уличает Галича секретарь.
После я его спрашиваю:
— А что такое социалистический реализм?
Он, подумав, поясняет примером:
— Вот, допустим, у нас есть старые улочки — развалюхи, сараи. Может их художник нарисовать? Может. Но если он социалистический реалист, он где-нибудь сбоку обязательно нарисует подъёмный кран, тогда будет и правда, и перспектива...
Дискуссия идёт бесконечно, страсти бурлят, четыре микрофона тянут свои бутончики к губам каждого выступающего. Всё записывается! Один магнитофон принадлежит Дому учёных, второй — клубу песни, третий — местной власти, четвёртый...
Впрочем, четвёртый не принадлежит никому, он как бы и вовсе не существует, и шнур от микрофона уходит в никуда — то ли в земные недра, то ли в космические выси. Ладно, пусть пишут, всё равно наговорено столько, что лишний виток пленки ничего принципиально нового не добавит. И вообще, скрывать нам нечего, тем более что ничего и не скроешь. Зато честь: нет в стране такой организации, где не интересовались бы песнями Галича.
Вот вечер в каком-то из академических коттеджей, если не ошибаюсь, у Александра Даниловича Александрова, либерального академика, покровителя искусств, любимца и защитника инакомыслящей молодёжи тех лет. У стены рядом двое: Галич и красный от смущения высокий худой мальчик с красивым, трагическим, обречённым лицом. И одарённость, и нежизнеспособность видны сразу: такие ребята с диктатурой не уживаются. Мальчик что-то натворил и сослан в Новосибирск как бы на перевоспитание — но нет, он не из тех, что каются и берутся за ум. Впрочем, его судьба ещё впереди: и крохотная, гибельная демонстрация протеста на Красной площади, и тюрьма, и лагерь, и эмиграция, и ранняя смерть в чужом Париже, то ли по воле случая, то ли по собственной воле. А пока Вадим Делоне громко призывает выпить за великого поэта Александра Галича и ещё гуще краснеет от собственной дерзости. А Галич отмахивается от высокого титула и обнимает парня за плечи...
Боюсь, у читающего эти заметки сложится впечатление, что фестиваль состоял как бы из сплошной борьбы. Отчасти, может, так и выходило. Но прежде всего, это всё же был праздник, праздник песен, знакомств, откровенных речей и решительных поступков. Праздник, кстати, очень весёлый, где остроумие ценилось не ниже гражданской смелости.
Помню, например, выборы «Мисс Фестиваль». Мы с Шатько в жюри и испытываем мощный напор разного рода лоббистов. Толя Бурштейн с нудным упорством требует, чтобы звание досталось аспирантке, активно проявившей себя в общественной работе. Мы поддаёмся давлению и беспринципно увенчиваем лаврами общественное лицо девушки, которую даже толком не разглядели. И тут блат!
Зато дальше берём реванш и выбираем «Мисс прессы» — десятиклассницу с самоуверенной мордочкой и такими фантастическими ногами, что сосредоточиться на её душевных качествах уже просто нету сил...
С удовольствием и облегчением замечаю, что Галич наконец обрёл нормальную компанию, без которой российскому человеку никакая слава не в радость. Он подружился с Юрой Кукиным. Кукина я до фестиваля не знал, хотя песни его слышал, и они мне не нравились, кроме одной, знаменитой — «Люди сосланы делами, люди едут за деньгами, убегают от обиды, от тоски. А я еду, а я еду за мечтами, за туманом и за запахом тайги». Остальные песни грешили сентиментальностью, и Кукин заглазно представлялся мне бледным тонкошеим молодым человеком со сладким голоском и женственными чертами. Оказалось, всё наоборот: коренастый крепыш с хриплым голосом и криминальной физиономией. При этом Юра действительно был сентиментален и профессию имел — учить детей фигурному катанию. Пел он стоя, поставив ногу на низкую скамеечку и наклонясь вперёд. Обаяние его было бесконечно, я орал и хлопал вместе с залом. Всё-таки бардовская песня совершенно особое искусство, её нельзя разложить на составные, надо только слушать, причём в авторском исполнении. Тут не слова главное и не музыка — личность, на девяносто процентов личность. Юра и рядом с Галичем оставался личностью, они быстро перешли на «ты», «Юра — Саша», ходили вместе, и лица их обычно были сильно румяны, боюсь, не только от горячих споров об искусстве...
И как же перепугались власти! Впрочем — не зря! Новосибирск показал, какой взрывной, будоражащей силой, каким воздействием на слушателя обладал немолодой лысоватый человек с обычной гитарой. Больше колебаний не было: Галичу перекрыли все пути, кроме одного — в глухое безвариантное диссидентство. Он не уходил во внутреннюю эмиграцию — его отправили во внутреннюю ссылку без права переписки с народом.
Последний раз я увидел Александра Аркадьевича уже незадолго до его отъезда — туда. Мы пришли с Сергеем Чесноковым. Галич был болен, полулежал. Он расспрашивал о новостях, их было не так уж много. Самую интересную Серёжа не рассказывал, а спел — тогда ещё свежую и малоизвестную «Охоту на волков» Высоцкого. Вспомнили Новосибирск. Александр Аркадьевич проговорил задумчиво, что Вадим уже на выходе — речь шла о Делоне, который отбывал срок за демонстрацию протеста против удушения танками «Пражской весны». Потом Галич взял гитару и полупрочёл, полуспел свою горькую поэму о Януше Корчаке. Об отъезде было сказано вскользь — что толку говорить о неизбежном...
Кстати, вскоре после новосибирского фестиваля, буквально недели через две, проявил себя загадочный четвёртый микрофон: началась полоса неприятностей. Задела она и нас с Женей Шатько, и других участников самодеятельного смотра самодеятельной песни — у меня, например, закрыли две уже принятые книги. Но, насколько помню, никто ни о чём не пожалел. В конце концов, за всё положено платить. Ведь целую неделю мы были свободными людьми. Нам выпало счастье участвовать в последнем, предельно нерасчётливом и, возможно, именно потому удачном арьергардном бою Оттепели — впрочем, может быть, это была первая атака ещё далёкой Перестройки? А главное, мы надышались поэзией Галича на многие годы вперёд.
Нет, плата не была высокой.
Этот фестиваль можно вспоминать и вспоминать — но, как в песне, надо вовремя оборвать аккорд.
Я уже написал, что Новосибирский праздник вольной песни сыграл особую роль в жизни Галича. Да, вот так вышло, что это было единственное — подумать только, единственное! — его публичное официальное выступление на родине. Первое и последнее. Лишь один свободный глоток воздуха перепал великому барду в любимой стране…
<1988>



Жуховицкий Л. Арьергардный бой «оттепели». // Как стать писателем за 10 часов. Руководство для всех, кто хочет прославиться. — М.: РИПОЛ классик, 2005. — С.80


http://f8.ifotki.info/org/884d86f554...5b89092946.jpg
Штаб подготовки Фестиваля 1968 года

http://f8.ifotki.info/org/abf3532c08...2389063485.gif
Пропуск на все мероприятия Фестиваля за подписью А.Берса, выданный Е.Горонкову (УПИ)

http://f8.ifotki.info/org/f4f223439d...5b89175295.jpg
Цитата:

Сообщение от geshakin (Сообщение 389426)
к третьему снимку дать подпись "Петушки,1967г.", там, где А.А.Г. и остальные одеты по-летнему. Кстати, крайний справа -С.Чесноков

http://f8.ifotki.info/org/438ce2f9a2...5b89092946.jpg
Открытие фестиваля в Большом зале Дома Учёных

http://f8.ifotki.info/org/24979774a3...2389063485.jpg
Открытие фестиваля авторской песни. Слева направо - Г.Л. Поспелов, Д.В. Ширков, Л.А. Жуховицкий, Г.С. Яблонский, В.Ф. Меньщиков

http://f8.ifotki.info/org/6366c7bdd5...2389063485.jpg
Выступает журналист Л.Жуховицкий

http://f8.ifotki.info/org/4f9b475bf3...5b89175295.jpg
Барды на сцене Дома ученых

http://f8.ifotki.info/org/710fb1c67d...5b89175295.jpg
Барды на сцене Дома ученых

http://f8.ifotki.info/org/7ab11ab6fe...2389066666.jpg
Барды на сцене Дома ученых

http://f8.ifotki.info/org/011d3e2805...2389064376.jpg
Зрители

http://f8.ifotki.info/org/9f0fb49b65...2389063485.jpg
Поет А.Дольский

http://f8.ifotki.info/org/5099178cc9...2389065103.jpg
Слушатели на сцене и за кулисами. За центральным столиком - Ю.Карпов, А.Бурштейн, В.Меньщиков

http://f8.ifotki.info/org/712736531e...2389065103.jpg
Выступает Владимир Бережков

http://f8.ifotki.info/org/ebec5c4678...2389063486.jpg
Владимир Фрумкин. Вступительное слово перед выступлением Александра Галича

http://f8.ifotki.info/org/420dcd5fc7...5b89092947.jpg
поёт А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/030a057f2a...5b89175295.jpg
А.Галич
http://f8.ifotki.info/org/756b25d914...5b89175734.jpg
А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/453665199f...2389067353.jpg
Поет А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/bccbe45864...5b89175734.jpg
На сцене Дома учёных новосибирского Академгородка. Выступает А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/e008d3f203...5b89175734.jpg
А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/2526c0c8fe...5b89175734.jpg
А.А.Галич среди зрителей

http://f8.ifotki.info/org/3cb1c2b2a5...2389064376.jpg
Съемка Свердловской студии кинохроники

http://f8.ifotki.info/org/aaf197876d...2389067353.jpg
С.Смирнов у микрофона

http://f8.ifotki.info/org/52eeaa9505...2389067353.jpg
Все барды на сцене

http://f8.ifotki.info/org/3fc9d0f271...5b89092946.jpg
На сцене

http://f8.ifotki.info/org/f650bf264b...2389068659.jpg
Финал. Награждение. Среди участников - А.А.Галич, Кизеева, Славкин

http://f8.ifotki.info/org/44f72b951d...2389068659.jpg
Награждение С.Чеснокова проводит Ю.Карпов. Справа - А.Бурштейн

http://f8.ifotki.info/org/38075a22b4...2389068659.jpg
Участники в холле Дома ученых

http://f8.ifotki.info/org/da46a803e7...2389068659.jpg
Отдых после выступлений. Справа - А.А.Галич, слева - В. А.Фрумкин

http://f8.ifotki.info/org/ec1743fda2...5b89176105.jpg

http://f8.ifotki.info/org/06523fc392...2389064376.jpg
Беседы за сценой в Доме ученых. А.А.Галич беседует с А.Ивановым

http://f8.ifotki.info/org/8252a221c5...2389064376.jpg
Беседы за сценой в Доме ученых. А.А. Галич беседует с Анатолием Ивановым

http://f8.ifotki.info/org/b61c46856a...2389064376.jpg
Беседы за сценой в Доме ученых. А.А. Галич беседует с Анатолием Ивановым

http://f8.ifotki.info/org/5507dc2a2a...2389064376.jpg
Интересная беседа. А.А.Галич и А.А.Берс (спиной)

http://f8.ifotki.info/org/956252b15d...5b89175736.jpg
А.А.Галич дает автограф

http://f8.ifotki.info/org/43a9696a5e...2389064376.jpg
В.Меньщиков и Никифорова

http://f8.ifotki.info/org/27a6f480b1...2389065103.jpg
Барды за сценой Дома ученых. Запись на магнитофон

http://f8.ifotki.info/org/1fdde43c11...2389065103.jpg
Барды за сценой Дома ученых. Поет Анатолий Иванов

http://f8.ifotki.info/org/e4d91edf45...2389065103.jpg
Барды за сценой Дома ученых. Поет Анатолий Иванов

http://f8.ifotki.info/org/d8e559ca57...2389064377.jpg
Один из участников фестиваля

http://f8.ifotki.info/org/8bbb3ac05f...2389064376.jpg
На сцене ДК 'Академия'

http://f8.ifotki.info/org/c8379529f4...2389064376.jpg
Группа членов клуба едут в автобусе в ТВ-студию. Слева направо Г.Яблонский, Вяткин, Веренков, В.Меньщиков, Л.Борисова, Ю.Лосев, Н.Смирнова, Ю.Карпов

http://f8.ifotki.info/org/94eadc668d...2389063486.jpg
Гости фестиваля в квартире Г.Безносова

http://f8.ifotki.info/org/3257222148...2389063486.jpg
Гости фестиваля в квартире Г.Безносова

electrik 28.05.2011 16:55

ЛЕВ ЗОНОВ О НОВОСИБИРСКОМ ФЕСТИВАЛЕ

Новости бывают разные — реже хорошие, чаще плохие. Но вот однажды до меня донеслась не просто хорошая, а очень хорошая: я вместе с Александром Дольским еду на Всесоюзный фестиваль авторской песни и не куда-то в тьмутаракань, а в Академгородок Новосибирска. Я узнал, что возглавляет нашу делегацию Евгений Семёнович Горонков — один из организаторов и руководителей Клуба самодеятельной песни УПИ (другим руководителем и организатором был Юрий Борисович Чечулин), но я всегда считал и продолжаю считать, что это был эпицентр авторской песни Свердловска.
В нашей делегации был и Валерий Хайдаров, к сожалению, уже ушедший от нас. Я сначала думал, что он поехал как журналист, но оказалось, что он ещё и замечательный автор, и не случайно, что его песни были тепло приняты на фестивале (особенно «Сигарета на троих»).
Что касается Дольского, то мне с ним приходилось довольно много выступать в концертах в конце 60-х годов. Я чувствовал, что ему нравилось выступать вместе со мной, — у нас были совершенно разные песни. А когда что-то похожее, одинаковое, то это утомляет.
Он, кстати, часто просил меня сесть в зрительный зал и послушать его исполнение, очень чутко реагировал на замечания и никогда не обижался. А замечания обычно относились в целом к песне, а не только к гитарному аккомпанементу, потому что многие песни у Дольского появлялись быстро, импровизационно.
Я очень рад, что он не подключился ни к каким ансамблям. Он рассказывал, что его много раз звали в различные ансамбли, но он остался самим собою — неповторимым Александром Дольским со своими акварельными песнями. Это определение «акварельные песни» я услышал, кстати, в Академгородке Новосибирска.
Итак, я снова возвращаюсь к Новосибирскому фестивалю. Это был, пожалуй, первый крупный всесоюзный фестиваль, организатором которого был клуб «Под интегралом» в Новосибирском Академгородке. Организовывал его Анатолий Бурштейн, доктор химических наук, молодой, энергичный, инициативный учёный, любитель и ценитель этого жанра. А руководителем секции Клуба Самодеятельной Песни (КСП) там был Валерий Меньшиков, который на память о нашей встрече написал несколько строчек, которые я сохранил и которые добавляют некоторые штрихи к духу фестиваля и его организаторов:
«Лёва! Я честно и искренне рад был видеть тебя. Мы оба бродяги. Уже 10 лет лето моё в горах. И, если зима-68 свела нас в городке, — она добрая. «Ищи меня сегодня среди больших дорог...», среди весёлых и щедрых ребят. Будь здоров, Лев, и будь мудр. Альпинист и замухрыга В. Меньшиков.»
На фестивале было 22 автора из 12 городов. Из тех, кого я запомнил: из Москвы — Александр Галич, Владимир Бережков, Сергей Смирнов; из Ленинграда — Юрий Кукин; из Минска — Арик Крупп (погибший в 1971 году в Саянах); из Красноярска — Юрий Бендюков; из Казани — Эдуард Скворцов. Александра Городницкого, ленинградца, очень известного в жанре самодеятельной песни, тогда в Новосибирске не было. Он, как всегда, был где-то в своей морской геофизической экспедиции.
Фестиваль был одним из важнейших этапов развития авторской песни. С него и началась, собственно, непростая судьба самодеятельной (это потом её назвали авторской) песни, непростая обстановка вокруг этого жанра. С него и начались сложности в судьбе Александра Галича...
Всё на фестивале было чудесно организовано. В аэропорту Новосибирска нас встречал автобус, который и доставил нас в Академгородок, где нашу делегацию разместили в одном из студенческих общежитий, — до гостиницы, где размещали москвичей и ленинградцев, свердловская делегация тогда не дорастала.
Мы, свердловчане, приехали на день раньше и выступили в неплановом концерте в Доме учёных. Валерий Хайдаров в газете «Вечерний Свердловск» от 5 апреля 1968 года об этом написал так:
«Первый концерт состоялся за день до официального открытия фестиваля. Он был как бы пробой сил, заявкой и, не скрою, своеобразным турниром городов. Мне как члену свердловской делегации приятно вспомнить, что этот концерт стал вечером свердловской самодеятельной песни. Вдвойне приятно это и потому, что песни «бардов» Свердловска были для многочисленной аудитории сюрпризом...»
...Забегая вперёд скажу, что на одном из последних концертов свердловчане получили из зала записку со стихами на музыку песни Юрия Кукина «За туманом». Она заканчивалась так:

Приезжайте, Саша, в город к нам, к студентам,
Да и Лёву не забудьте прихватить...

На этом концерте была исполнена мной пародия на Юрия Кукина. Несколько слов о том, как она сослужила мне не совсем добрую службу: на плановых концертах фестиваля более половины записок с просьбой исполнить ту или другую песню была посвящена этой пародии. Просили: «Пародию на Кукина», «Песню про запахи», «Песню про Кукина и запахи», «Пародию на «За туманом», а одна уникальная записка в первое мгновение даже оздачила меня, когда я её прочёл, — «Исполните, пожалуйста, пародию на... запахи». А мне было обидно за другие мои песни, которые тоже хотелось исполнять на фестивале.
Уже после этого первого непланового концерта мы почувствовали некоторый ажиотаж вокруг этого события в Академгородке и Новосибирске. Концерты там проходили круглые сутки, некоторые начинались в 2-3 часа утра. Заняты были все концертные площадки — в Доме учёных, в киноконцертном зале, ряд выступлений проходил в студенческих общежитиях.
Было это весной в начале марта 1968 года, но снега в Академгородке уже не было. Этот фестиваль действительно был ПЕРВЫМ ЛИСТОЧКОМ ПЕСЕННОЙ ВЕСНЫ. Были такие ассоциации: начинается весна в природе — и начинается весна в авторской песне. Туда выехала группа со Свердловской киностудии, чтобы снять цветную широкоформатную ленту об этом фестивале. До этого был снят фильм в Ленинграде, смысл которого заключался в названии: «Срочно требуется песня!». Я видел этот фильм ленинградцев. Фильм свердловчан должен был называться: «Есть такая песня!». Мне довелось увидеть первые кадры этого фильма: красивый рассвет на Новосибирском море...
Там были сняты и записаны выступления всех авторов. А было на фестивале, как я уже говорил, 22 автора из 12 городов Советского Союза: Ленинграда, Москвы, Свердловска, Минска, Томска, Красноярска и других сибирских городов.
Если до Новосибирского фестиваля говорили, что где, дескать, хорошо развита самодеятельная песня — это в Ленинграде и в Москве, то после фестиваля стали добавлять — ив Свердловске. И мне было очень приятно это слышать, потому что в этом был вклад нашей делегации. И, конечно, выступления на фестивале стали для меня хорошим стимулом к созданию новых песен.
Я окончательно убедился, что мои песни могут звучать не только у наших походных костров и в наших палатках... Не случайно, что после моего первого авторского концерта, 22 марта 1967 года, и в следующем 1968 году — году Новосибирского фестиваля, мною было написано 30 песен!
Песни, которые в то время звучали по радио и телевидению, в то время были, в основном, такие, что петь их нужно было под духовой оркестр, как говорил когда-то Юрий Визбор (а в экспедициях у нас духовых оркестров не было), песни, которые не вызывали каких-то сопереживаний, резонанса души.
К слову, пусть не обижаются на меня чудесный композитор Александра Пахмутова и поэты Сергей Гребенников и Николай Добронравов (у них много хороших песен), но мы никогда не пели у наших костров их песню «Геологи» («Ты уехала в знойные степи, я ушёл на разведку в тайгу» ). Потому что эта песня — она для эстрады, она не геологическая, не отражала существа нашей геологической жизни, можно сказать, что она «искусственная» и, по-видимому, была заказана авторам к какому-нибудь Дню геолога для исполнения на торжественном вечере в столице нашей Родины популярной певицей в сопровождении хорошего оркестра. В словах этой песни есть неточности, на которые может обратить внимание только человек, работавший в геологии. Так, геологи никогда не идут «на разведку в тайгу» — они там могут вести геологическую съёмку или поисковые работы, а разведка — это заключительный этап геологических работ, связанный с бурением, тяжелыми горными работами, со строительством базовых посёлков и так далее. Ещё одна неточность — упоминание о руде дорогой, поскольку геолог имеет дело с минералами и образцами горных пород, которые только потом могут стать рудой.
Наверное, хватит — я не собирался устраивать «разборки». Меня однажды спросили — неужели никогда не пели популярнейших пахмутовских «Геологов»? У костров — не пели! Может, где и пели, но за большим столом, в квартирах, во время застолий. Когда я попадал в такую компанию и кто-нибудь предлагал — давайте споём для геолога песню про геологов, я говорил: «Давайте я лучше спою НАШУ, геологическую...».
На том фестивале я впервые увидел и услышал Александра Галича, с которым мне довелось выступить вместе в нескольких концертах.
Песни Галича аудитория воспринимала с пониманием, то есть так, как это было нужно. Когда он исполнял, к примеру, песню «Памяти Пастернака» («Разобрали венки на веники, на полчасика погрустнели. Как гордимся мы, современники, что он умер в своей постели...»), все вставали. Все молча вставали... Там получилось так, что Галича попросили выступить перед ветеранами войны. Концертов было много, а этот был какой-то незапланированный. Я не был на этом концерте — мне потом рассказали. Его попросили выступить одного, и он вышел со своими песнями перед ТАКОЙ аудиторией. И вот ЭТА аудитория, естественно, его принять не могла, она была просто не готова к таким песням... Очевидно, — в такой форме нельзя было на них выплёскивать весь сгусток его проблемных, политических песен, потому что там были люди преклонного уже возраста. Многие из них прошли войну, их невозможно ни перевоспитать, ни переубедить.
Да и не надо, в общем-то.
Тут и началась мощная волна отрицания — появилась, например, разгромная статья журналиста Мейсака — бывшего фронтовика в «Вечернем Новосибирске». У меня сохранилась переписка этого Мейсака с одним из деятелей ленинградской авторской песни Гелием Некрасовым. Очень интересная. Он мне эти письма передал, потому что знал: я собираю все материалы, относящиеся к авторской песне. У меня их очень много.
Получилось так, что Галич не был понят, его не восприняли, и пошла целая волна репрессий. Поступила команда смыть плёнку кинофильма, который был снят свердловскими кинематографистами. Фильм, к сожалению, не уцелел. В новосибирском Академгородке закрыли клуб «Под интегралом». Повсеместно стали закрываться клубы самодеятельной песни. Вскоре после Новосибирского фестиваля в Свердловск должен был приехать Юлий Ким — его концерты запретили. Причём всё это шло с очень высокого уровня — с уровня обкома партии.
Пострадал очень Женя Горонков — один из руководителей клуба УПИ, который вынужден был уйти из института (он был кандидатом наук, доцентом). Сейчас он преподаёт в Архитектурной академии. То есть можно уверенно сказать, что человек пострадал за авторскую песню.
Кстати, когда в мае 1997 года в Екатеринбурге была получасовая телепередача с прямым эфиром об авторской песне по 4-му каналу, мне ведущий задал вопрос — пострадал ли я тогда? Я уверенно ответил, что не пострадал. Может, здесь причина та, что меня в то время не было в городе — я был в очередной экспедиции. Но в передаче я сказал, что у НАШИХ костров мы пели то, что хотели, то, что считали нужным. Нам там никто этого запретить просто не мог. Была ещё одна причина — в 60-е годы многие мои песни были опубликованы в журналах и газетах (в основном, в газетах). Много было публикаций. Так, о Новосибирском фестивале появилась статья в журнале «Турист», которую написал журналист Гуськов. В ней были такие строчки:
«Улицы новосибирского Академгородка были тихи и безлюдны: шёл третий час ночи... И лишь в зале кинотеатра «Москва» бушевали страсти. Сотни юношей и девушек не отпускали со сцены авторов самодеятельных, собравшихся из десяти городов Союза. Концерт закончился лишь в четыре часа утра. Подавляющее большинство самодеятельных песен написано не в кабинетах, а в зимовьях, на высокогорных ночёвках, в северных ярангах, ибо авторы их полноправные представители племени туристов, альпинистов, геологов.
Новосибирский праздник песни открыл имена новых оригинальных талантливых авторов. Наш, журнал познакомит вас в ближайшее время со свердловчанами Александром Дольским и Львом Зоновым, с красноярцем Юрием Бендюковым, с казанцем Эдуардом Скворцовым».
Мне было приятно, что к этой статье они дали мою песню — статья, и тут же внизу моя «Песенка о ветре». То есть, повторяю, многие мои песни были опубликованы, их знала цензура, и по этой причине перед концертами у меня не требовали текстов песен, которые я собирался исполнить. А, выступая в концертах, я иногда наблюдал, что у авторов-исполнителей, особенно у неизвестных, спрашивали тексты. Цензура в каком-то виде всё-таки была, она не называлась цензурой, просто был определённый контроль.
Клуб песни УПИ, или, что то же самое — городской клуб песни, пользовался в городе хорошей репутацией. Скажем, олимпийская команда конькобежцев тренируется в Свердловске перед поездкой в Гренобль — нас приглашают в рамках культурной программы выступить перед ними. Помню, что я тогда для них даже песню написал на какую-то популярную мелодию и т.д. То есть авторская песня в Свердловске развивалась именно так. В моих песнях, конечно, были строчки, которые, в общем-то, совершенно чётко задевали существующий строй и неполадки, которые у нас были, но их нужно было петь в меру.
Кстати, во время одного из концертов в Новосибирске я получил от Бурштейна записку (организаторы обычно сидели на сцене и представляли авторов, то есть в углу стоял журнальный столик, а за ним сидели два-три человека) следующего содержания: «Не дайте себя спровоцировать ещё на одну или две песни». Это было после того, как, чтобы потрафить зрительному залу, я исполнил подряд две какие-то полу игу точные, острые, метафорические песни. Всё хорошо в меру...
Если бы тогда на фестивале не было бы такого резкого выступления Галича... Ведь в то время самодеятельную песню никто не запрещал. И я видел, как аудитория начинает увеличиваться и понимания появляется больше. То есть можно было творить, но рубить вот так сразу, выходить и что-то очень резкое выдавать, — не надо было этого делать так резко, как это сделал Галич. Не готова была особенно ТА аудитория. И, конечно, все там сразу встали на дыбы и предприняли всё, чтобы это дошло до соответствующих инстанций. У нас ведь как тогда было? Оттуда идёт команда: невзирая ни на какие лица, ни на какие обстоятельства — ПРЕКРАТИТЬ! ЗАПРЕТИТЬ!
Я убеждён — не выступи там Александр Галич, — и с авторской песней не стали бы так бесцеремонно обращаться власть предержащие инстанции...
Вот что я могу «телеграфно показать» по «делу о Новосибирском фестивале».



В кн.: Горонков Е. Память, грусть, невозвращенные долги. – Екатеринбург: ООО «СВ-96», 2002. – С.98


http://f8.ifotki.info/org/809cef04c7...2389066666.jpg
Утренняя пресс-конференция в Доме ученых.
За столом в очках - А.А.Берс, на стуле с фотоаппаратом - А.С. Нариньяни

http://f8.ifotki.info/org/a227191fe9...2389063486.jpg
Пресс-конференция в Доме ученых. Третий слева - А.Дольский

http://f8.ifotki.info/org/60b0e83fbe...5b89175736.jpg
Зрительный зал. В центре - А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/0f3911c87e...2389064376.jpg
Зрительный зал. В центре - А.А.Галич, за ним - Ю.Кукин, А.Берс

http://f8.ifotki.info/org/9d055c85dc...5b89175736.jpg
Зрительный зал. В центре - А.А.Галич, за ним - Ю.Кукин, А.Берс

http://f8.ifotki.info/org/10b0f2f3ce...2389065856.jpg
Поет А.Дольский

http://f8.ifotki.info/org/7519028f2d...2389065856.jpg
Поет А.Дольский. В жюри справа - А.Бурштейн

http://f8.ifotki.info/org/de0cd83589...2389066665.jpg

http://f8.ifotki.info/org/0d449aebc5...2389066665.jpg
Поет А.Дольский

http://f8.ifotki.info/org/cafb596f30...2389066665.jpg
А.Дольский

http://f8.ifotki.info/org/0eb41e31e2...2389066666.jpg
Зрительный зал Дома ученых. В первом ряду - В. А.Сидоров

http://f8.ifotki.info/org/c370b14744...2389066666.jpg
Поет С.Чесноков

http://f8.ifotki.info/org/fc289a5bfd...2389066666.jpg
Поет С.Чесноков

http://f8.ifotki.info/org/0aa0ba5824...5b89092946.jpg
За кулисами. Александр Дольский

http://f8.ifotki.info/org/46cdc4f980...2389066666.jpg
Один из участников фестиваля

http://f8.ifotki.info/org/4a2778c059...2389063486.jpg
Приехали новые гости

http://f8.ifotki.info/org/7bca190309...2389063486.jpg
Приехали новые гости

http://f8.ifotki.info/org/99f2523189...2389064376.jpg
Один из участников фестиваля

http://f8.ifotki.info/org/7de3ff225a...2389067353.jpg
Зрительный зал Дома ученых

http://f8.ifotki.info/org/820c3c344e...2389065856.jpg
Слева направо - Ю.А.Кукин и А.И.Бурштейн

http://f8.ifotki.info/org/4342f125d2...2389066666.jpg
На сцене Ю.А.Кукин (слева) и А.И.Бурштейн

http://f8.ifotki.info/org/ce67850b90...2389066666.jpg
На сцене - Юрий Кукин

http://f8.ifotki.info/org/4cc97a2713...2389065856.jpg
Поет Ю.Кукин

http://f8.ifotki.info/org/6964c07d1e...2389066666.jpg
Зрительный зал Дома ученых

http://f8.ifotki.info/org/95e84e4d01...2389067352.jpg
Жюри - Юрий Карпов, А.И.Бурштейн

http://f8.ifotki.info/org/ec8cb8b4cf...2389067353.jpg
Зрительный зал Дома ученых. В нижнем правом углу - А.А.Берс и И.А.Виткина

http://f8.ifotki.info/org/8d74c0557d...2389067353.jpg
Борис Рысев

http://f8.ifotki.info/org/50cc40678c...2389067353.jpg
А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/295523bb40...5b89175736.jpg
А.А.Галич читает записку, пришедшую из зала

http://f8.ifotki.info/org/748d678e33...2389067353.jpg
Зрительный зал

http://f8.ifotki.info/org/afaf31a0c5...2389066666.jpg
Дискуссия в холле

http://f8.ifotki.info/org/893fde0dd5...2389065856.jpg
Александр Галич во время дискуссии

electrik 28.05.2011 16:58

Виктор СЛАВКИН - СТРАННЫЕ ЛЮДИ ЗАПОЛНИЛИ ГОРОД
("Родник" - Минск, 1988г., №10)


ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ АВТОРА
В марте 1968 года в Академгородке под Новосибирском состоялся Первый фестиваль бардов. Среди участников Юрий Кукин, Александр Дольский... Звездой же первой величины по праву был Александр Аркадьевич Галич. Концерты, дискуссии, пресс-конференции... Академгородок бурлил. Но уже ко второй половине фестиваля над ним начали сгущаться тучи. Из Новосибирска на черных «Волгах» стало подкатывать начальство, о чем-то мрачно совещаться за закрытыми дверьми. Фестиваль тем не менее удалось довести до конца. На банкете по поводу его закрытия Александр Аркадьевич Галич оставил автограф на моей почетной ленте члена пресс-группы: «А все-таки, если даже будет плохо — пока хорошо. Галич». Как в воду глядел. В печати — сначала в новосибирской, а потом и в центральной — стали появляться статьи, обвиняющие бардов во всех смертных грехах, фестиваль был объявлен идеологической ошибкой, клуб молодых ученых «Под интегралом», центр всей духовной жизни Академгородка, разогнан, у ребят полетели кандидатские, докторские, в Москве начались неприятности у Галича... В общем, типичная история тех лет.
Моя статья о фестивале, которую я по приезде сдал в один из московских журналов, не пошла. Тогда она носила репортажный характер, журналистский отчет об актуальном событии, теперь, через двадцать лет, она превратилась в «ретро», в мемуары.

* * *
Фестиваль как фестиваль. Ничуть не хуже любого московского. Или, скажем, венецианского.
Два-три дневных концерта, ночные дискуссии в табачном дыму, утренние пресс-конференции, приемы у членов правительства клуба «Под интегралом». Я не оговорился — не правления, а правительства, потому что во главе клуба молодых ученых стоят Президент и Премьер-министр, а министры социологии, культуры, информации, даже министр нежных чувств и странных дел — составляют кабинет. Министры задавали приемы гостям фестиваля в своих однокомнатных квартирах, а Президент, соответственно, в своей двухкомнатной.
На сцене, где пели барды, всегда сидел народ и, попробовав сложить научные степени по обе стороны рампы, мы могли получить абсолютно равные величины. Может быть, поэтому на концертах исчезали те полтора метра, которые обычно возвышают сцену над зрительным залом. Чтобы воссоздать демократическую атмосферу фестиваля, я буду бардов (кроме одного) называть неполными именами. Это, правда, не значит, что со всеми я пил на брудершафт. Просто мне кажется, что и на афишах (когда ими оклеют заборы больших городов) надо писать, например, так: «ЮРА КУКИН. ПЕСНИ С ИСТОРИЯМИ».
Юра так и говорит:
— У меня каждая песня с историей.
Вот что он рассказывает залу перед тем, как спеть «Миражи».
— Однажды крутили у ребят запись французского джазиста, он цыган по национальности, Джанго Рейнхард, по-моему, так его звали. Очень мне понравилась одна мелодия. Захотелось написать слова, я и написал. Но петь не смог — музыкально сложно, а в гармонии примитивен. Тогда я написал на эти слова свою же музыку. Ну и получилось:

Я — заснувший пассажир,
Поезд — жизнь.
Выплывают миражи
Сна, лжи.

Кукину 35 лет. Живет в Ленинграде. Тренер по фигурному катанию. А летом, когда вместе со льдом тает его работа, ходит в геологические партии.
Министр социологии клуба «Под интегралом» Юра Карпов сказал как-то: «Недоделанность песен бардов соответствует недоделанности нашего обыденного сиюминутного сознания».
Вот-вот... Это как моментальная фотография — и рот открыт, и глаза выпучены, и рука взмахнула, смазалась да торчит, словно культя. Не очень-то красиво, но вдруг в этих нелепостях проскакивает нечто такое, что объект запрячет глубоко-глубоко, позируя великому мастеру. Другое дело мастер, если он великий, выловит это нечто, как вишню из коктейля — у него СВОЙ метод, СВОЙ талант, а у моменталиста свой. Мастер производит единицу продукции и гарантирует качество, моменталист же вываливает перед вами гору своих работ и просит выбрать, кому что понравится. Ловлю себя на мысли, что второе мне интереснее. Создается иллюзия, будто ты сам участвуешь в процессе творчества. Ведь оцениваем мы (возвращаясь к бардам) — это бард мой, тот не мой, эта песня моя, та мне чужая. И, может быть, секрет обаяния и популярности гитарных певцов заключается в том, что при оценке их творчества на нас не давит авторитет. Барды — наши боги и герои именно потому, что они никакие не боги и не герои, а как мы — обыкновенные современники друг друга. Мозги бардов — наши мозги, а их возможности — наши возможности. Во всяком случае, нам так кажется.
На фестивалях путь к славе короток, как стометровка для бегуна на длинные дистанции.
Всего пятнадцать минут понадобилось Саше Дольскому на то, чтобы стать «звездой первой величины». Спел он «Развеселую песенку о манекене», «Как нарисовать птицу» (на слова Жака Превера), да «Канатоходца», да «Фантомаса», и — Дольский, Дольский, Дольский! — пронеслось по Академгородку.
В отличие от многих бардов, Саша великолепно владеет гитарой, и музыкальные акценты в его песнях так же важны, как смысловые. Саша обаятелен вплоть до того, что на дискуссии получил упрек в том, что слишком нравится залу. Действительно, в анкете на вопрос: «профессия» Саша может смело писать: «Любимец публики». А вообще-то он аспирант кафедры экономики строительства в одном из свердловских институтов, и всякий раз при встрече профессор говорит ему: «Доктор Дольский, когда вы бросите свои танцы-шманцы?»
А зал топочет ногами: «Еще, Саша, еще!..» Какое ему, залу, дело, что Саше через два часа лететь в Свердловск на заседание кафедры, которой, в свою очередь, безразлично его увлечение «танцами-шманцами». Но пока есть время, бард в который раз поет:

Полусолнце, полудождь.
Зонтик полукрасный.
Ты ко мне полуидешь
Сверхполунапрасно.

И еще:

Я по свету хожу,
Я прохожих прошу —
Поселитесь, пожалуйста, в доме,
Проведу я вам газ,
Я же строил для вас,—
Возьмите, вот ключ на ладони.

Однако никто не хочет заселять дом. И это при нашей потребности в жилье?! В чем дело? А вот в чем: дом-то, оказывается, нарисованный. Кто ж такой будет принимать всерьез?.. А бард все просит и просит... Если бы ему доверились, дом тотчас же стал бы взаправдашним, кирпичным — он обещает.
Поверить ему — вот все, что нужно барду от нас. Даже меньше — выслушать. Для него песня — единственная возможность самовыразиться. А в наше время одному человеку почти невозможно стать автором конечного продукта. Один делает болты, второй — гайки, третий — колеса, четвертый — еще что-нибудь... Десятый... Двадцатый... Сотый... А сто первый ездит в автомобиле, который из этих болтов и гаек свинчен.
...Выше я писал, что барды своим видом ничуть не отличались от аборигенов Академгородка. Но был среди участников фестиваля один, определить принадлежность которого к искусству не составляло никакого труда. Высокий, стройный, в небрежно подвязанном поясом сером мохнатом пальто, с небольшими усиками над яркими губами гурмана — казалось, своей аристократичностью он должен был шокировать плебейское братство бардов... Ан нет! Он-то и был бардом №1.
Александр Аркадьевич Галич, 48 лет, известный драматург и киносценарист. За последние несколько лет написал более семидесяти песен и так быстро приобрел популярность в новом качестве, что у многих Галич-драматург до сих пор ассоциируется с Галичем-поэтом.
А как раз самые интересные песни Александра Аркадьевича те, в которых его поэтический талант проецируется на талант драматурга. Получаются песни-пьесы. Острые, смешные, социальные... Недаром один московский театр предложил Галичу написать сатирическую комедию по его песне «Баллада о прибавочной стоимости». В самом деле, чем не сюжет?
Мещанин, неприметная личность, вдруг узнает, что его тетя Калерия, почившая в далекой капиталистической Фингалии, оставила ему богатое наследство. И вот сквозь неприметную личность продирается заводчик, выжига, купец. В ожидании мешков с банковским клеймом проматывает купец все свои кровные, ведь теперь они ему, как насморк покойнику. Оргия, кульминация. Конец первого акта. А что дальше? А вот что. Смотрит наш герой телевизор и узнает, что в Фингалии произошла революция, национализируется промышленность и становятся народными все банки, фабрики, заводы... Представляете, что творится с неприметной личностью? Он поет:

Я смотрю на экран, как на рвотное,
То есть как это так — все народное?!
Это ж наше, кричу, с тетей Калею,
Я ж за этим собрался в Фингалию.

Неприметный звереет. В свои личные враги он первым делом зачисляет... Маркса. Ведь не кто иной, как Маркс предсказал в свое время крушение всех неприметных личностей с приметными капиталами. Вот так кончается леденящая душу история «мещанина во богатстве».
В Академгородке зал покатывался от хохота, а социологи срочно переписывали слова, чтобы потом использовать песню в качестве учебного пособия.
— Боржом... Если бы можно было достать боржом, — выбегает Александр Аркадьевич за кулисы, воспользовавшись затянувшейся овацией.
Достают боржом, и Галич поет еще. Целое отделение. Галич считает, что пение барда — не музицирование, не наговаривание стихов, а театр. В этом театре только один актер, а раз так, надо уметь быть на сцене долго. Разумеется, с помощью боржома.
Актер Галич великолепный. Многие поют его песни, но так, как делает это он, не может никто. В его исполнении становится выпуклым не только каждое слово, но и каждая буква.

... А мы баллагурим, а мы курррролессим,
Нам недррругов ллесть — как во-да из ко-ло-дца.
Но помни — по ррельсам, по рррельсам, по рррельсам
Колесса, колесса, колесса, колеса...

Нет, не то. Даже если записать слова так, как их прррроизносит Галич, все равно эффекта вашего присутствия на его концерте не получится.
Галич — сатирик. И как вокруг творчества всякого сатирика, на дискуссиях затевались споры: а не лучше ли о наших недостатках говорить не так часто и не так резко, и не так открыто, и вообще не так уж и говорить. Казалось, будь у таких оппонентов талант, взяли бы они гитару сами и спели миленький «Старательский вальсок», слова которого придумал за них Галич:

Мы давно называемся взрослыми
И не платим мальчишеству дань,
И за кладом на сказочном острове
Не стремимся мы в дальнюю даль.
Не в пустыни, не к полюсу холода,
Не на катере к чертовой матери...
Но поскольку молчание — золото,
То и мы, безусловно, старатели.
Промолчи — попадешь в первачи.
Промолчи, промолчи, промолчи.

Уже в Москве я позвонил дирижеру Кириллу Петровичу Кондрашину:
— Скажите, пожалуйста, вас как профессионального музыканта не оскорбит, если барды и менестрели, слабо владеющие правилами композиции, будут широко выступать в концертных залах? Не осыплется краска с портретов великих композиторов, спой бард свою песенку с консерваторской сцены?
— Не буду говорить за великих, — ответил Кирилл Петрович,— что касается меня, то я, когда слушаю песни, о которых вы говорите, отрешаюсь от музыкальных оценок, так же, как не пытаюсь оценить отдельно слова. Я слушаю все вместе, и все вместе мне нравится. Пока барды больше берут у фольклорной мелодистики, чем дают ей, но я верю, что долг они вернут. Их мелодии станут подлинными народными безымянными мелодиями. Собственно, этот процесс уже происходит.
Однажды на концерте Галич сказал:
— Когда песня хорошая, ее поют все, и автор постепенно становится неизвестным. А вот если плохая, тычут в композитора или поэта пальцем и говорят: «Вот он, он это написал».
Для нас, живущих в конце шестидесятых годов двадцатого века, фольклор — это нечто былинно-сказочно-частушечное. Это некие душистые слова, вырезанные из бересты, сплетенные из трав, перевитые куделькой... Современные барды выпиливают свои слова из пластмасс, металла и соединяют их проволокой. Иногда колючей.
На наших глазах создается народное творчество городской интеллигенции. Даже сама эта формула звучит парадоксально. Однако если интеллигенция — часть народа, почему же ее самодеятельное творчество не фольклор? Городской гитарист и деревенский гармонист — коллеги, говоря языком первого, или брательники, выражаясь языком второго.
На закрытии фестиваля «наш советский Пит Сигер» Сережа Чесноков, худощавый вежливый физик, зловеще поблескивая очками, пел с залом пиратскую песню Юлия Кима:
По бушующим волнам
Мы гуляем тут и там,
И никто нас не зовет
в гости.
А на мачте черный флаг,
А на флаге белый знак.
Человеческий костяк —
кости!
А-ха-ха-ха!

— В этом месте надо свистеть! — кричит Сережа в зал. — Мы же все пираты!
И зал свистит, ухает, ахает, топает ногами и делает все, что повелевает ему востренький Сережа Чесноков, заставляя в свою очередь его петь песню за песней.
Вот и конец празднику. Раздача символических призов. Юра Кукин получает специальный приз за лучшую песню об Академгородке. Песню он писал не о нем, но какое это имеет значение — слова правильные. Песня старая и написана про некий фантастический город, но Юра считает, что наконец он появился в Сибири.

Странные люди заполнили весь этот город.
Мысли у них поперек и слова поперек,
И в разговорах они признают только споры,
И никуда не выходит оттуда дорог...

Ученые дарят Кукину колбу с чем-то прозрачно-белым внутри. На колбе написано: «Туман Академгородка». Вручает приз Анатолий Бурштейн — Президент клуба «Под интегралом».
Вручил и сразу же затеребил правой рукой левую половину своей кандидатской бородки, как теребил ее все шесть фестивальных дней. Впрочем, те, кто знают Бурштейна давно, говорят, что он лишь тогда не касался своей бороды, когда ее у него не было. Но этот период придворные биографы опускают, потому что тогда Толя жил в Одессе и даже не подозревал, что в далекой Сибири его ждет президентский титул.
— Я по натуре человек энергичный, — говорит Президент. — Живи я в Москве, я бы удовлетворял свой темперамент в суматохе столичной жизни, а здесь, в Академгородке, когда он только начинался, эту суматоху надо было организовать самому. И вот мы с ребятами затеяли клуб молодых ученых, чтобы вызвать вокруг себя мелькание лиц, а потом из этого мелькания выхватывать себе единомышленников.
Сейчас, когда Бурштейн произносит: «Первый фестиваль бардов и менестрелей объявляю закрытым» — его глаза полны тоски.
Отменное было мелькание!..
1968



Виктор СЛАВКИН
(Журнал «Родник» №10, Минск, 1988 год)


http://f8.ifotki.info/org/bdea51b7f0...2389065103.jpg
Дискуссия в ТБК. У окна в центре - Ю.Лосев

http://f8.ifotki.info/org/77f04eb39b...2389065103.jpg
Дискуссия в ТБК. Слева сидит А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/9da492c0d4...2389065103.jpg
Дискуссия в ТБК. Слева сидит А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/4c24e15557...5b89175295.jpg

http://f8.ifotki.info/org/a83637f1a1...2389065103.jpg
Дискуссия в ТБК. А.С.Нариньян

http://f8.ifotki.info/org/59e6cb6411...2389065104.jpg
Дискуссия в ТБК. В центре А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/8b69209240...5b89092946.jpg
Дискуссия в ТБК. В центре - И.А.Полетаев

http://f8.ifotki.info/org/36e0c6ccc1...2389065855.jpg
Выступает И.А.Полетаев

http://f8.ifotki.info/org/18e3f172b9...5b89175736.jpg
Дискуссия в ТБК. Поет Ю. Кукин, в центре сидит А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/336ed3baee...5b89175295.jpg
А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/628546b531...2389065103.jpg
Справа - В.А.Фрумкин

http://f8.ifotki.info/org/76637a7985...2389065856.jpg
С.Чесноков во время дискуссии

http://f8.ifotki.info/org/98ee2eae77...2389065856.jpg
Дискуссия. Владимир Фрумкин и Валерий Меньщиков

http://f8.ifotki.info/org/1749b2246c...2389067353.jpg
Дискуссия
Цитата:

Сообщение от repis (Сообщение 504284)
После статьи В. Славкина в фотографиях четырнадцатая сверху - Евгений Гангаев (тогда - Москва, а ныне - Хайфа).

http://f8.ifotki.info/org/3c69231ee7...2389065103.jpg
А.А.Галич среди зрителей. У микрофона слева - Г.Яблонский

http://f8.ifotki.info/org/e8f818a33c...2389065856.jpg
Дискуссия в ТБК. А.Дольский

http://f8.ifotki.info/org/393c2636b9...2389067353.jpg
Выступает журналист Л.Жуховицкий

http://f8.ifotki.info/org/4be0d5d20f...2389067353.jpg
Поёт А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/4f08dbfa22...2389065856.jpg
Дискуссия в ТБК. Поет А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/b240157b6a...5b89175296.jpg
Поёт А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/78777ea24e...2389065856.jpg
Дискуссия в ТБК. Справа стоит ведущий дискуссии Ю.Карпов

http://f8.ifotki.info/org/1921f81844...2389065856.jpg
Дискуссия в ТБК. Справа Анатолий Иванов и Владимир Бережков

http://f8.ifotki.info/org/fff45b607b...2389067353.jpg
Зрители

http://f8.ifotki.info/org/a9e8512274...2389069374.jpg
Выступает С.Чесноков

http://f8.ifotki.info/org/93c3c633ed...2389066666.jpg
Поет С.Чесноков

http://f8.ifotki.info/org/e501ba2b6b...5b89092946.jpg
Оргкомитет поёт - Сергей Чесноков, Андрей Берс, Валерий Меньщиков

http://f.foto.radikal.ru/0610/0c934e173d48.gif
Дискуссия об авторской песне на бардовском фестивале в Новосибирске (Академгородок, 1968 год)
записи из архивов В.Ланцберга (128кбит/сек, 236.5мБ)
оцифровка Петра Трубецкого
[*** Скрытый текст ***]

electrik 28.05.2011 17:00

ГЕРМАН БЕЗНОСОВ О НОВОСИБИРСКОМ ФЕСТИВАЛЕ


КОНКУРСЫ КРАСОТЫ И ПЕСНИ СВОБОДЫ В АКАДЕМГОРОДКЕ 1960-Х.

Зимой 1961 года я прибыл в Институт автоматики и электрометрии СО АН СССР на преддипломную практику из Томского политехнического института по новой тогда специальности «Вычислительная техника». Нас было 10 дипломников, поселились в общежитии на Морском проспекте, 2 на четвертом этаже. Удивительно то, что всех прописали временно, а меня постоянно. По-видимому, паспортистка случайно перепутала штампы и этим определила мою судьбу. Я неделю знакомился со всеми лабораториями института, остался в лаборатории оптимального управления Б.А. Морякина и прошел практику под руководством Владимира Михайловича Александрова. (В 1990-х годах его семья принимала первую леди США Хилари Клинтон, посетившую Академгородок).
Диплом защитил по теме «Оптимальное управление по принципу максимума академика Л.С.Понтрягина», получившего незадолго Ленинскую премию. 27 августа 1962 года я был принят старшим лаборантом в лабораторию А.К.Романова, впоследствии главного ученого секретаря Президиума. Наш Институт размещался тогда в здании Института геологии. Мы разрабатывали специализированную вычислительную машину на ферритах для обработки сейсмограмм и одновременно строили собственное здание ИАиЭ. Новоселье отметили грандиозным застольем с тортом – макетом здания величиной со стол. Клуб «автоматчиков» под руководством великой выдумщицы, художницы Эли Орловой-Паршиной на чердаке нового здания устроил музей нелепых вещей и недоделок строителей.
К новому 1964 году готовились целый месяц. Изготовили бар в форме дамской туфельки. Марш главной служебной лестницы превратили в «снежную» горку. Зал украсили «старинными» бра и шторами. Сшили бальные карнавальные костюмы и сделали парики и маски. Коллектив института, в основном мужской, пригласил молодых научных сотрудниц из химических институтов.
В то же время возник молодежный клуб «Под интегралом», который родился 1 декабря 1963 года в столовой №8 на Морском проспекте, 24 и начал регулярно функционировать в одноэтажном здании на улице тогда Спортивной, ныне Жемчужной, 20. Его президент Анатолий Бурштейн посетил клуб ИАиЭ и пригласил меня «Под интеграл», назначив премьер-министром законодательного органа – кабинета министров. Министрами стали лидеры подклубов: дискуссионного, социологического, литературного, журналистского, песни, танца, «кабачкового» и другие. Исполнительным органом кафе-клуба был совет министров (финансов, питания, рекламы, транспорта и др.) под руководством председателя совета Василия Димитрова.
Проект устава клуба премьер писал на основе широко не тиражируемой тогда Декларации прав человека. В принятом уставе записано, что «цель клуба — содействие интеграции (объединению) людей, стремящихся к взаимному общению, на основе единства их увлечений и развлечений».
Приближалась весна 1964 года с ее «сексуальными» праздниками. «В СССР секса не было», но половая дифференциация была официально отмечена Международным женским днем красным цветом в календарях. Эмансипированные революцией советские женщины самоотверженно боролись за справедливость и самостоятельно реорганизовали день Красной армии 23 февраля в праздничный мужской день. Теперь он тоже выходной. Можно заметить, что между этими любимыми народом праздниками две недели, столько же, сколько и между новым и старым годами. Мудрая лучшая половина, взяв инициативу, за две недели тонизирует «ленивый и нелюбопытный» народ. Обласканные в феврале мужчины раскошеливаются сполна в марте. Такая последовательность мужского и женского праздников обеспечивает незатухающий процесс омоложения общества.
Интегральцы тоже любили эти торжества и старались отгулять их на уровне мировых стандартов. Восьмого марта 1964 года был объявлен Первый конкурс красоты. Наслушавшись запрещенных тогда иностранных «голосов» и насмотревшись тайно ввезенных в страну глянцевых журналов для мужчин и женщин, продвинутые министры клуба («клубни») решили облегчить себе жизнь и напрячь «клубничек». Развесили по институтам призывы на конкурс красоты «Мисс-Интеграл», заготовили призы, назначили себя членами жюри и стали ждать экспромтов.
Не будучи уверенными в дамской смелости, решили пригласить профессиональных артисток для затравки. Я дружил с артистами Театра оперы и балета. В свои выходные понедельники они приезжали ко мне в гости, чтобы покататься на лыжах зимой или покупаться в Обском море летом, а вечером попить хорошего вина. Поддержав идею конкурса, несколько балерин согласились стать претендентками на звание мисс-интеграл. Этим уже был гарантирован успех шоу.
В то время появилась кинокомедия «В джазе только девушки», в которой двое мужчин скрываются под женскими одеяниями. Решили разыграть на конкурсе и этот вариант. Я уговорил танцовщика театра выступить в женской роли. Но на конкурс по какой-то неизвестной причине он не приехал. А артисты привезли белые парики с косичками Петровских времен для мужского жюри и один высокий женский парик, про грим забыли.
Ценители красоты в напудренных париках во главе с председателем. Львом Сабининым (зятем академика С.Л.Соболева) расположились в маленькой комнате, на дверях которой было написано «Антропометрические измерения». А перед дверью образовалась очередь жаждущих успеха красоток — около тридцати энтузиасток. Беспокойство организаторов оказалось напрасным. Конкурс успешно начался. Привратник с сантиметровой лентой и фонендоскопом на шее, а также с большим штангенциркулем в руках для измерения размеров головы приглашал очередную конкурсантку. Она скрывалась за дверью и оказывалась на «скамье подсудимых» перед столом с бутылками напитков. Галантные судьи, измерив высоту ее каблуков и расстояние между ее ушами, предлагали тост за ее успех и просили хранить тайну о процедуре «антропометрических измерений». Никто не проболтался.
Я же в это время пытался найти исполнителя главной роли. Бесцеремонно надевал парик на наших министров и выслушивал мнения остальных. Когда же они напялили парик на меня, то единогласно приговорили «жертву» к подвигу. Инициатива наказуема.
Недалеко от кафе жили друзья Лосевы, мой однокурсник Юрий «Лось» с женой Натальей (врач) с дочерью Мариной.
Прерву нить повествования, чтобы воздать должное памяти друга. Юра был разносторонне талантливым человеком. Высокий мужественный красавец, инженер от Бога, изобретатель, музыкант-певец, многосторонний спортсмен. Юра первым посоветовал мне направиться в Академгородок, а сам уехал после вуза работать в филиал Института океанологии на Черном море. Потом я переманил его в наш институт. До получения жилья он жил у меня. На досуге сделал изобретение «Шагающий движитель», сконструировав действующую модель вездехода размером с кота. Об этом рассказал журнал «Техника — молодежи». Изобретатели СССР запросили чертежи, их письма почтальоны приносили мешками. Конструкторы космической техники вызывали «Лося» с его «жуком» в «закрытые ящики». А он возвращался в родную Сибирь и мастерил новые поделки. Его деревянный кулак с большим пальцем, подбрасывающим монету с надписями «Ясно» — «Пасмурно», был подарен директору института, занимающемуся метеопрогнозами, и украшал директорский стол. Детям своих друзей Юра делал сказочную березовую мебель, на балконе его квартиры красовался резной домик для белок. Дуб, посаженный им во дворе около диспетчерской автобусов, уже перерос 4х-этажный дом. Юра успел поработать в Институте теоретической и прикладной механики на аэродинамической трубе, а также воспитателем в физматшколе.
Еще в Томске у него обнаружился красивый голос – баритон, и он занимался в вокальных студиях. Позже он учился в Одесской, Новосибирской и Московской консерваториях. А в Академгородке его любили за исполнение авторских песен под гитару многочисленные поклонники, особенно яхтсмены. С боцманом Лосевым, командором Инной Лукьяновой и двумя юнгами — Ритой Лаврентьевой и Юрой Карпенко мы с 1964 года держим рекорд: шесть часов плавания вокруг перевернутой яхты в холодной августовской воде штормового Обского моря.
Потом Лосевы разъехались: Юра в Москву, а Наталья с Мариной в Одессу. Он хотел стать профессиональным певцом и преуспел в этом, став солистом хора Свешникова. А на досуге ремонтировал старинные гитары и делал новые, необычные, со многими струнами и украшениями. В дуэте с замечательной исполнительницей старинных романсов Татьяной Ивановной Лещенко-Сухомлиной, известной переводчицей Коллинза и Сименона, пел в московских салонах. В Москве Юра начал заниматься дельтапланеризмом, изготовил дельтаплан для своих габаритов. 9 мая 1979 г. после соревнований в Планерском, в Коктебеле, при сильном порыве ветра разбился при приземлении. Друзья с нейрохирургами боролись за его мятежную жизнь, но 13 мая его не стало. Лосева хоронили в Академгородке из Дома культуры «Юность» под классическую музыку струнного квартета Оперного театра. Прошла четверть века. Ежегодно верные друзья собираются у гранитного надгробия, окруженного якорными цепями, почтить память яркого человека.
Но тогда, в марте 1964 года, еще никто не знал своей будущей судьбы.
… Наталья Лосева дала мне какое-то выходное платье, шаль и туфли на среднем каблуке 39-го размера — на мои ступни 42-го размера! Вот тогда-то я и осознал, что значит фраза «искусство требует жертв».
Прима балерина Флора Кайдани декорировала меня своей косметикой и благословила на конкурс задержавшуюся, как было объявлено, «артистку балета» под именем Земфира. Жюри уже знало её подноготную и «лоббировало» выигрыш. Тем не менее, нужно было держать марку прославленного театра, напрягать не только зажатые «в кулак» пальцы ног, но и голосовые связки, и мозговые извилины в конкурсах: литературном (буриме), художественном (рецензирование абстрактных картин Славы Воронина), танцевальном (белый вальс), и еще каких-то. Счетная комиссия информировала собравшихся, что Земфира в лидерах.
Последний танцевальный конкурс открыл мне глаза на представителей своего пола. Когда я «дефилировал» в центре зала, выбирая партнера для вальса со своим ростом 182 см, не считая каблуков и высокого кока парика, то сразу помельчавшие «клубни» стали съеживаться и прятаться за спины своих подружек. После двух еще не почетных кругов пришлось остановиться на стройном председателе жюри и заработать победные баллы.
Самым интересным был диалог с Президентом клуба. Хорошо информированные судьи, они же министры: фото-информации Владимир Давыдов, бардовской песни Валерий Меньшиков и юмора Александр Нариньяни — решили познакомить Земфиру с Бурштейном в кулуарах между конкурсами. Глаза под очками президента находились на уровне «моей» скромной груди. Он серьезно заговорил, что нужно развивать связь между мега-городом и академ-деревней, крепить дружбу науки и культуры. Я ему поддакивал своим обычным, тогда еще не прокуренным голосом. (Впервые закурить мне предложили в 6-ти летнем возрасте на пляжном берегу реки Лены, и до 30 лет я был уверен, что курить мне не нравится. Постоянным курильщиком стал во дни взятия по частям «Интеграла» в конце 60-х годов, и теперь курю как бы в память о нём). После разговора с «представительницей театра» Анатолий сказал джазменам, игравшим в кафе под управлением талантливого пианиста – научного сотрудника ИАиЭ Владимира Виттиха: «Как можно такую корову поднимать в балете?». Если президент не распознал своего премьер-министра, несмотря на наше ежедневное общение, то премьер и кабинет ликовали: «Успех премьеры!».
Я же был сражен финалом конкурса – «раздачей слонов». Знал, что Вова Давыдов добыл живые призы: лабораторную мышь, кролика и петуха. Сначала утешительный приз – в коробке с надписью «Пылесос» оказался клубный веник. Потом живые призы раздали третьей, второй и первой производным «мисскам» «Под интегралом». И, наконец, громогласно, под туш, объявили «Первая мисс-Интеграл 1964 – Земфира!». Вместо короны мне на голову (и на плечи) водрузили инвентарь клуба — тяжелый катушечный магнитофон размером со стул. Шатаясь на тонких каблуках, я побыстрее скрылся. Большая часть «питательной среды» клуба-кафе разошлась по домам в неведении. Назавтра противоречивые слухи начали распространяться по городку и городу, пока новорожденная радиостанция «Маяк» не дала в прямом эфире интервью со мной.
Конкурс «Мисс-Интеграл» стал традиционным. Восьмого марта следующего года в нижнем зале — «знаменателе» нового здания (проспект Науки, теперь Лаврентьева, 16) кафе-клуба, уже под неоновой рекламой, я в халате и в бигудях давал интервью на псевдо пресс-конференции для интегральцев с входными билетами в форме сердец. Они отдавали свои сердца понравившимся конкурсанткам. Победила Рита Гинзбург – городковская красавица с роскошными русыми волосами. Её фото украсили обложки нескольких иностранных журналов.
Для следующего женского праздника «Интеграл» отправил за цветами в Сухуми фото-министра Владимира Давыдова. О нем нужно сказать особо.
Если бы в нашем клубе со временем стали проводиться конкурсы «Мистер-Интеграл», то Володе едва ли нашлись бы достойные соперники. Потомок славного рода Дениса Давыдова, он сохранил гусарство как фамильную честь. Успешно испробовал себя в разных профессиях. Журналист, фотограф, выезжавший на археологические раскопки с академиком А.П. Окладниковым, музыкант, охотник — старатель, свободный предприниматель еще в советское время. Подобно предку-гусару, ни перед кем шапки не ломавший, как и он, любитель вина и женщин, многосемейный, многодетный, позже многовнучный, много видевший и делавший, он мог провести в тайге на охоте всю зиму в одиночестве, а вернувшись, отмечать несколько дней с друзьями все прошедшие церковные и светские праздники и дни рождения близких и друзей. Не уставал всю ночь при свечах виртуозно музицировать на рояле в больших залах или на квартирах и чудно петь не только романсы. Как истинный рыцарь, бесстрашно спускался с крыши на балкон к любимой или широким жестом одарял кожаными комиссарскими галифе художника из Океании Пелеоко – друга Мишутушкина, представлявшего свои коллекции в городке. Один из многих Вовиных подарков мне — походная сауна, используемая много лет. Его щедрые подарки друзья хранят с благодарностью и любовью. Несмотря на переломы четырех берцовых костей при спуске с горы на беговых лыжах в ранней молодости, Владимир и в солидном возрасте носит на руках не только любимых женщин, но и старых друзей-пенсионеров. Сейчас он вернулся на свою родину – в Москву. Без него, последнего героя, первого мистера, городок действительно «неполный». Постоянная интегральная штаб-квартира Давыдова с его очаровательной Олечкой и их талантливым сыном Андреем напротив Большого зала Дома ученых всегда была открыта для гостей, и теперь их филиал клуба «Под интегралом» переместился в столицу.
А в марте 1966 года Давыдов в предпраздничной суете — с коробками цветов, в конкурентной борьбе с профессиональными цветочниками за место в самолетах, с пересадками — умудрился доставить цветы с корабля на бал за час до его начала и завалить ими Интеграл для «клубничек». Дамы были счастливы. После двух бессонных суток наш добытчик цветов еще сыграл роль ведущего на полуночном празднике красоты. Конкурс тогда был самый многолюдный – 34 конкурсантки. Они должны были петь, плясать переходить «вброд речку» по кирпичам, одевать манекены и снимать с себя «избыточные» аксессуары. Такой же «стриптиз» через десятилетия показывало НТВ в программах Николая Фоменко. Тогда у нас «Мисс-Интеграл-66» стала Полина, а мисс-производными — Галина Нариньяни и Нина Смагина (похожая на Софи Лорен). Между прочим, бывали на кастингах новосибирские девушки, напоминавшие всемирных красоток типа Одри Хепберн или Бриджит Бардо, однако чтобы победить на конкурсах, требовались не только внешние данные, но и особые интеллектуально — интегральные качества.
Через пару лет украинские кинодокументалисты снимали фильм про физиков – ядерщиков. Одну из частей они назвали «Физики шутят» и решили повторить удавшийся розыгрыш. Для меня в Новосибирском доме моделей сшили алый наряд с пелериной и добыли дамские туфли 42-го размера. На роли конкурсанток пригласили высоких манекенщиц. Съемки эпизода продолжались три ночи в здании клуба-кафе на самой научной улице мира. Было жаркое лето. Когда я выходил в ярком костюме на проспект Науки отдышаться, то прохожие оглядывались на меня. А когда я бесцеремонно просил у них курева или огня, то большинство мужчин смущались.
Последний конкурс «Мисс-Интеграл» был 8 марта 1968 года, в день открытия Первого всесоюзного фестиваля авторской песни с участием А. Галича. О том легендарном фестивале так много писали и продолжают писать, что уже слагаются мифы, не соответствующие сохраняемым мной архивным материалам. Одни путают даты, другие имена людей и события. Очевидцы видели их по-разному и со временем по-своему интерпретировали былое. Ведь почти полвека прошло!
Идея фестиваля возникла на конференции клубов самодеятельной песни (КСП) в подмосковных Петушках (вспомним Венечку Ерофеева) летом 1967 года. От клуба «Под Интегралом» там была представительная команда – премьер-министр Гриша Яблонский, министры Валерий Меньшиков (песни), Юрий Карпов (социологии) и академовские барды. Приехали в Петушки и знаменитые уже Александр Галич, Юлий Ким, Юрий Кукин, Ада Якушева. Как вспоминает В. Меньшиков: «Вот там и возникла идея провести фестиваль «Под интегралом» к 10-летию Сибирского отделения и к 50-летию Октября с участием ЦК ВЛКСМ. Конечно, этот самодеятельный праздник песни в дни юбилея Октября не мог состояться, и приглашения, уже разосланные Булату Окуджаве, Владимиру Высоцкому, Михаилу Анчарову и многим другим, пришлось отзывать. С большими сложностями, а, иногда проявляя хитрость и определенную конспирацию в разговорах с властью, нам удалось утвердить новую дату – 8 марта 1968 года».
Председателем Оргкомитета согласился стать член-корреспондент АН Дмитрий Васильевич Ширков. Председателем совета Дома ученых в то время был профессор Олег Федорович Васильев, который, поддержав фестивальную идею, дал согласие на проведение праздника в стенах Дома ученых. Я читал публикации, где вместо Бурштейна, Яблонского, Меньшикова, Карпова, Ширкова, Васильева называют другие имена.
Накануне открытия праздника молодые «интегральцы» привезли Александра Аркадьевича Галича из аэропорта ко мне в однокомнатную квартиру 38 на (Бульваре отдыха) ул. Ильича, 1, напротив Дома ученых. (Галичеведы просят точно указывать, по каким тропинкам ходил поэт). Он красиво вошел и представился «Я — Галич». Второй фразой, кажется, была «А попить – найдется?». Расчехлил гитару и начал пить и петь. Так для меня начался незабываемый недельный фестиваль. Тут же появилась Нина Борисова, продавшая с помощницей за один день все билеты на фестивальные концерты, после принятия мужественного решения «Продавать!» президента клуба Анатолия Бурштейна, взявшего на себя всю ответственность за многолюдное действо, несмотря на запреты властей, которые почувствовали, что молодежная инициатива выходит из-под их контроля. Они хотели «залитовать» тексты авторских песен, чтобы утвердить хорошие и запретить плохие, с их точки зрения. Но это было невозможно. «Наш паровоз вперед…» уже летел не по «их» рельсам.
Все билеты были проданы. Вдруг Нина вскрикнула «Деньги?!». Оказалось, она забыла… все «финансы» Первого всесоюзного фестиваля авторской песни в двух больших дорожных сумках на подоконнике в кафе «Улыбка», куда зашла перекусить. Десятиминутный испуг был напрасным: сумки стояли на месте нетронутыми. Когда деньги высыпали на середину пола, то картина напоминала опавшие листья на могильном холме. Столько денег я видел только однажды. Все сели вокруг кучи денег на колени и стали сортировать купюры. Галич тоже попробовал перебирать деньги, но его попросили продолжить пение. Получилось что-то вроде «отпевания черного нала» советских рублей. Через час работы пальцы покрылись грязными корками. «Обмыли» и это дело.
В четверг 7 марта в 19 часов в Большом зале Дома ученых началось знакомство с бардами – лауреатами региональных фестивалей. Москвичи прилетели ко второму отделению вместе с председателем федерации авторской песни Сергеем Чесноковым. В заключение концерта выступили Сергей Крылов, Александр Галич и Юрий Кукин. Галич спел «Старательский вальсок», «Закон природы» и «Я принимаю участие в научном споре». Кукин исполнил «За туманом» и «Город», который стал своеобразным гимном Академгородка.
Официальное открытие «Праздника самодеятельной песни» (так было написано на заднике сцены) было в пятницу 8 марта в 18 часов 30 минут. Председатель Оргкомитета Д.В. Ширков, открывая праздник (не фестиваль и не конкурс), сказал, что он посвящен не только юбилеям Революции и Академгородка, но и женщинам в их законный день. В концерте – презентации каждый из 23-х бардов исполнял по две песни на свой выбор. Александр Галич выступал предпоследним, перед Кукиным. Его первая песня «Памяти Пастернака» потрясла переполненный Большой зал ДУ. Все (кроме партийных функционеров на одном из первых рядов) встали, как в минуту молчания. И громовая овация!!! Такого коллективного воодушевления я не видел больше никогда! Второй была «Баллада о прибавочной стоимости». На «бис» Галич спел «Ошибку». Открытие фестиваля снимали две студии кинохроники: Новосибирская и Свердловская. Именно эти песни Галича, впервые исполненные публично, увековечены Новосибирской кинохроникой, и это единственные кинокадры поющего поэта на его родине.
На праздник был аккредитован большой корпус журналистов. В субботних выпусках всех центральных газет появилась краткая информация об его открытии. Пресс-группа клуба во главе с Н. Ямпольской и звукооператоры под руководством радио-министра Саши Ильина фиксировали все выступления бардов и идеологические споры после концертов. В нашем городе после восторга народа и ужаса властей началось серьезное идеологическое противостояние, о котором до сих пор пишут многие. События эти и память о Галиче увековечены мемориальной доской, открытой 18.10.2003 на здании бывшего клуба-кафе.
А тогда, несмотря на потрясение, нужно было в 22 часа начать традиционный конкурс красоты. После легендарного выступления Александр Аркадьевич перешел в сопровождении поклонников в соседнее кафе «Под интегралом» в Торгово-бытовом комбинате (ТБК) по ул. Золотодолинской, 11. Герой дня согласился войти в жюри конкурса. Вместе с Галичем, известным знатоком женской красоты, в жюри были президент клуба А. Бурштейн, «мисс-Интеграл-67», Танкред Голенпольский и Вениамин Сидоров. Я сделал им бумажные маски с прорезями для глаз в форме замочных скважин. Ведущим конкурс был блестящий режиссер и актер самодеятельного театра, физик — ядерщик Арнольд Пономаренко. Я же был суфлером. Выходил на сцену только для проведения тактильного конкурса «Кот в мешке». Девушки должны были на ощупь распознать, что скрывается в мешке. Никто не угадал спрятанный там гипсовый слепок губ Аполлона, но варианты неожиданных ответов смешили публику.
В дополнение к традиционным конкурсам придумал новый — «Дама с собачкой». Собачку, для укрощения конкурсантками, привела одна из них. Девушки заранее не отбирались и не репетировали. Стихийно приняли участие около тридцати красавиц. Мисс-Интеграл-68 стала десятиклассница школы №166 Академгородка Наталья Лещёва (ныне Наталья Фридлянд, сотрудница редакции журнала «Оптовый рынок Сибири»). Первой мисс-производной – Ирина Хомутова. Новосибирская школьница Ирина Алферова была названа журналистами «Мисс-Пресса», впоследствии она стала известной кинозвездой. В большинстве же публикаций И. Алферову ошибочно называют «Мисс-Интеграл».
Стремительный праздник песни завершался во вторник 12 марта гала-концертом лауреатов. Первый – Галич, второй — Кукин, третий – Дольский. Никто не думал о призах и премиях, так как это был не конкурс, а праздник. Я же накануне изобретал символы. В киоске уцененных товаров нашел пластмассовое «гусиное» перо для Галича, химическую колбу наполнил табачным дымом, символизирующим туман, за которым Кукин в его популярной песне ехал в тайгу. Не помню, какой сувенир был для Саши Дольского. Всю ночь плавил почтовый сургуч и скреплял оттиском медной печати клуба «Под интегралом» памятные «ошейники» из синей бархатной ленточки для всех участников праздника. Многие оставили на память свои автографы на тех ленточках друг для друга.
По-видимому, то дешевое перо вдохновило создателя картинной галереи Дома ученых Михаила Макаренко на изготовление из драгоценного металла копии пера Пушкина и вручение его Галичу уже в Москве от имени общественности Академгородка. Копия документа об этой награде на бланке Сибирского отделения с подписями члена-корреспондента АН А.А. Ляпунова и директора галереи М.Я. Макаренко от 26 марта 1968 г. за № ХП-68 появилась в моем архиве уже в ХХI веке. Там же есть копии секретных писем секретарей обкома ВЛКСМ и ЦК ВЛКСМ в ЦК КПСС и других материалов из партийных архивов о незабываемом празднике песни. А в ИНТЕРНЕТЕ появляются небылицы, где М. Макаренко называют создателем клуба «Под интегралом», отбывшим срок в местах не столь отдаленных за фестиваль. А вот то, что многих интегральцев, в том числе А. Бурштейна, Г. Яблонского, В. Меньшикова и других за организацию праздника с участием Галича ждали серьезные неприятности – историческая правда. Встретив новый 1969 год «Балом неучей» (не участвующих в стагнации общества) в Доме ученых, кафе-клуб «Под Интегралом» самозакрылся.
В 1998 году Академгородок отметил памятное событие 60-х годов фестивалем бардов «Тридцать лет спустя» Примерно тогда же традицию конкурсов красоты в Академгородке возродили студенты под руководством Стаса Шакурова. Меня, «первую мисс-64», и последнюю, непобежденную, «мисс-Интеграл-68», пригласили в жюри конкурса «Мисс НГУ». Теперь я, как министр странных дел Интеграла, ежегодно «журю» студенческих красавиц и уже с большой вероятностью могу предсказать победительницу с первого взгляда на участниц при их появлении на подиуме.
Будем надеяться, что «красота спасет мир»!
P.S. Уже перед пенсией смотрел по телевидению мировой конкурс красоты и любовался его победительницей — турчанкой «Мисс Очарование». Услышал ее параметры: 182/70 и еще три числа, но не классические 90-60-90. Про себя отметил, что у меня такие же рост и вес, а три параметра быстро записал. Измерил себя и обнаружил, что одно число из пяти у меня меньше. Какое? Последнее.


Герман Петрович Безносов, 23.03.2005-01.11.2006


http://f8.ifotki.info/org/0316a75ad3...2389068659.jpg
Конкурс 'Мисс 'Интеграл''. На заднем плане в жюри слева направо - четвертый - А.Галич, Т.Голенпольский, А.Бурштейн, Г.Безносов

http://f8.ifotki.info/org/9739a83650...2389068659.jpg
Жюри конкурса 'Мисс 'Интеграл''. Справа - А.Бурштейн, Т.Голенпольский

http://f8.ifotki.info/org/9e924a8a17...2389068659.jpg
Конкурс красоты 'Мисс 'Интеграл''. А.А.Галич награждает 'мисс 'Интеграл''

http://f8.ifotki.info/org/3b495ce719...5b89176105.jpg
А.А.Галич награждает одну из победительниц конкурса 'Мисс 'Интеграл''

http://f8.ifotki.info/org/777c150aab...2389068659.jpg
Конкурс красоты 'Мисс 'Интеграл''. Мисс 'Интеграл-67' и Г.Безносов

http://f8.ifotki.info/org/8f8aa75e0c...2389068659.jpg
Конкурс красоты 'Мисс 'Интеграл''. Слева - мисс-пресса И.И.Алферова, справа - Г.П.Безносов

http://f8.ifotki.info/org/47d954797c...5b89175295.jpg
в кафе "Интеграл"

http://f8.ifotki.info/org/d620f9805a...5b89176105.jpg
А.Галич и А.Дольский в кафе "Интеграл" новосибирского Академгородка

http://f8.ifotki.info/org/e78d0db3d5...5b89092946.jpg
Беседа - А.А.Галич и Р.Л.Берг

http://f8.ifotki.info/org/3f4d83b253...5b89175736.jpg
А.А.Галич среди членов клуба 'Интеграл' после выступления.
Слева от Галича - Ю.Лосев (самый высокий), спиной стоит А.Бурштейн. Справа - А.А.Берс

http://f8.ifotki.info/org/f9a6aafb57...5b89175295.jpg

http://f8.ifotki.info/org/f8066c1ee1...2389065856.jpg
Работа фотографа

electrik 28.05.2011 17:02

ВАЛЕНТИН ГЛАЗАНОВ - ВОСПОМИНАНИЯ О ПЕРВОМ ФЕСТИВАЛЕ САМОДЕЯТЕЛЬНОЙ ПЕСНИ В НОВОСИБИРСКОМ АКАДЕМГОРОДКЕ

Человеческая память — хрупкий инструмент, и не всегда она воспроизводит то, что было на самом деле. Роясь в своих старых записных книжках, я натолкнулся на записи, относящиеся к 1968 году. В начале года в клуб «Восток» пришло письмо из клуба «Под интегралом» Академгородка г. Новосибирска с приглашением ленинградским бардам принять участие в фестивале, как было написано, самодеятельной песни, который должен состояться с 8 по 10 марта. У меня сомнений не было — надо лететь. Хотя у многих наших авторов такого порыва не появилось. Я уже не помню точно почему, но, как мне кажется, определенную роль в этом сыграла Наташа Смирнова, тогдашний председатель клуба «Восток». В результате в Новосибирск мы летели вчетвером: Юрий Кукин, Владимир Фрумкин (музыковед), Михаил Крыжановский (со своим прекрасным магнитофоном «Грюндиг») и я.
Прилетели мы в Новосибирск в ночь на 8 марта, и встречавшие отвезли нас в гостиницу Академгородка.
Рано утром в дверь нашего с Юрой Кукиным номера постучали и вошел красивый высокий человек с усами в бобровой шапке и аристократической шубе с бобровым воротником. В одной руке он держал бутылку водки, в другой кефир. «Проклятый город, — сказал он — все магазины еще закрыты, а закусить нечем, вот только кефиром удалось разжиться». Так я впервые увидел великого Александра Галича.
Пригласив Фрумкина с Крыжановским и распив принесенное, мы еще на какое-то время остались в гостинице. Потом пришли организаторы фестиваля и повели нас на «установочное» собрание. Справедливости ради, надо сказать, что Галич на него не пошел. На встрече первого секретаря Академгородка с собравшимися участниками фестиваля мы услышали почти буквально следующее: «Друзья! Против организации этого фестиваля очень возражали обком и горком Новосибирска. Однако, под мою личную ответственность нам разрешили провести это мероприятие. Сегодня в зале дома ученых (а это около 2000 мест [на самом деле «всего» 950 мест, не считая ступенек – Ред.]) будет алле-концерт всех участников. Так вот, я прошу вас не петь никаких антисоветских песен — для того, чтобы фестиваль сразу не закрыли».
Вечером в торжественной обстановке начался концерт. (Попутно замечу, что поскольку Александр Аркадьевич на собрании не был, то он пел то, что хотел. Кроме того, у него практически не было песен, которые могли бы нравиться партийным властям.)
Далее, я привожу дословно запись из моей записной книжки, в которой указан точный состав выступающих, репертуар и очередность выступлений.

КОНЦЕРТ В ДОМЕ УЧЕНЫХ АКАДЕМГОРОДКА 8 МАРТА 1968 г.

I отделение.
1. Волынцев (журналист)
1) «Сколько бы ни пели...» (песня, сочиненная в самолете.)
2. С. Крылов (Москва)
1)»Трубач»
2) «Лето

3. Е. Гангаев (Москва, МГПИ)
1) В. Егоров «Синяя песня»
2) Боганов «Песня павшего солдата»

4. Ю. Третьяков (Красноярск)
1) «Шагают парни по Земле»
2) «Серьезная любовь»

5. С. Чесноков (Москва)
1) Д. Самойлов «Поле»
2) Н. Матвеева «Пожарник»

6. Н. Еремин (?)
1. Мартынов «Костер»
2. Песня противоречий

7. А Мельфер (Красноярск) -- (поет Ю. Третьяков)
1) Верилось в чудеса
2) Горы и корабли.

8. В. Глазанов
1) «Не молитесь на образа»
2) «Бесполезные мосты»

9. А. Крупп
1) «Следы ровесников»
2) «Песня об осеннем поезде»

10. А . Кучин (Севастополь)
1) «Ветер: что ты шляешься ветер...»
2) «Я объяснился»

11. Виктор Воронцов (Севастополь)
1) Дождь в Севастополе
2) В Севастополе дождь

12. Л. Зонов
1) Песня о ветре
2) Пародия на Ю. Кукина

13. В. Хайдаров (Свердловск)
1) Суматоха дорожная
2) А. Акимов «Нас трое»

14. А. Дольский
1) Ж. Превер «Как нарисовать птицу»
2) Пародия на В. Высоцкого
3) Песня про Фантомаса
4) Женская логика (песня негритянской женщины).

II Отделение.

1. Ю. Лосев (Новосибирск)
1) (?)
2) «Белое и черное»

2. Л. Пинчук (Новосибирск)
1) С. Есенин «Вечер черные брови насупил»
2) Л. Хьюз (на английском языке)

3. Вяткин и Яблонский (Новосибирск)
1) Б. Брехт «Баллада о великом смирении»
2) «Лекция о международном положении» (Я чешу, чешу ногу... ).

4. Э. Скворцов (Казань)
1) Сентябрьская
2) Детская: «Грезы»

5. Р. Гейм (Томск)
1) Я уеду (Овценов, Меркушева)
2) О фонариках

6. В. Бережков
1) Пеня о старом музыканте
2) Гимн себе

7. Б. Рысев (Москва)
1) Память
2) Маршак «Дом, который построил Джек»

8. С. Смирнов (Москва)
1) В. Гончаров «Дождь»
2) «Про Тимошу»

9. А. Галич.
1) Памяти Пастернака
2) Баллада о прибавочной стоимости
3) Ошибка

10. Ю. Кукин
1) За туманом
2) Город

Я не стану комментировать весь концерт. Скажу только о выступлении А.А. Галича. Когда он кончил петь первую песню «Памяти Пастернака», где последнее слово во фразе «... и несут почетный караул!» он крикнул в зал, весь зал встал и стоя его приветствовал. (Кстати, забыл сказать, что на этом концерте Александр Аркадьевич играл на моей гитаре, которая ему очень понравилась. Потом, когда он и я выступали не одновременно в разных залах, он ее брал. Носил ее, правда, Миша Крыжановский и в какой-то момент она слегка разбилась, выскользнув из его рук и упав на лестницу. Когда я сейчас играю на этой гитаре и вижу на ней «те» трещины, я невольно вспоминаю ушедших от нас и Александра Галича, и Михаила Крыжановского, хотя помню их и помимо этого. Общение Миши с Александром Аркадьевичем переросло в дальнейшем в творческие связи, которым мы все теперь обязаны записями, сделанными Крыжановским, из которых сформировались затем пластинки песен Галича.)

После алле-концерта нас всех повели в кафе «Под интегралом», где состоялся выбор «Мисс интеграл». Процедура эта была забавной. Мы, как почетные гости, сидели на сцене, а мимо нас проходили прелестные создания, которые все нам нравились. Однако, поскольку выбрать нужно было одну, существовали разные тесты: от антропологических измерений, которые за сценой проводил один из организаторов (по-моему, его фамилия была Безносов), до разных вопросов. Один я помню. Каждой девушке раздавали по яблоку и говорили, что она может сделать с ним, что хочет: съесть, отдать той, кого она считает лучшей, и так далее. Чем все кончилось и кто победил — не помню, но было очень весело. Потом был стол. И после того, как все было выпито, кто-то из организаторов сказал, что у него дома есть одна недопитая бутылка водки. Человек сорок пошло к нему ночью домой. И там никто, кроме Галича, не пел. А он был в ударе — и от выпитого, и от обилия молодых и красивых девушек. Одно только он рассказал в начале, когда кто-то попробовал амикошонствовать с ним. «Когда-то, Михаил Аркадьевич Светлов — сказал Галич — попросил не называть его в подобной компании Мишей, а величать по имени и отчеству». И все поняли, что и с Галичем нужно поступать точно так же.

В последующие дни и ночи почти непрерывно шли концерты на различных площадках Академгородка и Новосибирска. На одном из концертов в городе в перерыве к участникам подошел человек (как потом оказалось, секретарь обкома по идеологии) и сказал, что может там, у вас в Москве и Питере это все и хорошо, но у нас другой край, и здесь не надо «раскачивать» народ такими песнями. Это был первый сигнал о недовольстве властей. Потом клуб «Под интегралом» разгромили, а на авторскую песню наложили большую узду. А пока — мы пели.
Помню ночной концерт в каком-то кинотеатре Академгородка. Было много участников, концерт продолжался с 12-ти часов ночи до 4-х утра. В середине концерта в зал пришли Галич и Кукин, которые где-то перед этим выступали (а потом они, как говаривал Городницкий, конечно выпили). Зал прервал аплодисментами выступавшего на сцене и попросил спеть Галича, но он сказал: «Товарищи, на сцене поет прекрасный автор Юра Лосев, не будем ему мешать». Но потом, по-моему, он все же спел, хотя может быть и нет.
В один из вечеров нас всех пригласили в клуб-кафе на встречу с научной общественностью Академгородка. Было много известных ученых. Хорошо посидели, спели. В какой-то момент должен был выступить Арик Крупп, а он вышел к микрофону и попросил, чтобы вместо него спел я песню «Юрию Кукину», которая — как он сказал — очень соответствует тому, что происходит. Действительно, слова: «Нам прочат победу — и палки в колеса вставляют» — были очень созвучны мероприятию.
В один из последних дней состоялась дискуссия о самодеятельной песне, где представители партийной власти высказывали много нареканий в адрес Галича, а он, прикидываясь, говорил: «Ну, что вы, ведь это я написал комсомольскую песню «До свидания, мама, не горюй», и «Физики» — тоже». Но это уже не помогало — разгром приближался.
К сожалению, мы с Кукиным должны были уехать раньше, и на закрытии фестиваля не были. Сразу по окончании о нем появились краткие заметки. У меня сохранились вырезки из газет тех дней: «Комсомольская правда», 12-го марта 1968 г. «Состязание песенников. В новосибирском Академгородке несколько дней подряд состязались певцы-гитаристы. Поначалу была задумана встреча самодеятельных песенников из Москвы, Ленинграда и Новосибирска. Но, прослышав об этом, сюда слетелись молодые композиторы-любители из Свердловска, Севастополя, Красноярска, Казани и других городов, сообщает наш корреспондент Г.Целмс. Деталь фестиваля: десять тысяч билетов разошлись за десять часов. Концерты шли до двух часов ночи (Sic!). Один из трех авторов понравившейся всем песни новосибирец Леонид Балясный не смог быть на концерте, так как... не достал билета». И это о фестивале все. Кстати, о Балясном. По-моему, его не было среди авторов, я не помню такого. И вообще, участники концертов проходили не по билетам, а по специальным бумажкам-пропускам, вот один из них лежит перед моими глазами: «Фестиваль самодеятельной песни. Оргкомитет. Глазанов В. (исполнитель). Подпись: А.Берс».
Вообще фестиваль был организован блестяще. Было много обслуживающих мальчиков, которых всех можно было называть одинаково — Женя. Так вот, эти «Жени», завидев авторов, усаживали их в зале и вообще выказывали всяческое внимание. Так что т.Г.Целмс что-то напутал.
Была еще одна заметка — теперь уже в «Правде». Она занимает колонку строк в 30. О фестивале сказано в семи строках.
Общий заголовок: «Музыкальная весна Сибири». Новосибирск, 10. (Корр. «Правды» Б.Евладов.)»: «...В залах Академгородка и некоторых вузов Новосибирска в эти дни проводится своеобразный праздник самодеятельной песни. Он привлек певцов из Москвы и Свердловска, Ленинграда и Севастополя, Новосибирска и Красноярска». Все!
Хотелось бы сказать еще вот о чем. На фестивале велись съемки группой Свердловской кинохроники под руководством режиссера Авета Гарибяна. В той же записной книжке мною записан его адрес и телефон. К сожалению, в фильме «Запрещенные песенки», который не так давно был показан по телевизору и который на 30 минут смонтирован из многих метров пленки, о режиссере, который все это снимал на фестивале, не сказано ни слова. Чтобы восстановить справедливость, хорошо было бы более полно показать события тех дней и назвать имя автора фильма — Авет Гарибян. Где он сейчас — я не знаю, но очень хочется надеяться, что жив и здравствует. А многие, которые были там, уже далече: Александр Галич, Арик Крупп, Миша Крыжановский ушли от нас, Володя Фрумкин — дай бог ему здоровья — за океаном, и иногда по ихнему радио вещает об авторской песне.
В заключение хочу сказать, что в жизни каждого человека есть впечатления, которые — как вершины — возвышаются над суетой повседневности и долго, долго помнятся. Одной из таких вершин у меня в жизни навсегда осталась память о фестивале в Академгородке.

22.03.1996



http://f8.ifotki.info/org/0cc325e1d9...2389063485.jpg
Барды на сцене Дома Ученых. Слева - А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/d36b1fca89...2389063485.jpg
Барды на сцене Дома Ученых СО АН СССР. Третий справа - А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/97e6aaea63...2389068660.jpg
знаменитый 'Ночной концерт' на сцене Дома Ученых СО АН СССР.
слева направо - Б.Рысев, С.Чесноков, В.Глазанов, ведущий Карпов, Ю.Кукин, А.Галич.

http://f8.ifotki.info/org/d3c79118ac...2389068660.jpg
слева направо - Б.Рысев, С.Чесноков, В.Глазанов, ведущий Карпов, Ю.Кукин, А.Галич.
С.Чесноков приглашает к микрофону А.А.Галича

http://f8.ifotki.info/org/06758b7832...2389068660.jpg
У микрофона - А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/206620a6b7...5b89175295.jpg
У микрофона - А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/fb0df7108e...2389068660.jpg
А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/26db9657b1...2389069373.jpg
А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/b9d45887e7...2389069373.jpg
А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/e95acb7645...2389069373.jpg
А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/895087fae8...2389069374.jpg
А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/ed6fb6c5a8...2389066666.jpg http://f8.ifotki.info/org/528266659e...2389069374.jpg
На сцене А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/d44ca815f8...5b89176235.jpg
А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/1d6795e6c2...2389069374.jpg
А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/4e05871345...5b89175734.jpg
Поет А.А.Галич

http://f8.ifotki.info/org/0c8085ecd9...2389067353.jpg
Барды на сцене Дома ученых. Крайние справа - А.Крупп и Ю. Кукин

http://f8.ifotki.info/org/1220b9a872...2389065856.jpg
Барды на сцене Дома ученых

http://f8.ifotki.info/org/705fb620bf...2389065103.jpg
А.А.Берс (слева)

http://f8.ifotki.info/org/f081b40a58...2389069374.jpg
А.Иванов

http://f8.ifotki.info/org/daf5512438...2389065856.jpg http://f8.ifotki.info/org/cfe383ceea...2389069374.jpg
Поет Ю.Кукин
Цитата:

Сообщение от vjatsky (Сообщение 385073)
фото N3 и 4: слева направо - Б.Рысев, С.Чесноков, В.Глазанов, ведущий Карпов, Ю.Кукин, А.Галич.


electrik 28.05.2011 17:04

ЕВГЕНИЙ ГОРОНКОВ О НОВОСИБИРСКОМ ФЕСТИВАЛЕ

http://f8.ifotki.info/org/440b6a5e5c...5b89175295.jpg

К осени 1967 года у нас уже была оперативная связь с КСП Москвы, и к концу сентября я получил от них приглашение на собрание оргкомитета по проведению Новосибирского фестиваля.
Надо было понимать обстановку КСП-шного движения того времени. Безусловными лидерами были ленинградцы, они и начали раньше всех. Два мощных клуба, «Восток» и «Меридиан», со своими площадками, налаженная система абонементских концертов в течение всего года, свои авторы (Городницкий, Клячкин, Кукин, Полоскин, Вихорев, Глазанов, Генкин, Цветков и другие), мощные теоретики Жанра Ю.Андреев, В.Фрумкин — к ним все тянулись. Державная Москва никак не могла этого потерпеть. Ведь число клубов по стране стремительно росло. И вот шустрые москвичи решили создать клубную федерацию с центром, естественно, в Москве. Если вы хотите быть членом федерации, если ждете от нее помощи в организации гастрольных концертов — гоните бабки, господа! По 20 рублей в год с клуба. Вот на собрание федерации я и попал. Это было в местечке Боровое, 30 сентября — 1 октября, подальше «от всевидящего ока, от всеслышащих ушей».
Президентом федерации был тогда Сергей Чесноков, аспирант МИФИ. Приехали, по сути дела, только ленинградцы (В.Фрумкин, А.Яшунская, С.Рабинов), от провинциальных клубов был один я. В первый день обсуждали внутрифедеральные дела (о новых клубах, о тактике КСП-шного движения, о гастрольбюро и пр.) вечером, естественно, пели песни и общались, как говорится, без протокола. Никто не скрывал своего негативного отношения к позиции государства по отношению к авторской песне, да и вообще фамилии Галича, Солженицына звучали довольно часто. Мне стало ясно, почему Сережа Чесноков, говоря о грядущем Новосибирском фестивале, заявил: «Хотелось бы, чтобы фестиваль прошел под флагом остросоциальных песен Кима и Галича».
На другой день в Боровое приехал представитель новосибирского клуба «Под интегралом» Валерий Меньшиков и сообщил, что подготовка к фестивалю идет полным ходом, время — первая половина марта, готовится ряд площадок под концерты, планируется теоретическая конференция и т.д. Конечно, я сразу застолбил два места, для Зонова и для Дольского, которым фестиваль оплачивал расходы, и еще четыре — за свой счет. Тогда же я договорился с Анной Яшунской о приглашении ленинградских авторов в Свердловск. <…>
В феврале мы получили пригласительное письмо от В.Меньшикова, и началась подготовка к Новосибирскому фестивалю. Стал вопрос — кто оплатит командировку? Бригада собралась немалая — кроме меня, А.Дольский, Л.Зонов, В.Хайдаров, В.Пинаева. Городской клуб туристов тогда возглавлял Георгий Малелин. Когда мы обратились к нему за помощью, то он прореагировал так. Вот что он сказал: «Вы едете в самый что ни на есть эпицентр Жанра. Вы пишете все концерты, вы переписываете все новые песни, а потом копии всего этого передаете нам в клуб, а мы оплачиваем вам все расходы». Так и договорились.
И вот 7 марта в 11 часов мы приземлились в Толмачево (аэропорт Новосибирска).
Надо отдать должное клубу «Под интегралом» — фестиваль был организован просто великолепно. В аэропорту нас ждал встречающий и даже специальный автобус для гостей. В автобусе мы познакомились с писателем Евг.Шатько («Юность», повесть «Зной») — оказался разговорчивым, коммуникабельным человеком. Ехал, как и мы, на фестиваль по заданию журнала, однако, насколько я знаю, так ничего и не опубликовал.
Ни Дольского, ни Зонова в Новосибирске тогда никто не знал, поэтому всю нашу группу разместили не в престижных гостиничных номерах для почетных гостей, а на 5-м этаже общежития номер 3 Новосибирского госуниверситета.
К 16 часам руководителей всех иногородних делегаций (а пока приехали мы да красноярцы) вызвали в холл гостиницы «Золотая долина» на инструктаж. Вел совещание сам Анатолий Израильевич Бурштейн — президент клуба «Под интегралом». Он рассказал нам, что идеологическая обстановка в Новосибирске вокруг фестиваля неблагоприятная, просил обратить внимание на политическую направленность репертуара наших авторов и для хорошего первого резонанса исключить из выступлений остросоциальные песни. Первый внефестивальный концерт отдали красноярцам и нам.
Я получил пропуск на всю нашу делегацию. Вернулся в общежитие и объявил, что нам сегодня отдают целое второе отделение. Надо готовиться.
Сдержанный Лев Зонов, как всегда, оставался внешне невозмутимым, а вот Саша Дольский забеспокоился: «Старик, — позвал он меня, — че петь-то?» Я хорошо знал все песни Саши, знал, как они воспринимаются залом, и мы вместе придумали нехитрую драматургию его выступления по принципу нарастающего успеха. Три самых забойных песни оставили на «бис».
Ни он, ни я в то время не знали, что мы готовим событие, значительное в истории Жанра и поворотное в Сашиной судьбе. Этот первый концерт состоялся в Доме ученых, и вел его один из функционеров клуба «Под интегралом» Андрей Берс. В первом отделении красноярцы пели костровые песни, зал сдержанно аплодировал. Второе отделении начал Лев Зонов. Зал оживился, а после пародии на Ю.Кукина — взорвался. Наконец-то услышали то, ради чего пришли. И вот тут-то прямо во время исполнения песни в зал ворвалась группа москвичей, которые только-только приехали. В штормовках, с гитарами, они через весь зал шумно, во главе с С.Чесноковым прошли прямо на сцену и спели какую-то приветственную песню. Смущенный такой бесцеремонностью Лев тактично покинул сцену, а после того, как нахрапистые москвичи со сцены ушли, вернулся, и зал встретил его аплодисментами! В общем, первое выступление Льва Зонова прошло очень удачно.
Затем Берс объявил выход Саши Дольского. Тогда Саша еще не знал, что пришел его звездный час. Начал он с песни о манекене. И постепенно его успех нарастал. Спев 3-4 песни, Саша ушел за кулисы, вышел к микрофону ведущий и стал ждать, когда стихнут аплодисменты. Они не стихали, ведущему не давали говорить. Он вынужден был снова пригласить Сашу, и тот стал петь забойные песни. Зал бушевал. В это выступление у Дольского было не менее пяти «бисов».
Такой успех совершенно не планировался организаторами, и Берс все сделал, чтобы Саша поскорее ушел. Ведущего можно было понять: во-первых, он не слышит — чего это они там бушуют, а во-вторых, у него за кулисами сидят и ждут своего выступления трое москвичей, а после них зрителям приготовлена бомба. Бомбой стал... Но лучше по порядку. Наконец отпустили Дольского, С.Чесноков и С. Крылов после успеха Саши так и не сумели разогреть зал, вроде стали все уже собираться на выход, как вдруг... «Выступает Александр Галич!»
Это был шок. Воцарилась мертвая тишина. Вышел красивый, чуть сутуловатый брюнет. Ему вынесли стул, опустили микрофон, и он начал петь. Сначала «Ошибку». Потом «Старательский вальсок». И «Закон природы» (Резонанс). Зал аплодировал. Это была не только благодарность за песни, это были аплодисменты восхищения перед гражданским мужеством автора.
Все выступление было снято полностью нашими свердловскими кинематографистами во главе с Аветом Гарибяном. Кроме наиболее интересных концертов, они снимали и теоретическую дискуссию, и еще много чего. Жаль, что после возвращения в Свердловск все, что снято, было приказано смыть!
Но вернемся к Галичу. Насколько я знаю, это было первое его публичное выступление. В то время это был поступок. Если помните, весной 1967 года в верхах было принято решение об усилении идеологической работы. Во всех управлениях КГБ были организованы так называемые пятые отделы по борьбе с идеологическими диверсиями. Кто тогда был в руководстве клуба «Под интегралом»? Молодые научные работники — аспиранты, молодые доценты — им защищать кандидатские и докторские диссертации. И уж если они приняли такое рискованное решение предоставить открытую эстраду А.Галичу — это был смелый гражданский поступок.
Ведь все прекрасно знали, что в песне «Ошибка» Галич, не скрывая сарказма, рисует картину устройства правительственных охотничьих угодий на месте захоронения жертв Великой Отечественной войны. А «Старательский вальсок» — отнюдь не о золотодобытчиках, а о всеобщей подлости молчания:

...Пусть другие кричат от отчаянья,
От обиды, от боли, от голода.
Мы-то знаем — доходней молчание,
Потому что молчание — золото.

В песне «Закон природы» (Резонанс) А.Галич гениально предвидел грядущие события 1991 года:

Повторяйте на дорогу
Не для кружева словца,
А поверьте, ей же богу,
Если все шагают в ногу,
Мост обрушивается!

И три эти песни — самые нейтральные из всех песен Галича, выбранные им и организаторами фестиваля для первого выступления. Потом пошли песни покруче! И все же от этого его первого выступления впечатление было очень сильным. Вы только подумайте: дома-то сидишь и крутишь его пленки — и то стараешься сделать звук потише, чтобы соседи не услышали, а тут, на открытой эстраде, для полутора тысяч слушателей — это было нечто!
После концерта, в ресторане Дома ученых был дан прием для участников фестиваля. Наша делегация (куда уж нам, провинциалам!), не получила ни одного пригласительного билета. Благо, в этот день у Авета Гарибяна был день рождения, и мы воспользовались его приглашением, чтобы немного эмоционально расслабиться. А где же был Саша Дольский в это время? С нами! Герой дня, как бы сейчас сказали, купался в этот вечер, вернее, в эту ночь, в лучах славы. Пел много, очень охотно и очень хорошо. Как позднее напишет Виктор Славкин в корреспонденции «Странные люди заполнили весь этот город», «всего пятнадцать минут понадобилось Саше Дольскому, чтобы стать «звездой первой величины». В ту ночь он пел «Развеселую песню о манекене», «Как нарисовать птицу» (на слова Жака Превера), от «Канатоходца» до «Фантомаса», и Дольский, Дольский, Дольский! — понеслось по Академгородку».
Песенный пир закончился где-то уже в четвертом часу утра. Молодые были. Здоровье — не меряно.
На другой день в 12 часов все пошли на пресс-конференцию. К тому времени в Новосибирск приехали ленинградцы. Вот там-то и произошла теплая, с объятьями, встреча со старыми знакомыми — Юрой Кукиным, Валей Глазановым, Владимиром Фрумкиным. На пресс-конференции ничего особенного не произошло. А.Бурштейн с адвокатской ловкостью обходил все острые углы и даже достойно ответил на такой выпад чиновника Главлита, произнесенный прокурорским тоном: «Как вы понимаете, всякое сообщение сведений неопределенному кругу лиц, в том числе исполнение песен на открытой эстраде, — это публикация. Все ли тексты имеют визу Главлита?»
Вы чувствуете? Было, было давление на организаторов фестиваля.
В тот же день, 8 марта, состоялось официальное открытие фестиваля. Каждый выступающий пел всего две песни. На сцене — красивый задник с огромной эмблемой фестиваля. За столом — крупнейшие ученые Академгородка, организаторы и почетные гости. Однако меня в то время не очень интересовал этот торжественный ритуал. Мы приехали сюда не развлекаться, а работать. И вот после начала концерта я пошел за кулисы, чтобы договориться с Галичем о его приезде в Свердловск. Я представился и спросил его, как насчет выступлений на Урале. По-моему, он несколько удивился и ответил уклончиво: то-се. Я немного раскрепостился и спросил, почему он поет сидя, не как все барды. Он ответил, что он не умеет. Да я вас научу, осмелел я. Нашли тут же шпагатик подвязать гитару, я отрегулировал его длину, даю гитару Галичу — попробуйте. Он надел шпагатик на шею — неудобно, говорит. Так шпагатик надо пропустить под мышку под правую руку, объясняю я и поправляю, как надо. О, заулыбался Галич, — теперь хорошо, удобно.
Я вернулся в зал, гордый выполненной исторической миссией — научил великого барда петь стоя. Через некоторое время Владимир Фрумкин — он тогда вел этот концерт — сказал несколько теплых слов о самом Галиче и его песнях, а потом объявил выступление. Смотрю — стула не выносят, а мой способный ученик выходит с подвязанной гитарой. Такое не забывается. После этого Галич на всех концертах пел только стоя.
Тогда он спел «Балладу о прибавочной стоимости» и «Ошибку». Зал его долго не отпускал. В этот момент произошла заминка. Галич растерянно глянул за кулисы. Вышел Фрумкин, они о чем-то пошептались. Нам всем было понятно, что произошло. Галич боялся навредить организаторам фестиваля, спев что-то крамольное. Но все обошлось. Концерт прошел гладко.
Помните, как начинается «Баллада»?

Я научность марксистскую пестовал,
Даже точками в строчках не брезговал,
Запятыми по пятам, а не дуриком
Изучал «Капитал» с «Анти-Дюрингом».

Марксизм — в основе государственной идеологии, учение канонизировано, всякое отступление было ревизионизмом, ересью, крамолой. А тут такое ироничное, насмешливое, даже сатирическое отношение — кто же из идеологических работников такое потерпит?
После концерта все участники и гости пошли в кафе. Но что такое? Нашу делегацию опять не пропускают! Тут я нашел Бурштейна, и только благодаря его вмешательству мы попали в кафе. Там немного освежились со своими ленинградскими знакомыми, а потом все мы, свердловчане, а с нами Кукин, Глазанов и Галич пошли на частную квартиру продолжать песенный пир. Здесь-то Саша Дольский близко познакомился с Галичем. Они долго сидели на кухне и говорили «за творчество». Проходя мимо, я случайно услышал фразу Саши: «Александр Аркадьевич! Ты неправильно пишешь песни!». А Галич слушал.
Разошлись поздно.
А на другой день начались фестивальные концерты сразу на нескольких площадках. Билетов не хватало. Пришлось устраивать концерты, которые начинались в 12 часов ночи, и все равно залы были переполнены. Это было событие. А Дольский был просто нарасхват. Он выступал 11 раз!
Вскоре я уехал в Свердловск.



В кн.: Горонков Е. Память, грусть, невозвращенные долги. – Екатеринбург: ООО «СВ-96», 2002. – С.76


Карпов Ю.Д. - А.ГАЛИЧ: МАРТ 68-го
("Библиография" №1 за 1993 год, стр.48)


http://f8.ifotki.info/org/e359364590...2389071831.jpg

Два события последнего времени вернули в мартовскую пору фестиваля бардов «Новосибирский Академгородок-68»: перепечатка в приложении к сборнику избранных стихотворений А.Галича печально известной статьи Н. Мейсака «Песня — это оружие...» и выход на экраны ТВ смонтированного из случайно сохранившихся в студии Новосибирской кинохроники пленок сюжета «Запрещенные песенки».
Вспомнилось, как в ходе КВН — сразу после фестиваля — в Новосибирском, университете одна команда ответила на заданный ей вопрос «Кто такой Мейсак?» цитатой из той самой статьи, содержавшей официальную оценку творческой и идеологической стороны фестиваля и одну из первых публичных разборок поэзии Галича: «Не совестно, Юрий Дмитриевич? Ведь вы все-таки кандидат исторических наук...» И тут же последствия: на Александра Аркадьевича ушел донос в Москву, разогнали штаб-квартиру фестиваля — кафе-клуб «Под интегралом» и многое другое.
Автору же этих строк, тому самому «Юрию Дмитриевичу», аукнулось к концу бурного 1968 г.: директор НИИ, ныне широко известный академик-либерал, лично провел аттестационную комиссию, «вычистив» кандидата со скромной должности младшего научного сотрудника-социолога. Дальше — блокировка обкомом КПСС любой попытки трудоустроиться и вынужденный отъезд на два года в колхоз «Приамурье» на советско-китайскую границу.
Это — потом. А «до того»?.. Деревня Петушки — май 1967 г.: трое суток концертов и дискуссий о бардовском движении. Собрана Всесоюзная федерация во главе с Президентом — Сережей Чесноковым, и решено в конце 1967 г. провести Первый всесоюзный фестиваль в Новосибирском Академгородке. Мы с Валерой Меньшиковым (компьютерщиком, альпинистом и председателем Клуба песни в «Интеграле», а ныне народным депутатом России) по возвращении в городок разворачиваем с друзьями-интегральщиками — Президентом Анатолием Бурштейном, Премьер-министром Гришей Яблонским, Министром «странных дел и нежных чувств» Герой Безносовым и десятками других добровольных помощников активную пропаганду и подготовку фестиваля. В шестнадцати специализированных группах готовятся концертные площадки, каталоги и сборники авторской песни, проводятся социологические исследования рейтинга бардов, выпускаются симпатичные значки «Бард-67».
К этому времени молодым, демократически воспитанным оттепелью конца пятидесятых, бывшим жителям преимущественно Москвы и Питера удалось на берегу Обского моря развернуть многие направления науки, не имевшие «режима благоприятствования» в столицах: генетику и кибернетику, матэкономику и социологию, структурную лингвистику. Начался духовный прорыв в развитии личности: всевозможные виды общения (десятка полтора-два различных клубов, например), первая в стране хозрасчетная научно-внедренческая фирма «Факел», организация выставок Фалька и Филонова, концерты Веры Лотар-Шевченко...
Юный поэт Вадик Делоне, незадолго до того отсидевший в Лефортовской тюрьме, перевел серию стихов вагантов – средневековых предшественников наших бардов. И массовые разнообразные «подписанцы», протестовавшие против беззаконий и выступавшие в защиту диссидентов. Яркий пример: аршинные буквы масляной краской на здании универсама — в сорокаградусный мороз — «Свободу Гинзбургу и его товарищам!».
Вот чем был Академгородок накануне фестиваля. И поэтому неудивительными стали пробуксовки в его организации. Вот уже и значки «Бард-67» устарели. И Булат Окуджава, которого планировали в Президенты фестиваля, уехал на гастроли в далекую Австралию, и Юлий Ким, «поскользнувшись» на каком-то выступлении, оказался заблокирован. А вместе с тем стремительно надвигалась Пражская весна и в городке появились чехи-социологи, затеявшие по единой программе с Татьяной Заславской смелое исследование социальной структуры двух стран (кстати, позже увезшие в Прагу статью Мейсака с целью сделать по ней сатирический спектакль).
Таковым был фон, на котором, несмотря ни на что, 7 марта фестиваль все же открылся. Передо мной заполненные анкеты ряда участников. Здесь, кроме Александра Аркадьевича, москвичи: Толя Иванов, Борис Рысев, три Сергея-физика — Смирнов, Крылов, Чесноков, юный Володя Бережков, ленинградцы: Кукин и Глазанов, тогда еще свердловчанин — Дольский, трое красноярцев, двое — из Севастополя, один из Казани, незабвенные Арик Крупп из Минска и Юра Лосев из нашего городка...
Из приезжавших оперативно формировались концертные бригады, которые распределялись по многочисленным площадкам как самого Академгородка, так и находящегося в тридцати километрах Новосибирска — прежде всего среди студентов и научных работников. Как правило, все концерты сопровождались своеобразным разговорным жанром — комментарием выступающих к собственному творчеству, дискуссиями о природе авторской песни, о жизни вообще.
Эта потребность в подобном осмыслении содержания песен бардов была вызвана близостью бардовского творчества своим духом и формой обыденному сознанию, хотя и сравнительно небольшого, слоя наиболее раскованных (в результате перемен, вызванных двадцатым съездом) людей нашего общества (их мы сегодня называем «шестидесятниками»). Следует подчеркнуть, что песни бардов и фестивальные дискуссии по их поводу явились своего рода «пусковым механизмом» к завершению уяснения многими молодыми людьми факта противостояния их представлений о жизни официальной идеологии, что проявилось в энергичном противостоянии конкретных лиц, за которыми, как на плакате, виделась оппозиция простых, не обремененных постами и должностями, хотя и думающих, людей с одной стороны баррикад и лиц, входящих в систему управления обществом: партийных и комсомольских работников-аппаратчиков, руководителей учреждений и организаций и т.п. — с другой.
Дискуссии были включены в фестивальное расписание — отдельными пунктами, на равных с концертами и другими мероприятиями (например, с выборами Мисс «Интеграл-68» и двух ее «производных»). Они состоялись, в частности, в трех крупнейших залах Академгородка: Доме ученых, ТБК (торгово-бытового комбината) и конференц-зале Института геологии и геофизики. Большинство выступлений на этих дискуссиях было записано радистом «Интеграла» физиком Сашей Ильиным и почти сразу расшифровано с магнитной ленты юными волонтерами штаба фестиваля.
Ниже мы постараемся максимально приближенно к оригиналам, избегая собственных изложений сказанного и допуская лишь небольшие разумные изъятия повторов или мест, явно не относящихся к сути дела, передать наиболее интересное из этих выразительных документов той поры, являющейся практически прямой идейной предтечей нынешней, ознаменовавшейся крахом тоталитаризма. Естественно, что при отборе из огромного количества материала наше внимание останавливали прежде всего его удивительная актуальность, перекличка с сегодняшним днем. И, несомненно, важнейшим явлением этого столь социально значимого события духовной жизни явилось творчество Александра Аркадьевича Галича и сам он — яркая, глубокая фигура, оказавшаяся также в центре общественного внимания на фестивале и в идеологически бурный послефестивальный период.
Особенно сильные споры развернулись вокруг нескольких идеологически острых песен А.Галича, впервые исполненных им публично на столь широкой аудитории: «Памяти Пастернака», «Закон природы», «Ошибка», «Баллада о прибавочной стоимости».
Нам кажется обоснованным начать изложение материалов дискуссий с выступления первого секретаря райкома партии, на территории которого находился Академгородок, — В.П. Можина (тогда кандидата экономических наук, впоследствии защитившего докторскую, ставшего академиком ВАСХНИЛ, ныне руководителя крупного научного учреждения).
Итак, мнение В.П. Можина: «Для меня понятно следующее: песни Галича — социальная сатира. Это не просто туристские песни, костровые, лирические. И в этом отношении он выпадает из ряда людей, которые поют, называемых бардами. Его тематика — социально-политическая сатира. То, что такая сатира имеет право на существование, доказывать не надо, это ясно. Во всех этих вещах, затрагивающих очень острые социально-политические проблемы, важна позиция автора. Потому что недостатков у нас хватает. Все эти недостатки можно по-разному интерпретировать. Можно преподнести с болью в сердце, можно говорить о них как о явлении нежелательном, но можно это обыгрывать, на этом деле играть и тем самым давать пищу нашим идеологическим врагам.
Я не знаю многих песен Галича, но мне кажется, что в ряде его песен эта социальность, личная позиция недостаточно четко выражена. Я впервые услышал песню «О прибавочной стоимости»: здесь невольно напрашивается вывод, что у нас вроде бы обыватели все, такая ассоциация возникает. Или возьмем другую песню, мне о ней рассказывали, где все «в ногу шагают» и мост от этого рушится. Здесь затрагивается очень большой вопрос. От этого «моста» есть мост к единству вашего общества.
Конечно, мы не то чтобы все одинаково мыслим и все во всех своих поступках были бы одинаковыми — это немыслимо, невозможно. Утопично думать, что все будут одинаково мыслить. Но нашим большим, огромным приобретением является то, что наше общество едино. Наверное, никто бы из присутствующих здесь не хотел бы, чтобы у нас была такая ситуация, как сейчас в США, где существует раскол общества: белые воюют с неграми, классовая борьба очень сильна. Как раз то, что у нас общество более-менее социально однородно, что существует единство, — это дает основу для принятия таких решений, которые отражают мнение большинства народа. Это надо беречь, за это надо бороться. Мы себе иногда просто не представляем, что значит жить в конфликтном обществе, которое раздирается от противоречий. Это наше счастье, что мы живем в обществе, которое имеет единую морально-политическую основу. И надо это нам беречь, ведь можно раздуть какую угодно национальную вражду. И хотя народ у нас десятилетиями воспитан в интернациональном духе, мы должны заботиться об их национальном и социальном единстве. Я работаю в райкоме партии и мне приходится часто встречаться с мнениями простых людей, считающих, что в Академгородке живут ученые, которые «еще неизвестно чем занимаются, хотя здесь им построили очень много». Отдельные такие высказывания есть. С другой стороны, мне приходится встречаться с проявлениями снобизма со стороны научных работников. Так вот, если это подогреть, то может разразиться такой конфликт, от которого никому не будет хорошо...
Есть нечто святое, святые вещи, о которых нужно думать. Меня несколько волнует, я Вам прямо скажу, Александр Аркадьевич, что здесь больше бы социальной ответственности. Понимаете, есть вещи святые, к которым надо осторожно относиться... хотя сатира — есть сатира, и она всегда хлещет очень здорово. Я не берусь судить обо всех Ваших песнях, но мне показалось, что Ваша позиция, лично Ваша, скажем, то, что Вы говорите об обывателях, которые за границей бегают за шмотками… нуждается в более четком выражении».

В.П. Можину задает вопрос молодой публицист Леонид Жуховицкий: «Не считаете ли Вы, что такие песни — при достаточно разумном подходе — можно предварительно аргументировать и пояснить некоторые моменты, но не запрещать. Потому что это настолько накаляет атмосферу, и мы видим подобное в ходе этого праздника песни. Наполовину она накалена чисто идеологическими вопросами. Мы в чем-то не доверяем публике, зрителю, а в чем-то просто не можем аргументировать, потому что нет таких людей, которые трезво оценивали бы то или иное явление и выступили бы с большой трибуны. Может, нужно перед выступлением Александра Аркадьевича людям сказать о своих сомнениях и попросить Александра Аркадьевича самому свою личную позицию поставить прямо, в заостренной форме. Потому что просто избегать таких резких вопросов время уже сейчас не позволяет».
Ответ В.П. Можина: «Сам факт проведения здесь праздника песни свидетельствует о том, что никакого запрета не было. Мы обсуждали этот вопрос – «давать, не давать?». Я прямо говорю: «Как это лучше организовать». У нас были определенные опасения: прежде всего, чтобы не прозвучало какой-нибудь пошлятины, потому что среди самодеятельных песен она есть. Мы не требовали никаких текстов от людей, которые здесь выступали. Мы доверились организаторам, но опасения, что понесут какую-нибудь пошлятину, естественно, были, и мы всегда будем об этом думать и беспокоиться и будем стремиться отбирать и выпускать на публику, тем более на тысячную аудиторию, людей, которые имеют и определенные способности, и по содержанию это должно быть на уровне.
Теперь по идеологии. Это вопрос, который интересовал, интересует и будет интересовать и партийные органы. Мы за это дело отвечаем. Но поскольку это затрагивает широкое общественное мнение, мы знали и знаем, как молодежь к этому относится, то нас, естественно, волнуют вопросы идеологического содержания песен, которые поют. Песни, которые мы здесь обсуждали, в том числе и песни Галича, — это не контрреволюция, не антисоветчина. Если бы это было, мы бы этого просто не допустили, потому что это, кроме всего прочего, было бы противозаконно.
Но я хочу еще раз подчеркнуть и просто посоветовать Александру Аркадьевичу, что позиция автора должна быть в ряде случаев более четко выражена. И еще, мне кажется, есть некоторая излишняя злость, или, вернее, озлобленность».
С официально-партийной точки зрения выступил секретарь Новосибирского обкома комсомола П. Осокин: «Товарищи, <...> никогда не нужно забывать о том, что безусловным в любом виде творчества должен быть принцип социалистического реализма... Мне кажется, бесспорным должен являться у каждого автора принцип, лежащий в основе социалистического реализма, — это принцип типичности...
Сегодня мне удалось услышать несколько произведений товарища Галича, в частности «Балладу о прибавочной стоимости». Вот некоторые соображения относительно этого произведения, которые, на мой взгляд, являются типичными, вернее, подобного рода произведения являются типичными, и моя позиция к ним является аналогичной. Галич в своей преамбуле к тому, почему было написано произведение «Баллада о прибавочной стоимости», сделал отсылку на то, что он бывал за границей и наблюдал наших советских граждан, которые в погоне за тряпьем в общем-то забывают о своей чести и достоинстве. Мне тоже приходилось бывать за границей... с группами туристов, и я вам могу сказать совершенно определенно, что — да, такие случаи у нас бывают, но сказать о том, что это является типичным, я никогда не взялся бы и не имею права сделать такое заявление... Неверно делать и такие смелые обобщения: у нас, дескать, человек, поднаторевший в марксизме-ленинизме... попав за границу, выступает в виде проходимца, продавца Родины и так далее. Я считаю это явление нетипичным, и в этом смысле его и нужно преподносить. Ведь когда такое произведение доносится до сознания школьника в возрасте 15-16 лет без подобного рода или аналогичной преамбулы, этот школьник может сказать: «И у меня есть такие примеры»… Этот школьник будет тыкать пальцем в любого коммуниста и, оперируя вот этими позициями товарища Галича, который для него является достаточно авторитетным человеком, в общем-то будет мазать грязью очень многие святые вещи.
Я могу по этому поводу сказать и другое. Может быть, среди всех сидящих здесь в зале и найдется псих, и как там еще в припевочке: «А кто не псих?», а кто там, значит, «не зам» и так далее. В общем-то, может быть, прием в каких-то аудиториях уместный, но во всех ли? Имеет ли право автор и исполнитель, выступая на достаточно широкую аудиторию... заявлять: «А ты не псих?..» То есть, в общем, опять же типизировать этого психа и ему подобных, чернить всех и вся? (Шум в зале.)
Я могу сказать, что меня тоже довольно трудно стащить с трибуны. Мне хочется высказать еще одну позицию. По-видимому, одним из принципов социалистического реализма является принцип актуальности темы. Мы можем, конечно, сейчас сделать ссылки, что было сказано достаточно компетентно на съездах партии и на пленумах комсомольских и так далее о тех недостатках, которые у нас были. Автор выступает, в общем-то, с хороших позиций. Да, напоминать о том, что у нас такие недостатки были, надо, но насколько нужно очень навязчиво об этих всех недостатках напоминать? То есть привожу мысль опять же к тому, с чего начал: насколько сегодня является актуальной критика того, что было?
Я позволю себе сослаться на один пример: из выступления театра миниатюр НЭТИ (Электротехнический институт. — Ю.К.) в Новосибирске, который (уж не помню, какая там была пьеса по поводу культа личности) делает такое обращение к залу: «Вы не волнуйтесь, все, мол, еще впереди, все еще повторится». Заявлять так должен тот человек, который имеет моральное право такое заявление делать. Какие у него есть сегодня основания заявлять так? Какое сегодня имеется основание, допустим, у товарища Галича (шум в зале), выступая со своей вещичкой (шум в зале), вещью, извиняюсь, о Пастернаке, бросать обвинение? При этом я обращаю внимание на интонации: «Мы не забыли» или «Мы не забудем!». Что значит «Мы не забудем»? Я обращаю внимание на интонации. (Шум в зале.) Здесь передо мной товарищ Галич выступал и как раз говорил об авторском праве исполнителя. Как он преподносит те или иные вещи? Когда говорится о том, что мы, мол, не забудем, я провожу для себя такую аналогию: дескать, мы все это запомним и припомним. Кому? (Шум в зале.) <...>
Если мы ведем разговор о гражданственности, то эту гражданственность можно распространить и на более широкий круг вопросов, которые, кстати говоря, волнуют нашу страну, комсомол, партию. Ни одна из таких тем, тот же Вьетнам, не нашла отражения у тех авторов, которые здесь выступали сегодня. Я не был, к сожалению, ни на одном концерте и питаю надежду послушать сегодня, чтобы создать для себя представление...
О песне «Эта рота» («Ошибка» — Ю.К.): на мой взгляд, эта песня подпадает под разряд типичного, о котором я говорил. И я делаю акцент в этой песне не на то, что заградотряды были у нас сняты в 42-м или 43-м году, а на то, что, мол, сегодня все генералы ходят и не вспоминают о том, что была такая рота, которая полегла. Извините, не соглашусь никогда с тем, что сегодня ходят эти генералы, заслуженные люди, и что никто из них не вспоминает о тех двухстах и прочих, которые полегли в 42-м или 43-м году. И никто меня в этом не убедит. Вот это моя позиция. Надо иметь право на обобщение. Авторское право, гражданское право на обобщение. И этого права, я считаю, не имеет автор песни «Эта рота». Эти слова (стихи. — Ю.К.) были сделаны им понаслышке». (Шум в зале, реплики.)

Выступление физика-ядерщика В.Захарова, доктора наук, поэта: «Я собирался выступить здесь вообще, по поводу всего этого движения. Но пришел очень поздно, поэтому отвечу по существу предыдущему оратору (П.Осокину. — Ю.К.). Я считаю, что то, что им сказано, неверно, и настолько, что это — очевидно. Давайте обратимся к классическим образцам. Вот, например, сатира Маяковского «Баня». Там выведен тип бюрократа, и это совершенно убедительный тип. Разве это означает, что он имел в виду большинство? Разве он дает нам какие-нибудь конструктивные предложения по поводу того, как с этим надо бороться?..
Возьмите Михаила Кольцова, его цикл «Иван Вадимович — человек на уровне». Это убийственная критика. Я скажу, что критика Галича ничуть не более острая, чем критика, которая содержится в фельетонах Кольцова. Это свифтовской силы критика, это удар, чтобы убить. Это, между прочим, классика советской журналистики. Там тоже не содержится никаких конструктивных предложений, как бороться с Иванами Вадимовичами. И там тоже не содержится никаких пояснений, что в Иване Вадимовиче хорошего и на сколько процентов... Задача критики не состоит в том, чтобы дать социологически-научный анализ явления, выяснить, в какой мере оно типично и как с ним бороться.
Задача сатирика состоит в том, чтобы показать это явление, показать как можно более ясно, может быть, гротескно. Вот в чем состоит задача сатирика, и Галич великолепно с ней справляется. Что касается «Баллады о прибавочной стоимости», то она целиком и полностью укладывается в эту задачу сатирика. Тут чувствуется прямая преемственность Маяковского. По-моему, это просто развитие лучших традиций нашей литературы...
По поводу Вьетнама. Это фактическая неточность: среди песен, которые здесь прозвучали, были песни о Вьетнаме. А кроме того, я хочу сказать следующее: во всех песнях, которые здесь исполнялись, без исключения, содержится проповедь человечности, и это — лучшее; я думаю, со мной никто не будет спорить. Если говорить по большому счету — это тоже против войны во Вьетнаме. Это такая идеологическая борьба, которая наиболее действенна и является наиболее эффективной».

А что же сам Александр Аркадьевич, находившийся, как видно из контекста, во время вышеприведенной дискуссия в аудитории (в зале ТБК 12 марта)? Вполне резонно считая, что все сказал своим творчеством и его песни говорят сами за себя, он специально «для начальства», не соизволившего послушать его ранее в концерте, исполнил несколько своих самых острых песен. Исполнение «Баллады о прибавочной стоимости» А.А.Галич предварил следующим выступлением: «Поскольку мы сегодня не столько говорим, сколько занимаемся анализаторством, спорим, вот потому, вероятно, надо сказать, почему эта песня написана. Естественно, как всякий сатирик, я прежде всего воюю с одним из главных недостатков нашего времени — с мещанством и обывательщиной... Должен сказать, что по роду своей деятельности мне приходилось делать несколько совместных фильмов с другими странами: с Францией, Болгарией; сейчас буду делать картину с кооперированной продукцией Италии, Англии и СССР. Мне пришлось много побывать за границей, и я видел, как наши обыватели, которые на словах клялись в верности нашим идеям и идеалам, теряли сознание при виде всяких шмуток заграничных. Как они постыдно себя вели в этой обстановке.
Мне не хотелось бить в лоб, с прямого захода, мне хотелось как-то иначе, немного по-другому рассмотреть эту же самую тему, вывернуть этого мещанина.
То, что вы говорили, я понимаю как то, что вы против того, чтобы складывать оружие сатиры. Я думаю, что оно никогда не будет сложено. Сатира всегда существовала и будет существовать до тех пор, пока будут объекты для сатиры. Вы говорили о литературных достоинствах произведения — что в нем не было никакого открытия. Но в нем было кое-какое открытие. Для меня, во всяком случае.
Сейчас по поручению партийной организации Союза писателей я веду семинар с молодыми, воспитываю молодых драматургов. И вот одна из технических задач, поставленных мной перед ними, — попытка найти абсолютно современное решение старым темам. Что может быть старее темы о мещанине, на долю которого выпало неслыханное богатство и наследство. Но современное решение в данном случае придумано мною впервые. Таким же образом может быть решен «Тартюф», вероятно, «Ревизор» и т.д. Поискать, причем по-своему, а именно, исходя из тех экономических, социальных и политических явлений времени, которые происходят в нашем мире. Эти, грубо говоря, задачи стояли передо мной, когда я сочинял «Балладу о прибавочной стоимости».

Приведем теперь документальные записи еще одной специально организованной дискуссии, которую провели мы с В. Меньшиковым с 20 часов 22 марта до двух часов ночи 23 марта в конференцзале Института геологии и геофизики. Центральной фигурой среди выступавших, несомненно, был директор института академик А.А .Трофимук (который и возглавил «авторский коллектив», отправивший письмо-донос на Александра Аркадьевича в Москву). Касаясь творчества А.А. Галича, он сказал следующее: «Я не был предубежден (против Галича. — Ю.К.), увидев, что он человек моего возраста, думал, что в его выступлении будет связь между поколениями, преемственность. Ну, а что получилось? Вот здесь говорили о «Прибавочной стоимости». Товарищи, это такая вещь безобидная, что можно было бы о ней и не говорить. И не это нас, меня, например, тронуло. Меня тронула его первая вещь — о Пастернаке и те выводы, жестокие, неприязненные, не терпящие никакого иного толкования. Меня тронула его вещь относительно солдат погибших и егерей («Ошибка». — Ю.К.).
Товарищи! Ведь это букет. И недаром наливались кровью шеи слушающих его товарищей. Александр Аркадьевич взял на себя очень, с моей точки зрения, неблагодарный труд описывать в такой категорической, не терпящей возражения форме недостатки развития нашего общества. И, преподнося их в высокой художественной форме, он действует на молодежь как удар молота. Молодежь все же не знает, что было в 1943 году, некоторые даже не родились тогда. И эти намеки о павшей армии и прочие штуки ими воспринимаются в буквальном смысле. И почему, делается такой вывод, что эти вставшие из могил бойцы, услышав рог каких-то егерей, неужели они на нашей Родине после 43-го года ничего нового не увидели? Неужели они не увидели победу? И если он гражданин, если у него есть гражданское мужество, он должен был заключить такими словами, чтобы поднять. А вот молодежь станет думать, что от нее скрыли, что какой-то военачальник завел армию, и она погибла в 1943-м…
Или — Пастернак. Я не знаю, где был сам Александр свет Аркадьевич, но, наверное, он мог бы реагировать своевременно и в том кругу, которого это касается, а не разносить это вот так — как истину. Тем более что я сомневаюсь, что это истина.
И вот, товарищи, я хочу сказать Александру Аркадьевичу, чтобы он со своим высоким мастерством, своим умением подать для массы народа ту или иную вещь задумался над тем, перед какой аудиторией он выступает, и если он все это только черными красками рисует, то какое настроение создается у молодежи? Но почему еще аплодируют? Для этого не надо большого труда именно потому, что создана легенда, что он страдал, что его кто-то не пускает выступать, и прочие вещи, понимаете: что он приехал сюда, спокойно говорит перед всеми, и его мужеству, так сказать, вот такому рукоплещет молодежь, которая сути дела, может быть, даже и самой песни не понимает. И на этом играть нельзя.
Старшему поколению особенно непростительно. Я бы не стал даже выступать, если бы это был молодой парень. Ну, бог с ним, где-то начитался, кто-то ему рассказал неправильно, и вот у него создалось такое предвзятое и неправильное представление, что он выступил с такой резкой критикой, так сказать, односторонней, без каких-то там компромиссов».
Выступление директора института не могли не поддержать я подчиненные, в том числе и такие вполне интеллигентные и либеральные, как, например» доктор геолого-минералогических наук Г.Л.Поспелов.
Из выступления Г.Л. Поспелова: «По-моему, бардовская поэзия отличается от небардовской тем, прежде всего, что это поэзия без редактора. Именно в этом ее сущность и основная мысль. И благодаря этому именно к бардам и идут, и первое, что хотят услышать от них, — поэзию без редактора. В этом отношении это движение, безусловно, общественное явление. Песни бардов поют уже миллионы людей — по всей стране. Замолчать, закрыть Америку уже нельзя...
Я думаю, что в этом движении имеется очень большая возможность для сплочения людей, чтобы поднять их интерес к личному творчеству, личному самовыражению... И кроме того, в бардовской песне есть еще один очень важный элемент — в ней проводится критика и самокритика на всех уровнях... В бардовской песне можно очень остро и очень больно, так сказать, высказаться по целому ряду принципиальных вопросов, которые имеются в нашей жизни...
В ходе развития этих бардов и их песен появляются серьезные и очень крупные таланты, которые могут производить большое влияние на общество. Я думаю, что такие люди с таким уровнем таланта, как Окуджава, Галич, способны взбудоражить людей, и чрезвычайно сильно. И здесь стоит вопрос об ответственности таланта.
Все-таки как вы ни говорите, но есть определенная мера в нюансах, как говорится. Когда Галич поет песню об этом самом — «мост обрушивается», так его можно по-разному понять. Под словом «мост» одни поняли Советскую власть, государство: государство обрушивается, если все будут идти в ногу, а другой говорит, что вы говорите ерунду совершенно сущую, он говорит о том, чтобы все люди были разными, не были бы одинаковыми. И совершенно справедливо. Но смотря где расставить акценты, смотря в какой компании и в каких песнях эти акценты расставить...
Я должен высказать свое личное отношение к песне Галича о Пастернаке. Я считаю Пастсрнака одним из гениальных поэтов России, и многое, что делалось в отношении этого старого, больного человека, было совершенно неправильным, возмутительным во многих случаях... Но когда я запоздалую совесть на безопасном расстоянии начинаю слушать, я слушать ее не могу спокойно! Галич не имел права написать о Пастернаке, потому что он трус. Это прямо ему надо сказать! (Аплодисменты.) Бели бы о Пастернаке написал другой человек, не мой, так сказать, современник, не мой однолетник, не тот, который должен был сказать в свое время, а другой, я бы, понимаете, еще бы посмотрел. Вообще говоря, там очень много, очень правильно, очень сильно, на мой взгляд, сказано. И очень хорошо сказано. Но Галич не имел права...
Теперь возьмем «Балладу о прибавочной стоимости». Вторая половина песни не вызывает ни у кого никаких сомнений. Наоборот, все с удовольствием слушают эту вторую половину. И как он смотрел «как на рвотное» и «как это все народное?», когда «наше с тетей Калею». Или что-то в этом роде. Но в начале, когда, говорилось, как изучают марксизм-ленинизм и тупеют от этого, вот эта вещь и прозвучала, собственно, современно и злободневно — в том смысле, что он дал ей такой акцент, при котором он направил эту вещь критически на сегодняшний день, в эту сторону. Так оно и было воспринято. И опять было сказано, какая озлобленность у человека, где у него патриотизм, где у него сознание Родины?
В этом отношении, когда имеются такие песни, создаются такие вещи, нужно всегда, вероятно, большому поэту быть чувствительным к определенным нюансам... В этом смысле я бы сказал, что Галич с его убедительной способностью говорить остро, говорить сатирически является одной из надежд нашей литературы. Но я бы считал, что Галичу надо быть более ответственным, более гражданственным, более патриотом своей Родины».
У Г.Л. Поспелова не было никаких объективных оснований говорить резкие слова в адрес Александра Аркадьевича по поводу Пастернака. Они все же были произнесены в связи с эпизодом, рассказанным Поспеловым относительно его смелого поступка в защиту одного из своих коллег. В этом контексте интересной, на наш взгляд, выглядит попытка одного из участников дискуссии С.Б.Горячева предотвратить излишнюю конфронтацию и предложить разумный компромисс на основе уважения разных точек зрения, в частности, на произведение о Пастернаке: «...если Вы говорите о большинстве, то Вы не правы, потому что на последнем концерте «Памяти Пастернака» зал принял стоя. Потому говорить о том, что большинство не принимает, это неверно, и вообще, понимаете, как-то не с того у нас пошла дискуссия. Оттого что мы найдем сейчас в друг друге неприязнь, понимаете, станем провоцировать друг друга не на те методы разговора, которые приемлемы между интеллигентными людьми, из этого, простите, ничего не получится. Я понимаю Ваше отношение к Александру Аркадьевичу Галичу, Вы убежденный человек в этом отношении. Но, простите, откуда у Вас такая уверенность, что владеете истиной в последней инстанции? Понимаете? Здесь собрался достаточно ограниченный круг людей, очевидно, как-то заинтересованных понять, что же это такое — хорошо это или плохо. Если же каждый из нас начнет сейчас навязывать друг другу истину в последней инстанции, то получится: «если все шагают в ногу — мост обрушивается», несмотря на то, что все идут в одну сторону, все идут строем, и все в порядке. Тем не менее дается команда «Идти не в ногу». И все идут в одну сторону, это дружный коллектив, который, пройдя мост, опять возьмет ногу, опять запоет песню. Не надо упрощать там, где это некорректно. Теперь я призываю обе стороны к корректности и не бодать друг друга головой в. живот. Давайте найдем другие формы дискуссии.
Теперь о другой стороне вопроса, которая меня волнует. Когда проводился этот самый фестиваль бардов, я... отвечал за организационную и финансовую стороны-этого вопроса. Так вот меня, честно говоря, страшно удивило недружелюбие людей старшего возраста, занимающих руководящие идеологические позиции (я имею в виду представителей горкома и обкома партии), недружелюбие к этому делу априори, понимаете. Не слыша ничего, не видя ничего, с самого начала был поставлен вопрос о том, что это плохо. Почему это плохо? — спрашивается. Да потому, что непонятно! Вот как, откуда они приехали, кто их сюда собрал, почему это вдруг такой концерт?..
На дискуссии был поставлен вопрос, и вы сейчас говорите — о неясности авторской позиции Галича в его песнях. Точно совершенно, я абсолютно с этим согласен, то есть нет последней точки над «i», где было бы ясно точно отношение автора, когда мы его не видим, не ощущаем. Когда же мы его видим, когда перед нами стоит человек, так сказать, писательски заслуживающий и доверия, и уважения, то возникает вопрос: «Зачем он это поет и во имя чего это делает?» Ясно совершенно, что человек взял на себя роль, так сказать, санитара. И эта неблагодарная роль ничего доброго ему не предвещает, абсолютно ничего. После каждого выступления он лижет валидол и затем два дня отлеживается. Спрашивается, какая это борьба за популярность, во имя чего он все это делает? Тут все ясно.
Но что-то такое в его песнях недоработано, фактически, понимаете? Я понимаю, как это произошло. Когда человек общается с кругом своих единомышленников, когда ему не нужно объяснять, кто он такой, что он честный человек, то пропадает необходимость в этом самом. Вот не случайно, когда ему на дискуссии мягко и спокойно высказал секретарь райкома партии Можин, он тут же встал и сказал: «Да, наверное, тут чего-то не хватает. Я буду думать над этим вопросом и обязательно буду стараться довести это до полной ясности».
Не можем не привести еще одного яркого выступления на этой дискуссии, принадлежащего женщине, к сожалению, с неустановленной фамилией. «О Галиче говорили, что создается впечатление, будто у него в раннем детстве разбили розовые очки и он стал видеть мир черным. Действительно, впечатление такое, что розовые очки у него разбили. Но только почему это он стал видеть мир черным? Он стал его видеть таким, какой он есть.
И это мне кажется только хорошим, что розовые очки разбили, они вообще никому не нужны. Слишком долго и слишком у многих они были, и слишком большие беды обрушились на нашу страну именно из-за того, что на многих были розовые очки <...> (знаменательно, что эти слова были произнесены весной 1968 г., до ввода советских войск в Чехословакию и тем более в Афганистан, задолго до Чернобыля и полного развала нашей экономики. — Ю.К..). Ну, кое-кто не заблуждался, а знал, что происходит, но большинство людей моего поколения ведь думали, что все идет правильно. А после XX съезда мы узнали (думали, что узнали. — Ю.К.), что именно происходило.
Говорили тут о том, что Галич ведет себя как лично обиженный человек. У меня нет такого впечатления. Разве это личная обида какого-то одного человека на то, что у нас произошло? Разве можно сказать, что это «личная обида» по поводу того, что произошло с Михаилом Кольцовым, этим замечательным патриотом, когда его уникальные записные книжки, в которых была отображена летопись века, «некультурные люди» из НКВД и солдаты выбрасывали и сжигали на глазах у его друзей? Это трагедия не Галича или кого-то одного. В том, что случилось, — трагедия наша общая.
Да, Галич действительно заставляет нас оглянуться на прошлое. Плохо ли это? По-моему — хорошо. Многие уже не помнят того, что было. Помнят люди моего поколения и старше. А ваши дети ведь уже этого не знают. И они должны жить так, чтобы этого никогда не повторилось... И всегда передовые люди нашей страны, настоящие патриоты, открыто говорили о том, что плохо, для того чтобы сделать нашу Родину лучше...»
И хорошей точкой для нашего извлечения из бесценных документов марта 68-го можно, по-моему, считать следующую фразу — из выступления на дискуссии преподавателя английского языка Новосибирского университета (фамилию, к сожалению, установить не удалось): «...если мы не будем петь всякие разные песни, в том числе песни Галича, то не исключено, что нам прядется петь какую-то одну песню, например: «В открытом море не обойтись без Кормчего!».
Закончить же хочется благодарственными словами в адрес судьбы, сохранившей, несмотря на все перипетии последнего нелегкого, почти четвертьвекового периода нашей истории, такие абсолютно документированные источники духовной жизни нашего общества в острый, экстремальный ее отрезок и по поводу такой мощной фигуры, как Александр Аркадьевич Галич!


Библиография. — 1993. — №1. — С.48.

"Запрещенные песенки" Новосибирск 1968
http://youtu.be/-3SgXRdLngU

electrik 28.05.2011 17:05

Мейсак Н. - Песня — это оружие. СЛУШАЯ ЗАПИСЬ ВЫСТУПЛЕНИЙ «БАРДОВ»
"Вечерний Новосибирск" (18 апреля 1968 года)


Устарел Чайковский! Устарел Бетховен! И Хачатурян — тоже. Новый величайший шедевр — песенка о «тамбур-мажоре».
Один мой знакомый, включив магнитофон, познакомил меня с этой песней. И сделал большие глаза: «Э-э-э, да ты отстаешь от жизни! Не слыхал?..» А еще через неделю о моем невежестве напомнил уже ученый, в лекции, прочитанной им в Доме актера.
Что за удивительные мастера искусств появились на земле новосибирской? Нет, не миланский театр «Ла Скала», не изумительный ансамбль Реентовича, не Дмитрий Дмитриевич Шостакович — все они безнадежно устарели! Взошли, оказывается, новые звезды — барды. Это о них было немало разговоров в последнее время. Впрочем, интерес к ним понятен: кто не любит песню?.. Да еще молодежную, новую, искреннюю, от которой сердце становится сильнее? «Барды — поясняет энциклопедия — народные певцы кельтских времен, ставшие впоследствии профессиональными средневековыми поэтами — бродячими или живущими при княжеских дворах. Вплоть до второй половины XVI века в Англии устраивались состязания певцов, которые были хранителями народных преданий старины...»
И как было б здорово: появились молодые народные певцы наших дней, что песнями своими славят родную страну, народ, который столько выстрадал за свою долгую историю и сегодня грудью пробивает путь человечеству в лучшее будущее.
...Они вышли на сцену неопрятно одетые, в нечищеных ботинках. В антракте одного «лохматого» спросили: «Ты, парень, в медведи ударился?» «Нет, это — протест», — тряхнул тот нечесаной головой. Молодежь любит новое, свежее, необычное — такова чудесная черта молодости. И зал аплодировал даже немудрящей песенке, в которой, как говорится, «ни того — ни сего»: хорошо, когда человеку хочется творить, петь, делиться песней с людьми!
Медленно крутятся ролики — запись концертов парней, объявивших себя «бардами» — народными певцами.
Да, среди них есть люди талантливые. Мужественная «Песня о друге», не раз звучавшая по радио, создана таким «самодеятельным» певцом-композитором. Но вот я слушаю концерты «бардов» местных и приезжих, что прошли недавно в Новосибирске, и режет слух что-то фальшивое. Какое-то кривлянье, поразительная нескромность и, простите, некоторая малограмотность.
Вот юноша обрывает песню на полуслове и, рассчитывая на овации, томно произносит:
— Я не могу петь! На меня так пристально смотрит из зала в бинокль девушка. Я не могу. На меня еще никогда не смотрели в бинокль...
Другой, усаживаясь, вопрошает со сцены:
— Извините, товарищи, я не очень ору?
Какая галантность!
Потом в зал полилась «блатная музыка», хулиганские словечки, нарочито искаженный русский язык. Вот слова из «бардова лексикона»: «испужалси», «страшно аж жуть», «ентим временем», «падла», «хренация», «сволочи»...
Да ведь пьяный забулдыга, иногда поющий в поезде, — утонченный интеллектуал в сравнении с автором вот этих публично исполняемых строчек:

А ён — сучок из гулевых шоферов,
Он — барыга, калымщик и жмот,
Он — на торговой дает будь здоров,
Где за рупь, а где и так прижмет...

Какая тонкая лирика! И вспоминаются иронические строки Маяковского:

«О бард! Сгитарьте
«тара-ра-райра» нам:
Не вам писать агитки
хламовые.
И бард поет, для сходства
с Байроном
На русский на язык
прихрамывая...

Вы спросите: как терпела аудитория? Терпела. И — даже аплодировала. А часть даже бросала на сцену цветы: новое! свежее!
Новое? Свежее? «Я спою вам песню «Лекция о международном положении»! — объявляет очередной. Не звучала еще с эстрады песня с таким названием. Что скажет певец о клокочущем мире, который сбрасывает с себя цепи рабства, о мире, где в смертельной схватке борются две идеологии, два отношения к человеку, два отношения к жизни, два класса — класс тружеников и класс паразитов? Кажется, прозвучит песня-призыв, песня-раздумье о судьбах мира, песня, славящая Родину нашу, которая всей мощью своей сдерживает черные силы, рвущиеся к ядерному пожару. Но где там! Мальчикам, именующим себя «народными певцами», как говорится, «до лампочки все эти премудрости»! И вот звучит под гитарное треньканье сипловатый торопливый говорок:

А я чешу, чешу ногу и начесаться не могу,
В ЦУМ «Спидолы» завезли, в ГУМ «болонью» привезли,
А мандарин не привезли, а греки греков извели,
А я чешу, чешу ногу.
Себе чешу, чешу ногу, тебе чешу, чешу ногу,
И вам чешу, чешу ногу, а начесаться не могу...

В баньку бы сбегать перед концертом! Чтоб не чесаться под гитару на сцене. И хотя бы раз в неделю читать газеты и слушать радио.
— Это же шутка! — говорили мне некоторые их тех, кто слушал эту «чесанку». Но я хочу возразить, ибо всякое публичное выступление — дело серьезное. «Слово, — писал Маяковский, — полководец человечьей силы».
И как-то неловко слушать, что «греки греков извели», в то время, когда наша и почти вся зарубежная печать пишет: в фашистском концлагере тяжело болен Глезос — Герой, Патриот, легендарный борец, который, будучи таким же юным, как наши «барды», сорвал гитлеровский флаг с Акрополя, доказав врагу: греческий народ непобедим! Совестно слышать это безразличие ко всему на свете, в то время как выдающаяся актриса — слава Греции, покинув родную страну в знак презрения к режиму «черных полковников», поклялась бороться против них до полной победы народа. Поучиться бы у нее «бардам» политической зоркости! И разве этакие «народные певцы» не прививают молодежной аудитории равнодушие ко всему происходящему в мире?
Барды древности громко воспевали мужество, героизм, подвиги и мечты своего народа. Вот тематика очень многих наших «бардов»: поют они... о «женских чулках на голове», о «гусарствующих» бездельниках, а один, ломаясь, вопрошает: «То ли броситься в поэзию, то ли сразу в желтый дом?» Нет! Лучше — в восьмой класс вечерней школы. Это — не ирония. Это — деловое предложение.
Только приветствовать надо певцов, так сказать, своих, домашних, близких, которые как-то по-особому умеют войти в душу. Но, повторяю, ко всякому публичному выступлению надо относиться с чувством гражданской ответственности. А для того, чтоб творить, надо учиться. Подучить бы русский язык, воспитать в себе высокий эстетический вкус, чтоб не пользоваться дешевыми приемчиками. А наряду со всем прочим ознакомиться с основами этики: очень уж неприятно глядеть на неопрятного певца, чьи пальцы, перебирающие нежные струны, окаймлены траурной полоской. Ах, да! — Это они — «в знак протеста». Против чего возражаете, парни? Против того, что перед вами — богатейший выбор белых булок, о которых пока лишь мечтать могут две трети человечества? По сводкам ООН, именно столько людей на земле хронически недоедает! Против того, что для вас, молодых, построен великолепный Академический городок, стоящий 300 миллионов? Против того, что отцы ваши титаническим напряжением сил, сознательно идя на лишения, ломая трудности, вырвали Россию из вековой отсталости? Против того, что страна по-матерински заботится о вас, отдавая вам все лучшее, что может она дать сегодня? Против того, что у нас появляется все больше великолепных магазинов, плавательных бассейнов, танцевальных залов, школ, институтов? Против того, что для физического и духовного развития молодежи народ ничего не жалеет и делает все, что в его возможностях в наше сложнейшее время? Да, уверен: всего было бы у нас еще больше, если б не пришлось восстанавливать из пепла почти две тысячи своих городов и несчетное множество сел. Если б не пришлось заново строить разгромленные гитлеровскими негодяями заводы, если б захватчики до нитки не разграбили те края, где довелось им похозяйничать. А ведь грабили все — от кроваток в детском садике до одесского трамвая, который вот так полностью — с рельсами и вагонами — «увели» захватчики! Я говорю об этом потому, что и молодежь должна все видеть в исторической взаимосвязи. И не странно ли: немцы, кинодеятели супруги Торндайк, создают потрясающий документальный фильм «Русское чудо», который, затаив дыхание, смотрят миллионы людей за рубежом. Они поражаются мужеству и несокрушимой силе нашего народа, который за полвека — миг на часах Истории — превратил «убогую и бессильную матушку Русь» в одно из двух сильнейших государств мира. А иные мальчики, видите ли, не умываются и не стригутся «в знак протеста» против того, что... у нас нет кабаре со стриптизом. Надо бы все-таки знать историю своей страны, мальчики! И — преклоняться перед подвигом своего народа.
Кабаков со стриптизом не будет: иная у нас мораль, иной взгляд на эту «деталь цивилизации». А почему вас не волнует, что некоторые влюбленные дарят девчатам цветы, сорванные ночью в сквере Героев революции? Вот бы бардам обрушить свой гражданский гнев на «рыцарей», ворующих цветы у мертвых! Вот бы певцам народным в иронической песне спросить у девочек, что выскакивают замуж через полсуток после встречи с незнакомцем: «Куда бежите, милые? Где ваша девичья гордость?» Вот бы высмеять тех, которые «смолят» сигареты, даже хлебая суп в столовке? Что-то не знавала русская женщина таких развлечений. И Татьяна Ларина, и Зоя Космодемьянская, которые вошли в историю образцами женственности, нежности, чистоты и силы женского сердца, наверное, с отвращением поморщились бы, заглянув в иное молодежное кафе, скажем, в ту же «Эврику», где некоторые «девушки в осьмнадцать лет» хлещут горькую не хуже дореволюционных московских извозчиков. А какой материал для барда хотя бы в этой картинке: три плечистых хлопца, покуривая, ругают на чем свет стоит... райисполком за то, что во дворе скользко. А поодаль тетя Дуня-дворничиха тяжелым ломиком долбит лед. Взять бы хлопчикам да помочь ей! Да поразмяться! Показать силу богатырскую, отточенную в бесплатном спортивном зале, на бесплатных стадионах! Но чесать языком легче. Это ли не тема для барда? Если он — настоящий гражданин своего советского Отечества и вместе с народом делит его боли и радости, мечты и надежды. Если, конечно, он заинтересован не в одних аплодисментах, прямо скажем, дешевеньких.
Это ведь так необычно: человек с гитарой «сыплет» в публичном концерте блатным жаргоном. Действительно, необычно для простаков: вместо «Я помню чудное мгновенье» услышать, как к женщине обращаются вот этак: «Где ж ты, падла, пропадала?»
Да, легко «протестовать», когда на бессонных заводах трудятся девушки и парни, создающие благополучие страны. Когда девчата-доярки делят вечер между учебником заочного вуза и фермой, чтоб поутру напоить «протестантов» свежим молоком. Когда на границах стоят такие же молодые ребята, оберегающие покой народа. Вот бы воспеть их народным певцам — бардам. Но, увы, мы слышим со сцены кабацкий надрыв, видим манерные ужимочки — не от духовной ли и душевной бедности все это?
* * *
Крутится ролик с пленкой, разматываются концерты, слышатся аплодисменты и даже выкрики «Бис, браво!» И — жеманные фразы, начинающиеся с буквы «Я»: «Я признаюсь», «Я очень люблю сочинять», «Я уже пел», «Я признавался, что я»... И, наконец: «Я люблю сочинять песни от лица идиотов».
Кто же раскланивается на сцене? Он заметно отличается от молодых: ему вроде б пятьдесят. С чего б «без пяти минут дедушке» выступать вместе с мальчишками? «Галич, Галич», — шепчут в зале. Галич? Автор великолепной пьесы «Вас вызывает Таймыр», автор сценария прекрасного фильма «Верные друзья»? Некогда весьма интересный журналист? Он? Трудно поверить, но именно этот, повторяю, вполне взрослый человек, кривляется, нарочито искажая русский язык. Факт остается фактом: член Союза писателей СССР Александр Галич поет «от лица идиотов». Что заставило его взять гитару и прилететь в Новосибирск? Жажда славы? Возможно. Слава — капризна. Она — как костер: непрерывно требует дровишек. Но, случается, запас дров иссякает. И, пытаясь поддержать костерик, иные кидают в него гнилушки. Что такое известность драматурга в сравнении с той «славой», которую приносят разошедшиеся по стране в магнитофонных «списках» песенки с этаким откровенным душком?
Справедливости ради скажем: аплодировали не все и не всюду. Одни изумленно молчали. Другие уходили из зала, не дослушав концерт. В консерватории, например, «президенту московского клуба песни», призывавшему зал петь вместе с ним сомнительную песенку, свистнули: «Пой сам!» Но кое-где аплодисменты были.
За что подносите «барду» цветы, ребята? Вдумайтесь-ка. Вот его «Баллада о прибавочной стоимости» — исповедь гнусненького типа, который «честно, не дуриком» изучал Маркса. И однажды, «забавляясь классикой», услыхал по радио «своё фамилиё» (сохраняю произношение писателя Галича). Кажется, что это песня, — развенчивающая подлеца и приспособленца, который готов продать за пятак свои убеждения. Да, негодяев надо предавать позору. Но Галич сделал песенку, так сказать, «с двойным дном». Вслушайтесь в слова, какими он пользуется, с какой интонацией их произносит. И вы видите: «барду» меньше всего хочется осудить своего «героя». Он его вдохновенно воспевает.
В некоей стране Фингалии «тетя, падла Калерия» (сохраняю лексику Галича) «завещала племянничку землю и фабрику». «Почти что зам» Вовочка, чувствуя себя капиталистом, закатывает недельную пьянку в «ресторации». И вот:

Пил в субботу и пью в воскресение,
Час посплю и опять в окосение.
Пью за родину и за неродину...

Святые слова «за Родину!» произносятся от лица омерзительного, оскотиневшего пьянчуги! С этими словами ваши отцы ходили в атаки Великой Отечественной. С этими словами Зоя шла на фашистский эшафот. Не забыли Зою? Не забыли «сказочную стойкость комсомольских сердец у стен Сталинграда», о которой говорил маршал Чуйков и без которой сейчас, наверняка, не учились бы вы ни в школах, ни в университетах?! В братской могиле, в 80 километрах на запад от Москвы, лежит тысяча дорогих моих однополчан: со словами «За Родину!» бросались они на немецкие танки, рвали и жгли их, но не пропустили к сердцу страны! Как бы они посмотрели на того, кто произносит эти слова под отрыжку пьяного бездельника? И — на вас, аплодирующих?
...Вовочка, «очухавшись к понедельнику», узнает от теледиктора: в Фингалии — революция. Земля и заводы — национализированы. Народы Советского Союза поздравляют братский народ со славной победой. И вот несостоявшийся капиталист, так сладко воспеваемый Галичем, — в бешенстве:

Я смотрю на экран, как на рвотное!
Негодяи, кричу, лоботрясы вы!

Это о тех, кто совершил революцию, избавив свою страну от угнетателей! Это же откровенное издевательство над нашими идеями, жизненными принципами. Ведь Галич, кривляясь, издевается над самыми святыми нашими понятиями. А в зале... пусть редкие, но — аплодисменты. Вот ведь до чего доводит потеря чувства гражданственности! Да разве можно вот этак — о своей родной стране, которая поит тебя и кормит, защищает от врагов и дает тебе крылья? Это же Родина, товарищи!
Новая песня. И опять — исповедь омерзительного типа с моралью предателя, который готов изменять не только жене, не только своей чести коммуниста, но умело обманывает людей. На первый взгляд, Галич высмеивает подлеца. Но вслушайтесь в его интонации, в словарь его песни, которая как бы в издевку названа «Красным треугольником» (подлец, его жена — «начальница в ВЦСПС» и его «падла», которую он водит по ресторанам). И опять вместо того, чтобы освистать своего «героя», Галич делает его победителем:

Она выпила «Дюрсо», а я «перцовую»
За советскую семью образцовую...

Да, это, разумеется, нелепость: обсуждать личные отношения супругов на собрании. Но Галич — не об этом. Своим «букетом» таких песенок он как бы говорит молодежи: смотрите-ка, вот они какие, коммунисты. И следующим «номером» подводит молодых слушателей к определенной морали. Как бы в насмешку, он объявляет песню «Закон природы». Некий «тамбур-мажор» выводит по приказу короля свой взвод в ночной дозор. Командир взвода «в бою труслив, как заяц, но зато какой красавец». (У Галича это идеал мужчины?!) Взвод идет по мосту. И так как солдаты шагают в ногу, мост, по законам механики, обрушивается. И поучает, тренькая на гитаре, «бард» Галич:

Повторяйте ж на дорогу не для красного словца:
Если все шагают в ногу, мост обрушиваетца!
Пусть каждый шагает, как хочет!

Это — уже программа, которую предлагают молодым и, увы, идейно беспомощным людям. Смотреть на войну в кино легко и безопасно. В 1941-м вместе с друзьями-сибиряками я оборонял Москву. Вся страна защищала свою столицу! Вся Москва вышла на хмурые подмосковные поля, на московские улицы ставить противотанковые заграждения. Даже дети дежурили на крышах домов, охраняя город от немецких зажигательных бомб. Все шагали в ногу! Весь народ!
И если бы весь народ не шел тогда в ногу, создавая в трудные годы пятилеток мощную индустрию, растя свою армию, вряд ли смогли бы мы выдержать единоборство с дьявольской силищей фашизма. И вряд ли Галич распевал бы сегодня свои подленькие песенки. Ведь одной из стратегических целей Гитлера было уничтожение советской интеллигенции.
Есть высшее определение мужской честности. Мы говорим: «С этим парнем я б уверенно пошел в разведку». Так вот: Галич учит вас подводить товарища в разведке, в трудной жизненной ситуации, иными словами, пытается научить вас подлости. «Пусть каждый шагает, как хочет» — и мы читаем в «Вечерке», как трое окосевших «мальчиков» из Инского станкостроительного техникума ломают вагон «электрички», построенный руками советских рабочих, бросаются с кастетом на машиниста. «Пусть каждый шагает, как хочет» — и вы бросаете во вражеском тылу раненого друга. «Пусть каждый шагает, как хочет» — и вы предаете любимую женщину. «Пусть каждый шагает, как хочет» — и вы перестаете сверять свой шаг с шагом народа. Глубоко роет «бард», предлагая в шутовском камуфляже этакую линию поведения. Мне, солдату Великой Отечественной, хочется особо резко сказать о песне Галича «Ошибка». Мне стыдно за людей, аплодировавших «барду», и за эту песню. Ведь это издевательство над памятью погибших! «Где-то под Нарвой» мертвые солдаты слышат трубу и голос: «А ну, подымайтесь, такие-сякие, такие-сякие!» Здесь подло все: и вот это обращение к мертвым «такие-сякие» (это, конечно же, приказ командира!), и вот эти строки:

Где полегла в сорок третьем пехота
Без толку, зазря,
Там по пороше гуляет охота,
Трубят егеря...

Какой стратег нашелся через 25 лет! Легко быть стратегом на сцене, зная, что в тебя никто не запустит даже единственным тухлым яйцом (у нас не принят такой метод оценки выступлений некоторых ораторов и артистов). Галич клевещет на мертвых, а молодые люди в великолепном Доме ученых аплодируют. Чему аплодируете, ребята и девушки? Тому, что четверть века назад погибли отцы, если не ваши, то чьи-то другие? Он же подло врет, этот «бард»! Да, на войне, говорят, иногда стреляют. На войне, к сожалению, гибнет много людей. Гибнут по-разному: одни в атаке, другие — в горящем самолете, третьи — нарвавшись на мину или под вражеской бомбежкой. Но кто, кроме Галича, возьмет на себя смелость утверждать, что «солдаты погибли зазря»? Каждый сделал свое дело, каждый отдал победе свою каплю крови. И нечего над этой святой кровью измываться. Галичу солдат не жаль. Галичу надо посеять в молодых душах сомнение: «они погибли зря, ими командовали бездарные офицеры и генералы». В переводе это означает: «На кой черт стрелять, ребята! На кой черт идти в атаку? Все равно — напрасно! Бросай оружие!» Вот как оборачивается эта песенка! Не случайно «бард» избрал молодежную аудиторию: он понимает — спой он это перед ветеранами войны, они б ему кое-что сказали. «Бард» утверждает, что он заполняет некоторый информационный вакуум, что он объясняет молодежи то, что ей не говорят. Нет уж, увольте от такой «информации». И не трогайте молодых! Кто знает: не придется ли им защищать Отечество, как нам четверть века назад? Зачем же вы их морально разоружаете?
Мне, ребята, вспоминается другое: там, под Можайском, мы отбиваем двадцатую за сутки атаку немецких танков. И комиссар нашего полка скрипит зубами: «Какие гибнут люди! Какие ребята! Пушкины гибнут! Орлы!» Назавтра он погиб, командуя группой пехотинцев, отражавших очередной танковый удар. Но в том бою сибиряки за день сожгли 56 немецких танков. В том бою мне пришлось оборонять узел связи. Война полна неожиданностей. Не думал я еще ночью, что утром на меня навалится орава фашистов. Но когда вышли патроны, я взорвал себя, блиндаж и гитлеровцев гранатой. В том бою я потерял ноги. Но я убежден — мои командиры были героями, мои генералы были славными полководцами. Сказав, что «победа будет за нами», они, как известно, слов на ветер не бросали.
— Да что ты, — говорили мне иные из слушавших Галича. — Это здорово! Он смелый! Он — за правду!
Галич — «певец правды»? Но ведь, говорят, и правда бывает разная. У Галича она связана с явным «заходом на цель» — с явной пропагандистской задачей. Знаем мы таких «страдальцев о российских печалях». Послушали их под Москвой по своим армейским рациям. Тогда остатки белогвардейской мрази учили нас «любить Россию», стоном стонали, расписывая «правду об ужасах большевизма», а потом откровенно советовали: «Господа сибиряки! Бросайте оружие! Германская армия все равно вступит в Москву!»
Не вступила! А мир увидел нашу советскую правду, трудную, порой горькую, но прекрасную правду людей, мечтающих о земле без войн, без оружия, без угнетателей, без подлости.
Поведение Галича — не смелость, а, мягко выражаясь, гражданская безответственность. Он же прекрасно понимает, какие семена бросает в юные души! Так же стоило бы назвать и поведение некоторых взрослых товарищей, которые, принимая гостей, в качестве «главного гвоздя» потчуют их пленками Галича! И сюсюкают: «Вот здорово! Вот режет правду!». Дело дошло до того, что кандидат исторических наук Ю.Д.Карпов иллюстрирует лекции «Социология и музыка»... песнями Галича. И утверждает: «Это — высокое искусство!» Пусть бы наслаждался, так сказать, «персонально». Но зачем таскать блатняцкие «опусы» по городским клубам? Не совестно, Юрий Дмитриевич? Ведь вы все-таки кандидат исторических наук. И должны помнить слова Ленина о том, что всякое ослабление позиций идеологии коммунистической немедленно используется. Уж вам-то, как говорится, по долгу положено воспитывать молодежь в духе коммунистической идейности, раскрывать перед ней хитрые приемы буржуазных идеологов и пропагандистов, которым ой как хочется, чтоб молодежь наша не училась у отцов ни геройству, ни пламенному патриотизму! Согласно своим гражданским обязанностям вы должны прививать молодежи любовь к прекрасному, а не пропагандировать в качестве «высокого искусства» мусор.
— Зажимают талант, — слышу я голоса любителей «чесать ногу», — зажимают свободу мнений! Свободу слова!
Но Галич свободно высказал свое мнение в публичных концертах. Видимо, на такую свободу имеет право один из его слушателей. Да, свобода слова! Но всякий, публично выступающий на общем ли собрании или в концерте «бардов», обязан думать о политических и гражданских мотивах своего выступления. Это — закон любого общества. «Жить в обществе, — писал Ленин, — и быть свободным от общества — нельзя».
Я сознательно ставлю слово «барды» в кавычки, не потому, что их творчество не заслуживает признания. Некоторые их песни подлинно лиричны, мужественны, они по-настоящему волнуют. Но думается, что бард, народный певец — должность серьезная. Он выражает думы и чаяния народа. Вспомним кобзарей, русских сказителей, тех же английских бардов. Разве позволяли они себе хулигански коверкать родной язык? Разве оскорбляли они память героев? Каждое слово народных певцов помогало народу. Большинство наших «бардов» в этом деле пока хромают на обе ноги.
Галич, человек опытный в журналистике и литературе, отлично понимает: талант — это оружие. Выступая же в роли «барда» в Новосибирске, член Союза писателей СССР, правда, прикидываясь идиотом, бил явно не туда. Прикиньте сами, ребята: чему учит вас великовозрастный «бард»? И поспорьте, и оглянитесь вокруг, и посмотрите на клокочущий мир, где враги свободы и демократии стреляют уже не только в коммунистов, где идет непримиримая битва двух идеологий. И определите свое место в этой битве: человеку всегда нужна твердая жизненная позиция.
Не так уж далека пора, когда вы станете взрослыми и на плечи каждого из вас ляжет частица ответственности за судьбы родной страны. Понемногу уходят от нас милые наши старики, наши отцы. Стареет и наше поколение победителей фашизма. Мы передадим вам нашу землю — единственную в целом свете страну, которую все мы нежно зовем матерью. В прекрасной песне одного из ленинградских бардов поется: «Атланты держат небо на каменных руках». Вам придется держать на своих руках не только родную нашу страну — целый мир: так складывается история. Удержите ли? Для этого нужны не только сильные руки, но и крепкие сердца. А песня, как известно, способна сделать сердце и куском студня, и слитком броневой стали...

Николай МЕЙСАК,
член Союза журналистов СССР,
участник обороны Москвы


Вечерний Новосибирск. – 1968. – 18 апр.


ПЕРСОНАЛЬНОЕ ДЕЛО А.А.ГАЛИЧА, 1968


ДОНОС

Цитата:

Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодёжи

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ

в|-01/185с 29 марта 1968 г.

Секретно

ЦК КПСС

Информируем ЦК КПСС о состоявшемся в Новосибирске так называемом "всесоюзном фестивале-празднике самодеятельной песни".

"Фестиваль" проходил с 7 по 12 марта и был организован без ведома партийных, советских и комсомольских органов советом самодеятельного кафе-клуба "Под интегралом" в Академгородке. Программа "фестиваля"
предусматривала массовые концерты, дискуссии "о новом жанре искусства - поэтической песне". Организаторы и участники "фестиваля" стремились придать ему характер "всесоюзного учредительного съезда бардов",
выработать положение или устав.

"Фестиваль" в Новосибирске тщательно готовился его организаторами, причём его ярко выраженный политический характер сохранялся в тайне до самого открытия.

29 участников этого "учредительного съезда бардов" приехали из 9 городов: из Москвы (10 человек - Галич, Бережков, Волынцев, Чесноков и другие); из Ленинграда, Красноярска, Свердловска, Казани, Севастополя,
Томска, Минска и Новосибирска. Участников фестиваля приветствовали телеграммами Высоцкий, Ким, Анчаров, Окуджава, Матвеева.

Состав участников был весьма неоднородным как по уровню исполнительского мастерства, так и по идейному содержанию. В большинстве своём выступления в концертах и на дискуссиях носили явно тенденциозный
характер, были проникнуты духом безыдейности, аполитичности, клеветы на советскую действительность. Об этом свидетельствует репертуар А.Галича, который содержал такие песни, как "Памяти Б.Л.Пастернака", "Баллада о прибавочной стоимости", "Ошибка", "Песня про генеральскую дочь", "Закон природы", "Про товарища Парамонову" и другие. Жанр их по определению самого автора - "жанр пародийной песни", идейная направленность - "шагать не в ногу", их герои, как правило, руководящие работники, которых автор рисует лишь в чёрных тонах.

Так, герой песни "Баллада о прибавочной стоимости" - "марксист, почти что зам., почти что зав.", знающий марксизм "от сих до сих" по "Анти-Дюрингу" и "Капиталу", но продающий свои убеждения и Родину за
богатое наследство "тётушки из страны Фингалии". Автор, обращаясь к залу, постоянно подчёркивает мысль: "Все мы такие".

В песне "Памяти Б.Л.Пастернака" звучат озлобленность и угроза: "Мы поимённо вспомним всех, кто руку поднимал..."

<<...>>

Некоторые из участников, например, Галич, Бурштейн, Фрумкин, Чесноков, в своих выступлениях акцентировали внимание слушателей на проблемах взаимоотношений между национальностями, когда, по их мнению,
"выпячивается" культура одних народов и "искусственно подавляется" культурное наследие других. В частности, назывались "незаслуженно забытые" песни и мелодии из "народного еврейского" творчества, которые здесь же, на концертах, предлагалось разучить всем слушателям.

В песенном цикле "Об Александрах" Галич откровенно издевается и над интернациональной политикой нашего государства, высмеивая помощь Советского Союза народам Африки.

Судя по всему, член Московского отделения Союза писателей А.Галич (Гинзбург А.А.) претендует на роль идейного вдохновителя "бардов". И если ранее его песенное "творчество" распространялось только в магнитофонных записях, то в Новосибирске его песни зазвучали с открытой эстрады. Перед каждым концертом, а также в дискуссиях, аудитория усиленно "обрабатывалась". Галича представляли как "замечательного поэта, известного сценариста и драматурга", сравнивали с Салтыковым-Щедриным, Зощенко и Маяковским.

Взгляды Галича разделяли и активно поддержали в ходе дискуссии В.Фрумкин, член Союза композиторов (Ленинградское отделение), А.Бурштейн, президент клуба "Под интегралом", старший научный сотрудник Институтакинетики и горения СО АН СССР, старший преподаватель Новосибирского университета, Ю.Кукин, бывший тренер, с октября 1967 года нигде не работающий, обосновавшийся при самодеятельном клубе "Восход" Ленинграда.

По мнению устроителей и многих участников, собрание их в Новосибирске должно было определить место "бардов" в творчестве народа. Они заявляли, что собраться было необходимо, так как "в нашем движении много трудностей, зигзагов, царит застой и уныние. Творчество бардов - народное искусство, народное не только по форме, но и по существу. Песни бардов - новая форма бытия поэзии. Время требует новой формы борьбы с недостатками, консерватизмом и забвением уроков прошлого".

Выступая перед аудиторией более чем в тысячу человек, С.Чесноков, преподаватель Московского инженерно-физического института, предпослал следующее вступление: "Песня посвящается американской певице, которая, когда её спросили, почему песни бардов, исполняемые плохо поставленными голосами, с плохим музыкальным сопровождением, пользуются такой популярностью, ответила: "Нам слишком долго врали хорошо поставленными голосами..." И я (т.е. Чесноков) полностью присоединяюсь к её словам".

<<...>>

Стихийность, неуправляемость в этом движении, как показал "фестиваль", ведут к тому, что организующую роль в нём берут на себя люди сомнительных, а порою откровенно чуждых нам политических взглядов и убеждений. И трибуна предоставляется, в основном, не подлинно самодеятельным авторам, работающим на заводах, в геологических экспедициях, в институтах, а полупрофессионалам или людям вроде А.Галича, которые любой ценой стремятся завоевать популярность, имя, да и немалые доходы.

Люди, претендующие на роль организаторов и вдохновителей "нового движения", постоянно ссылаются на опыт заграничных "бардов" (битлов, хиппи и пр.). Не случайно на сборище в Новосибирске было предложено послать приветственную телеграмму от имени "съезда" всем "бардам" капиталистических стран.

Следует отметить, что организаторы фестиваля в какой-то мере отдают себе отчёт в том, на какой скользкий путь вступают. Один из главных организаторов упомянутого "фестиваля" А.Бурштейн высказался в том смысле, что действовать надо осторожнее, потому что недавние судебные процессы над Синявским и Даниэлем, а также над "группой" Гинзбурга, вероятно, не последние и надо быть готовым ко всему.

ЦК ВЛКСМ в настоящее время принимает меры для тщательного изучения этого вопроса...

<<...>>

Информируя ЦК КПСС о сборище в Академгородке Новосибирска, ЦК ВЛКСМ считает, что тенденции в развитии так называемого "движения бардов" заслуживают внимания соответствующих государственных и общественных органов.

Секретарь ЦК ВЛКСМ /С.Павлов/ (подпись)
Цитата:

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
НОВОСИБИРСКИЙ ОБЛАСТНОЙ КОМИТЕТ
29 апреля 1968 г.

г. Москва, Г-69, ул. Воровского, 52
Правление Союза писателей
т. МАРКОВУ Г. М.

В порядке информации направляем номер газеты «Вечерний Новосибирск» со статьёй «Песня это оружие»[2], о выступлении бардов в Новосибирске.

СЕКРЕТАРЬ ОБКОМА КПСС (М. АЛФЁРОВ)

[Вх. ССП №] 1490 05.08.68.

[Резолюция:] Тов. Ильину В. Н. Прошу доложить Секретариату Правления Московской писательской организации. Ваше решение обязательно сообщите т-щу Алфёрову и Секретариату Правления СП СССР. [К. Воронков[4]] 7.V.68.

[Вх. МО СП №] 224 08.08.68.
Цитата:

Копия

ПЕРВОМУ СЕКРЕТАРЮ ПРАВЛЕНИЯ
СОЮЗА СОВЕТСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
тов. ФЕДИНУ К. А.

Москва, Г-69, ул. Воровского, 52

Глубокоуважаемый Константин Александрович!

Мы обращаемся к Вам как к представителю и активному творцу советской культуры, стоящему во главе Союза советских писателей, обеспокоенные обстоятельствами, которые, на наш взгляд, наносят урон престижу ССП в такой <же> мере, как и престижу всей советской культуры.
Вопрос об идеологической борьбе не снимается, ибо не может быть мирного сосуществования в области идеологии. При всех колоссальных успехах советского строя, экономики и культуры, в нашем обществе были и есть свои трудности, недостатки и просчёты. Мы знаем цену и познаём причины, их породившие, но далеки от того, чтобы видеть в них органические пороки советской системы и коммунистической идеологии. Однако наши противники готовы использовать любую возможность для антисоветской пропаганды, строящейся на однобоком освещении событий и фактов. Рассчитанная на людей мало информированных, такая пропаганда подчас достигает цели.
В этой связи мы хотели обратить Ваше внимание и внимание всего ССП на следующее.

1. Из неофициальных и официальных источников (первых, к сожалению, много больше) известно, что за период с 1956 года появился ряд сочинений членов ССП, распространяемых в списках, а если и опубликованных, то впоследствии изъятых из широкого обращения из-за не совсем благовидной, попросту хулиганской или откровенно или завуалированно антисоветской их направленности. Известны случаи передачи этих сочинений зарубежным издательствам. Известны также случаи рассмотрения подобных деяний в уголовном порядке. Мы имеем в виду события, разумеется, неравноценные, связанные с имен<ами> Дудинцева и Солженицына, Даниэля и Синявского и им подобных. События эти обросли массой всевозможных слухов и сплетен, причём сами поименованные лица уже предстают в глазах некоторых в роли мучеников, «затравленных» борцов за «истинную демократию» и т. д.
С такой интерпретацией мы не можем согласиться. Но вместе с тем мы не можем развенчать этот ложный ореол святости соответствующими контрмерами, нашей контрпропагандой, ибо, согласитесь, для этого необходимо знание существа дел. В борьбе за советскую культуру мы не можем пользоваться слухами и сплетнями, в чём не могут отказать себе наши противники, для которых хороши любые средства.
А необходимость таких контрмер стала очевидной, и вот почему.

2. Вы знаете о новом течении в общественной жизни, которое, объективно говоря, трудно отнести к искусству в строгом понимании этого слова, но которое претендует на это определение. Речь идёт о бардизме в современном его выражении...
Сам по себе и с соответствующей ему испокон веков лирико-героической тематикой бардизм может вызвать лишь одобрение, и, разумеется, это далеко не новое и не неожиданное течение. Нельзя отнять от него права на сатиричность. Однако любое направление в искусстве может быть гипертрофировано и стать патологическим явлением, если одна его краска начнёт резко превалировать над другой. Именно это происходит с бардизмом наших дней.
Тематика бардов разнообразна, но в этом разнообразии удивительно большое место занимают скепсис по отношению к героике нашего народа, его солдат, ирония по поводу нашей идеологии, откровенная насмешка над нашей культурой, апологетика мнимых поборников демократии, мизантропические настроения и т. п. Выступая перед широкой аудиторией в концертах и на диспутах, такие барды нередко рекомендуются как члены ССП, подчёркивая эту свою принадлежность. Тем самым они принимаются публикой как официальные представители ССП, пропагандирующие точку зрения ССП на те или иные события и факты.
Вы скажете, что это не так, что ССП не уполномачивал их к такого рода деятельности и не имеет ничего общего (а членские билеты ССП!) с ними. Мы в это верим. Однако почему до сих пор, несмотря на уже многолетнюю практику поборников таких направлений, Союз советских писателей хранит по всем этим поводам молчание? Что оно означает?
Ведь дело доходит (как это было на диспуте в Академгородке СО АН СССР в марте сего года) до прямого отрицания заслуг советской культуры, до пропаганды взглядов на нашу литературу как на целиком конъюнктурную, регламентированную свыше, до распространения мнения об оппозиционном бардизме как об истинно народном культурном течении, а о самих бардах как о наиболее искренних, проникнутых гражданским сознанием, воспитателях и руководителях молодёжи, готовых принять на себя и политические обязательства.

3. Исполнение стихов-песен бардистами сплошь и рядом проводится с недвусмысленной акцентировкой. Одним из ярких в этом отношении примеров являются выступления одного из бардов, члена ССП А. А. Галича. Среди его стихов-песен есть определённо хорошие и исполняемые с большим мастерством. Но в целом его репертуар производит тягостное впечатление, и мы не можем примириться ни с содержанием «произведений» Галича, ни с манерой их исполнения. В песне «Памяти Пастернака» Галич во всеуслышание заявляет о том, что члены ССП, затравившие эту личность (а кто его травил-то, да и травили ли вообще?), и сволочи и подлецы, а Пастернак выставляется в роли «национального героя». Разумеется, это вызывает резонанс в определённом кругу слушателей, особенно если сам Галич заранее рекомендуется слушателям (как это было сделано одним из членов Союза советских композиторов — Фрумкин<ым>[7]) в качестве «совести нашей эпохи» или «хлеба советской поэзии». Это — дешёвое афиширование ретроспективных подвижников, набирающихся мужества махать кулаками намного после драки...
Вокруг имени Галича складывается легенда. Ею пытаются или имеют явное намерение объяснить или даже оправдать его мизантропическую и оппозиционную направленность. Однако можно ли оправдать «тяжкими страданиями во времена культа личности» то откровенное презрение, с которым он бросает в лицо народу набор эпитетов из тюремно-блатного лексикона? Тому самому народу, чей хлеб жрут он и ему подобные «мученики»!

4. Не станем распространяться дальше по этому поводу. Мы полагаем, что Вам известны эти и другие примеры деятельности некоторых членов ССП — этих лжесеятелей разумного, доброго, вечного.
Настало время развенчать «мучеников» от литературы и поэзии, снять с них терновый венец, ставший тёпленькой ермолкой. А не сами ли они украшают себя терниями в поисках популярности? Мы не можем быть равнодушными к тому, с какой назойливостью апологеты мнимодемократической культуры и искусства заражают советский народ, его молодёжь духом неверия и сарказма.
Это можете сделать Вы, ССП, и прежде всего Вы. Этим, безусловно, займёмся и мы — представители советской науки. Нам далеко не безразличны судьбы всей советской культуры. И чтобы начать действенную пропаганду с расчётом на полный успех, мы должны располагать объективной официальной информацией, касающейся вопросов и дел, затронутых нами. Совершенно очевидно, что эта информация должна изойти из Союза советских писателей и стать достоянием (в открытой или закрытой форме) лиц и организаций, деятельность которых связана с задачами идеологического воспитания. Мы надеемся получить такую информацию от Вас.

С искренним уважением
Г. С. Залетаев (ст. инженер)
Ф. П. Кренделев (ст. науч. сотр.)
И. В. Лучицкий (доктор наук)
А. А. Трофимук (академик)
Л. В. Фирсов (ст. науч. сотр.)[8]

Институт геологии и геофизики СО АН СССР
г. Новосибирск – 90

Копия верна
Цитата:

МОСКОВСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР

СТЕНОГРАММА
ЗАСЕДАНИЯ СЕКРЕТАРИАТА ПРАВЛЕНИЯ
МОСКОВСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ СП СССР
20 мая 1968 года

Повестка дня:

Выдвижение работ на Государственные премии РСФСР 1968 года — 1 стр.
Рассмотрение заявления Кружкова — 26 –"–
О составе редколлегии журнала «Москва» — 27 –"–
О составе редколлегии сборника московских прозаиков — 28 –"–
О заявлениях, пересланных СП РСФСР в Московскую писательскую организацию — 30 –"–
Персональные дела — 37 –"–

Стенографистки:
А. Ляндау
Д. Розенберг

<...>

С. В. МИХАЛКОВ
Переходим к персональным делам.

В. Н. ИЛЬИН
Из Новосибирского обкома партии на имя Г. М. Маркова в порядке информации был направлен номер газеты «Вечерний Новосибирск» со статьёй «Песня — это оружие» (о выступлении бардов в Новосибирске). В этой статье, написанной фронтовиком-журналистом Мейсаком[12], подвергается очень основательной и серьёзной критике выступление на этом вечере-соревновании бардов А. Галича. Надо сказать, что статья настолько большая, что у меня не хватит голоса её прочесть. Она содержит серьёзный упрёк, суть которого сводится к тому, что А. Галича обвиняют и в пошлости, которая граничит, по существу, с клеветой на наше прошлое периода Отечественной войны, и в том, что он воспевает различных подонков, засоряет наш язык блатной терминологией, и т. д., и т. п.
Кроме этого, имеется ещё письмо, которое было прислано в адрес К. Федина от ряда научных работников Института геологии и геофизики Академии наук в Новосибирске, подписанного ст. инженером Залетаевым, Кренделевым, доктором наук Лучицким, ст. научным работником Фирсовым, академиком Трофимуком. В этом письме также излагаются претензии к Галичу по поводу его выступления в этом клубе и по поводу его отношения к теме. В частности, они пишут: (читает[13]).
Я пригласил А. Галича и попросил его дать объяснение по существу фактов, изложенных как в газете, так и в письме научных работников Сибирского отделения Академии наук.
Надо сказать, что Мейсак произнёс очень злые слова, и его полемика носит ожесточённый характер.

(А. А. ГАЛИЧ — читает объяснение, присланное им в Правление Московской писательской организации.):

В СЕКРЕТАРИАТ ПРАВЛЕНИЯ
МОСКОВСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ССП

Уважаемые товарищи!
В газете «Вечерний Новосибирск» от восемнадцатого апреля с. г. появилась статья журналиста Н. Мейсака под названием «Песня — это оружие», а спустя некоторое время в Союз писателей на имя К. А. Федина пришло письмо от семи[15] сотрудников Института геофизики Академгородка, в котором, так же, как и в статье Н. Мейсака, резко осуждается моё выступление на закрытом концерте в Академгородке, в Доме учёных. Оставляя в стороне тон и манеру, с которой в этих документах разбираются мои песни, я хотел бы сообщить Вам следующее.
За пять лет работы, за которые мною написаны две «Книги песен», публично я выступал всего несколько раз, причём два раза в Союзе писателей на вечере «Встреча друзей» и на юбилее Н. С. Атарова, один раз в Институте физических проблем на вечере, посвящённом шестидесятилетию академика Л. Ландау (по его личной просьбе), и на закрытом вечере в Академгородке Новосибирска в Доме учёных.
Я не принимал многочисленных ежедневных предложений выступать в разных институтских клубах и аудиториях — и не потому, что я считаю свои песни какими-нибудь «крамольными», а потому, что, во-первых, я не артист, не исполнитель, а во-вторых, работаю в очень сложном и спорном жанре публицистической сатиры, где малейшая неточность восприятия или ошибка в исполнении могут привести к искажению всего произведения в целом. В Академгородок Новосибирска я был приглашён с ведома комсомольских и партийных организаций (Советский РК ВЛКСМ и КПСС), приглашён на давно подготовляемый «праздник песни», в числе большой группы сочинителей и исполнителей так называемой «авторской песни» — из Москвы, Ленинграда, Свердловска, Минска, Новосибирска, Севастополя.
Но и здесь я сразу же поставил условием, что выступлю только на закрытом концерте в Доме учёных и не буду принимать участие в концертах на открытых площадках. Правда, по просьбе Новосибирского обкома КПСС я выступил ещё и на общем заключительном вечере всё в том же Доме учёных.
Очевидно, это было моей ошибкой. Товарищи из Института геофизики и журналист Н. Мейсак в статье «Песня — это оружие» обвиняют меня во всех смертных грехах, вплоть до антисоветской агитации и призыв<ов> к предательству, пользуясь в своей аргументации наивным приёмом, когда речь сатирического, высмеиваемого мною персонажа (а песни мои, повторяю, в основном резко-сатирические) выдаётся за речь и мысли автора и когда из контекста песни выхватываются одна или две искажённых строчки, по которым легко составить ложное представление обо всей песне.
Впрочем, Н. Мейсак, особенно грешащий неточностями в цитатах, пользовался, очевидно, очень плохой магнитофонной записью.
Кстати, все решительно песни, исполнявшиеся мною на концерте в Доме учёных, входят в сборник (однотомник) моих произведений, сданный мною ещё осенью прошлого года в издательство «Искусство».
Я допускаю, что в целом ряде своих песен я оказываюсь небрежен и недостаточно точен в формулировках, применяю порою излишние вульгаризмы и грубости — что (особенно на слух) позволяет истолковать содержание и смысл моих песен превратно. Здесь, разумеется, необходима перед опубликованием ещё очень и очень серьёзная и кропотливая авторская работа — и вынесение произведений, ещё не завершённых, на суд широкого слушателя было также, бесспорно, моей ошибкой.
Что же касается туманных намёков авторов письма на мою якобы ущемлённость и «трагическое прошлое» — то здесь они пользуются уже откровенно ложными обывательскими слухами. С 1955 г. я член Союза советских писателей, с 1957 г. член Союза кинематографистов. По моим сценариям поставлено десять полнометражных художественных фильмов, мои пьесы шли во многих театрах Советского Союза и стран народной демократии, мои песни едва ли не еженедельно исполняются в кино и по радио, а когда я несколько раз тяжело болел — Союз писателей всегда оказывал мне самую активную и доброжелательную помощь. Изображать из меня этакого «униженного и оскорблённого», как это делают авторы письма — это значит, вольно или невольно играть на руку нашим недругам, всегда готовым взять на вооружение этакие «трагические» измышления.
Я прошу поверить, что в своей литературной работе — и в кино, и в театре, и в песне — я всегда руководствовался единственным стремлением — быть полезным нашей советской литературе, нашему советскому обществу.

С уважением, Александр Галич
20 мая 1968 г.


Л. А. КАССИЛЬ
Сколько было народу на этом вечере?

А. А. ГАЛИЧ
Народу было много, это очень большой зал.
Я просто считал нескромным с моей стороны приложить к этому объяснению письмо от председателя Совета Дома учёных чл.-корр. АН СССР Ляпунова[21], в котором он благодарит меня за моё выступление от имени общественности в Доме учёных в Новосибирске.
Я об этом сейчас говорю только для того, чтобы не было впечатления, что это единственный голос общественности.

Б. А. ГАЛИН
Через сколько времени после выступления это было опубликовано?

А. А. ГАЛИЧ
Через три месяца.

И. З. ВЕРГАСОВ
По-моему, тов. Галич сам признаёт, что некоторые недомолвки, неточности, неточные фразы позволяют по-разному судить, и, по-видимому, это не даёт ему права выступать на общественных сценах. Он должен уточнить это всё и давать материал, который не вызовет никаких кривотолков. Он правильно поступает, отказываясь от таких выступлений.
А в общем, надо знать весь концерт, чтобы судить о его звучании.

М. Н. АЛЕКСЕЕВ
Когда тов. Галич читал своё письмо, там несколько раз делается упор на то, что он соглашался только на закрытом собрании выступать, а не на открытом. Я это понимаю так, что вы заранее допускали возможность неточного истолкования ваших стихов.

А. А. ГАЛИЧ
Да, допускал, поэтому я и отказываюсь от таких выступлений.

М. Н. АЛЕКСЕЕВ
Значит, ваши стихи заведомо рассчитаны на аудиторию очень искушённую, а в научном городке она оказалась недостаточно компетентной?

А. А. ГАЛИЧ
Просто дело в том, что, когда я туда ехал, мне звонили из Советского райкома КПСС и предупредили, что я буду выступать на закрытом вечере. Я сказал, что на закрытом вечере выступлю с удовольствием. Меня просили быть членом жюри этого фестиваля как старшего товарища по сравнению с молодыми ребятами, которые там выступали.
Но когда я увидел этот зал, то вообще было бы правильней отказаться выступать, но это было уже невозможно, поскольку я был объявлен. Когда я увидел аудиторию почти в три тысячи человек, я был несколько ошарашен, хотя бы просто из-за своих голосовых данных.

В. Н. ИЛЬИН
Как называется клуб, который организовал этот вечер?

А. А. ГАЛИЧ
«Под интегралом».

В. Н. ИЛЬИН
Его уже ликвидировали.

А. А. ГАЛИЧ
Его не ликвидировали, а реорганизовали под другим названием.

Л. А. КАССИЛЬ
Мы знаем Галича как талантливого, великолепного сценариста, драматурга, и смешно его изображать обиженным, потому что он полноправный член нашей творческой семьи, хорошо себя зарекомендовавший.
Я знаю его стихи, весёлые в кругу семьи, стихи, которые он исполнил на вечере Атарова.
Конечно, есть жанр застольного характера. И я не думаю, чтобы Галич, человек взыскательный, хорошего вкуса, считал, что это его серьёзная стезя. Конечно, это его поэтическое хобби. Когда он выступает здесь в каминном зале — это одно, но когда он выходит на аудиторию в три тысячи человек, с гитарой, то это грубейшая ошибка, и мне это очень жаль.
Я знаю Галича с пионерского школьного возраста и очень ценю всё, что я вижу на сцене и в театре, поставленно<е> по его сценариям.
Мы можем рассказать анекдот, присказку за столом, но нельзя же это делать на стадионе «Динамо»! Конечно, его ошибка была в том, что им не была учтена аудитория. Можно было выступить в кругу профессуры, но не на такой большой аудитории. Его песни носят сатирический характер, там есть и блатные словечки. Всё это не серьёзно. Но как только аудитория примет это всерьёз — это получит другую окраску, и поэтому ни в коем случае нельзя с этим выходить на большую аудиторию.

В. П. ТЕЛЬПУГОВ
У меня тоже такое ощущение, что у Галича нет чувства аудитории. Можно написать статью для девятимиллионного тиража и завтра написать для товарищеского капустника. И эту вещь смешно и нелепо нести в центральный орган нашей партии, в правительственный официоз или даже в «Вечернюю Москву».
Вы ссылались на то, что некоторые ваши вещи апробированы даже в писательской аудитории и называли здесь вечер Атарова. Я не был на этом вечере, но рассказывали товарищи, что девочки девяти-десятиклассницы в белых передничках были шокированы, когда услышали некоторые строчки из ваших песен.
Я это не в упрёк говорю — могут быть и такие написаны песни, для узкого круга, но зачем это тащить на широкий слушательский форум? Это непростительно взрослому человеку, а человеку, носящему в кармане членскую книжку Союза писателей — тем более.
Я знаю Мейсака, который в полемике может нагородить чёрт знает что, но у него есть и правильные замечания в ваш адрес, и не надо делать вид, что всё это напраслина и что если на всё это смотреть не воспалённым, а спокойным взглядом, то это не произведёт такого впечатления, как произвело на Мейсака. А сейчас, когда вырастает чувство ответственности за то, что выходит из под нашего пера, особенно надо подумать и всё взвесить. Я бы просто рекомендовал А. Галичу не с каждой вещицей идти в самую большую аудиторию. Иначе это не совсем может быть правильно воспринято. А главное даже не в вас, а в том, что вы — член Московской писательской организации и нам приходится вместе с вами нести за это ответственность.

В. С. РОЗОВ
Я никогда не мог бы сказать и не скажу о Галиче ничего, кроме хорошего. Я знаю его как драматурга, как соседа по дому, как кинодраматурга. Это серьёзный литератор и в высшей степени порядочный человек.
Бывает так — выступаешь где-нибудь и боишься: вдруг тебя истолкуют не так, и иногда истолковывают. Наша аудитория разнородна, и, конечно, с такими вещами, которые рассчитаны на определённый круг, можно выступать только в определённом кругу. В Доме учителя я о молодёжи могу говорить одно, в другом месте другое. С моим пятнадцатилетним сыном я говорю одно, а с восьмилетней дочкой — другое.
Так и здесь. К сожалению, иногда нарываешься на встающего в зале человека, он говорит твоими словами, но ничего общего эти слова не имели с тем, как они у него преломились в сознании. И он напишет на тебя письмо и будет добиваться справедливости.
Наша профессия крайне опасная и становится всё опасней со всех сторон. На меня, например, была подана жалоба Министром рыбной промышленности за то, что в пьесе «В добрый час» была фраза: «Иди куда хочешь, хоть в Рыбный». И в жалобе было сказано: зачем оскорблять Рыбный институт, который дал столько-то учёных и т. д.
Оттенок и элемент этого есть и у вас, только здесь получилось более страшно и более граждански для вас непонятно. Вероятно, нужен очень строгий отбор.
Я говорил на коллегии Министерства культуры: ради бога, перестаньте писать о писателях плохо в газетах; когда вы пишете, что я, Михалков или ещё кто-то лежал в канаве пьяный, то говорят, что все писатели пьяницы. Если рабочий валялся в канаве, никто не скажет, что весь рабочий класс — пьяницы. А вокруг нас какая-то собирательность, и мы должны быть чрезвычайно щепетильны.
И здесь случился какой-то просчёт, — конечно, не по ухарству, не по браваде. Просто вы просчитались, и это надо принять вам к сведению. Нам опасно просчитываться.

С. С. НАРОВЧАТОВ
Я принадлежу к числу редких людей, которые совершенно не знают песен Галича. Я не слышал ни одной. Я знаю Галича как драматурга, как киносценариста и совершенно не знаю как поэта.
Должен сказать, что это относится ко всему жанру, за исключением Б. Окуджавы и Н. Матвеевой, которые сперва печатают тексты, на которые они поют свои песни. Этот жанр совершенно ускользает из-под какого-либо — я не говорю общественного контроля, но просто из-под контроля вкуса. Отдельные песенки, которые приходилось слышать на досуге в Коктебеле, всегда поражали страшно низким уровнем словесной фактуры и плохим вкусом. Это искусство третьего ряда, если это вообще можно назвать искусством. Такое же отношение у подавляющего большинства наших поэтов к этому жанру.
Я очень хорошо отношусь к Булату Окуджаве и считаю его талантливым поэтом и его поэзию знаю хорошо. Мне приходилось выступать вместе с ним, ездить в заграничные командировки. Я знаю, что Окуджава, наученный горьким опытом, чрезвычайно осторожно подходит к выбору тех произведений, которые он исполняет перед той или иной аудиторией. Он всегда ходит по кулуарам, смотрит, что за публика, он расспрашивает кто пришёл, он советуется с товарищами, которые находятся рядом с ним. И сейчас у него этих публичных срывов просто нет.
Здесь верно говорили об ошибочном вынесении на широкую аудиторию вещей, не прошедших ни читательского, ни общественного, ни вкусового контроля. Вы — член Союза писателей, уже немолодой человек, вы в одном лице представляете и автора и исполнителя и цензора. И если исполнитель и автор, может быть, счастливо сочетаются в вашем лице, то вряд ли сочетаются редактор и цензор. А судя по этой статье, на которую я опираться не хочу, потому что здесь явные передержки, вам же предъявляются политические обвинения. А это уже не шутка, особенно в той тревожной обстановке, в которой мы сейчас находимся. Это должно вам послужить уроком. Вы должны смотреть на это и с политической стороны, а не только как на остроумную вещицу, которую бесспорно поймут ваши товарищи, даже сравнительно узкий круг, но которая будет полным диссонансом в аудитории, не знающей вашего настроения.
Поэтому я хотел бы нацелить на политическую подоплёку этой статьи.

Б. Н. ИЛЬИН
Вопрос сам по себе ясен, а что касается личности Александра Аркадьевича, то мы достаточно хорошо знаем А. Галича как драматурга. И тем досаднее эти срывы, которые вы иногда позволяете себе в ваших публичных выступлениях с таким репертуаром.
Абсолютно прав С. С. Наровчатов, когда говорил, что этих качеств редактора и цензора у вас явно не хватает для того, чтобы вовремя внести соответствующие коррективы, сориентироваться на определённую аудиторию, примерно зная, кому и что вы будете петь.
Как бы ни резко писал Мейсак, факт остаётся фактом, что человек потерял две ноги при защите командного пункта связи во время Отечественной войны и ему очень неприятно слышать такие вещи.

Вот что пишет Мейсак:

«Мне, солдату Великой Отечественной войны, хочется особо резко сказать о песне Галича “Ошибка”. Мне стыдно за людей, аплодировавших “барду” и за эту песню. Ведь это издевательство над памятью погибших! “Где-то под Нарвой” мёртвые солдаты слышат трубу и голос: “А ну, подымайтесь, такие-сякие, такие-сякие”. Здесь подло всё: и вот это обращение к мёртвым «такие-сякие» (это, конечно же, приказ командира!), и вот эти строки:

Где полегла в сорок третьем пехота
Без толка, зазря,
Там по пороше гуляет охота,
Трубят егеря...

Конечно, это может оскорбить чей угодно слух.

(М. Н. АЛЕКСЕЕВ: Только ли слух?)

Кроме того, вы поймите, Александр Аркадьевич, вы москвич, и вы, так сказать, эталон качества на любой трибуне, на любом собрании. О каком же эталоне можно говорить, когда на такой аудитории вы выступаете с таким репертуаром, от которого иногда першит в горле даже в нашей писательской аудитории.
Я слышал о вас много разговоров, но впервые услышал на вечере. Всё было, можно сказать, ладно, но потом вас понесло, и вы эту «Песенку о прибавочной стоимости» пустили с этими прилагательными. И это сразу как хлыстом ударило по нервам и настроению публики.
Вы же очень тонкий и интеллигентный человек. Как же вам изменяет чувство такта, чувство меры. Вы художник, вы должны сами понимать, где тот предел художественного допуска, которым вы можете оперировать. И сейчас мы вынуждены — простите, но это так, — краснеть за вас перед общественностью Новосибирска, перед Новосибирским обкомом партии, краснеть перед нашим Союзом, который просит нас разобраться в этом деле.
А ведь так легко вам избавиться от этих ваших просчётов и огрехов. Только чуть-чуть побольше требовательности, побольше учёта реальной обстановки и среды, в которой вы выступаете.
Мне кажется, что А. А. Галич должен всё-таки понять, что он всем нам причинил достаточно много огорчений, и я надеюсь, что он сделает для себя решительные выводы в этом плане. Потому что нельзя путать манеру камерного исполнения в кругу интимных друзей с исполнением в широкой аудитории.
Вы вспомните начало 30-х годов и песенку Утёсова «С одесского кичмана бежали два уркана». Ведь это было порождением определённой обстановки небольшого отрезка времени в нашей истории, и Утёсов вынужден был отказаться от этой вещи.
А вы на протяжении длительного времени никак не можете себя в этом отношении ограничить. Обидно за вас.

С. С. НАРОВЧАТОВ
Вы, конечно, не можете отвечать за Фрумкина, но всё-таки имейте в виду на дальнейшее, что надо одёргивать своих друзей от излишних гипербол. Когда вас объявляют «совестью эпохи», это сразу людей настораживает и раздражает.

М. П. АЛЕКСЕЕВ
Меня несколько смущает, что все ораторы, так или иначе убеждённые в том, что вы допустили ошибку, упор делают всё время на аудиторию: аудитория не та; если бы была иная аудитория, то всё было бы в порядке.
А я думаю, что изменилось бы, если бы была другая аудитория и читали бы такие стихи, что матом поднимали солдат в атаку, — но матом их не воскресишь. Какую аудиторию это устроило бы — я не понимаю. Дело в том, что есть слова и понятия, которые действительно святы, и острить по поводу которых противопоказано. Вот в чём, по-моему, главная ваша ошибка.

С. В. МИХАЛКОВ
Так как все уже высказались, разрешите мне всё это заключить.
Не заподозрите меня, что я к вам отношусь иначе, чем раньше. Всегда относился с уважением к вашему труду как к писателю, сценаристу, драматургу и вообще как к талантливому человеку. Но одно дело, когда пишет блатные песенки Высоцкий — он не член Союза писателей, он артист (это в том же жанре, что и у вас), и всё это записывается на магнитофонную ленту, спекулянты платят бешеные деньги (я слышал это в частной компании), но в то же время он пишет хорошие песенки для кинофильмов весьма квалифицированно. То, что он пишет для смеха, для хохмы — одни люди понимают как хохму, а другие как воровские песни с интересными сюжетиками. Но другое дело, когда это делает интеллигентный человек, член Союза писателей.
Мне очень противно всё это здесь разбирать. Мне бы так не хотелось ни этой статьи, ни этого письма разбирать, но... приходится.
Вот в чём ваша ошибка. Вы обвиняете Мейсака за тон и манеру, с которой он раскритиковал, зло и не без основания, ваше выступление. Но я именно хочу сказать, что тон и манера вашего исполнения значительно серьёзнее должны быть подвергнуты обсуждению. Тон и манера — они делают погоду. Я слышал ваше выступление на вечере Атарова, и я сидел и думал: дать реплику? Нет, воздержусь, потом, может быть, скажу лично. Со стороны это было ужасно. Ваши же друзья, которые вас подзадоривают, в беде вам руку не подадут. У нас есть такие, которые Свирского[29] почти загубили. Когда Свирский тянет руку выступать, кричат: дать ему слово, продолжить... Всё это для потехи, сукины дети, паразиты и прохвосты!
Вы поберегите себя. Вот этот вечер — как это выглядит со стороны? Взрослый, уже пожилой человек, полулысый, с усами, с гитарой, выходит на сцену и начинает петь. Да, это талантливо! Но это стилёк с душком, с политическим душком. Он воспринимается как политический душок, даже если вы его и не вкладываете. Вы пишете песни от имени обывателя, сукина сына и мещанина. Но когда вы подаёте это слушателю, то забываешь о том, что ты должен критиковать этого мещанина и смеяться над этим обывателем, и только слышишь остроумно подобранные слова по поводу Карла Маркса, «Капитала» и прибавочной стоимости.
Звучит это ужасно, и вы, одарённый человек, этого не чувствуете, вы потеряли политический такт. Я бы на вашем месте, увидев трёхтысячную аудиторию, подумал: не буду выступать. Вы потеряли чувство политического такта в очень сложной обстановке, когда на писателей вообще смотрят пристально, к писателю сейчас присматриваются через лупу — с этими подписчиками[30], с этими паразитами, которые провоцируют честных людей на подписи, когда Паустовскому дают подписывать то, чего не было, а потом получается то, что было.
На такие вещи мы должны реагировать. Если бы вы сидели на этом месте, вы бы тоже реагировали и сказали: «Как ни неприятно, тов. Михалков, но мы должны разобраться, почему вы вышли в полупьяном виде на эстраду и допустили такую басню — о советской власти или ещё о чём-то».
Есть поэзия застольная, есть подпольная. Нельзя назвать ваш жанр подпольным, потому что он выходит на широкую аудиторию, но то, что он застольный — это факт. Причём знаете, в каком кругу? Я бы ещё посмотрел, кто сидит за столом, и не спел бы, потому что — соберут ваши песни, издадут, дадут предисловие, и вам будет так нехорошо, что вы схватите четвёртый инфаркт. А вы знаете, что они так хотели бы всё это получить и издать! И потом вы будете объяснять: «Я не думал, что так получится».
Поэтому от имени Секретариата, относясь к вам с уважением, любя вас как хорошего писателя, мы должны вас строго предупредить, чтобы вы себе дали зарок. Не портите себе биографию. Вы не знаете, кто сидит в зале, — не ублажайте вы всякую сволочь.
Вот Атаров сидел, ваш друг, но если бы он был настоящим другом, да политически ответственным, я бы на его месте сказал: «Знаешь, не надо, сидит двести разных людей, не пой. Придём домой, за стол сядем, тогда споёшь».
В этих ваших вещах блатной жаргон, а душок-то получается политический, — как вы не крутите, а политический. Бросьте, не надо, это вам не к лицу, вам, талантливому писателю.
Я думаю, будем заканчивать.

Л. А. КАССИЛЬ
Надо принять какое-то решение?
Я думаю, мы примем решение — предупредить А. А. Галича. Нет возражений? (Принимается единогласно.)

А. А. ГАЛИЧ
Я принимаю все высказывания товарищей и рассматриваю их как высказывания дружеские. Иначе я рассматривать не могу. Но, как ни странно, я хочу сказать о другом. И уже обращался по этому поводу.
Получилось так, что я в течение целого ряда лет несу большую общественную работу по Союзу кинематографистов, но я вне общественной жизни Союза писателей. Скажем, мне известно, что бывает целый ряд поездок наших писателей по стране, поездок редакционных, консультационных. Это дело, которым я очень люблю заниматься. Например, будет поездка в Азербайджан. Я жил там, я знаю эту республику. Я прошу учесть Секретариат мою просьбу и желание этим заниматься. Вроде я умею это делать. Я даже занимался Луговским, который посвятил в связи с этим мне свою поэму «Дербент».
Цитата:

ПРОТОКОЛ № 10
закрытого заседания Секретариата
Правления Московской писательской организации[31]
20 мая 1968 года

Присутствовали — Секретари Правления — т.т. Алексеев М. Н., Галин Б. А., Кассиль Л. А., Михалков С. В., Наровчатов С. С., Росляков В. П.[32], Розов В. С., Ильин В. Н.
Парторг МГК КПСС — тов. Тельпугов В. П.
От парткома МО СП РСФСР — т.т. Вергасов И. З., Корольков Ю. М., Смольников А. С.[33]
От МГК КПСС — тов. Ануров В. С.[34]
Председательствует — т. С. В. Михалков

СЛУШАЛИ: 1. О статье, опубликованной в газете «Вечерний Новосибирск» от 18 апреля 1968 года, и письме группы учёных Института геологии и геофизики СО АН СССР на имя председателя Правления СП СССР тов. К. А. Федина по поводу выступления члена СП тов. А. А. Галича в клубе «Интеграл».

(тов. Ильин В. Н.)

В обсуждении приняли участие: т.т. Кассиль Л. А., Галин Б. А., Тельпугов В. П., Розов В. С., Наровчатов С. С., Алексеев М. Н., Ильин В. Н., Михалков С. В.

ПОСТАНОВИЛИ: Ознакомившись со статьёй в газете «Вечерний Новосибирск» и письмом группы учёных, а также заслушав объяснения члена СП тов. Галича А. А., Секретариат Правления МО СП РСФСР считает необходимым отметить отсутствие у тов. Галича А. А. должной требовательности и политического такта при выборе песенного репертуара для публичных выступлений. Секретариат также отмечает, что нарекания на идейно-политическую ущербность исполняемых им отдельных песен имели место и ранее, но, как видно, должных выводов для себя тов. Галич не сделал, о чём свидетельствуют статья и письмо группы учёных. На основании вышеизложенного Секретариат считает нужным строго предупредить тов. Галича А. А. и обязать его более требовательно подходить к отбору произведений, намечаемых им для публичных исполнений, имея при этом в виду их художественную и идейно-политическую направленность.

<...>

Председатель — С. В. МИХАЛКОВ

P. S. Существует ещё один документ — Постановление Секретариата (машинопись на типографском бланке, 1 л.). Мы не приводим его, поскольку он дословно повторяет ту часть Протокола (документ № 4), которая начинается разделом «СЛУШАЛИ». Венчает Постановление штамп «ВЕРНО: Заведующий протокольным отделом МО СП РСФСР»; подпись неразборчива.

Как видно из публикуемых материалов, на этот раз Секретариат лишь «по-дружески» пожурил Галича за то, что тот спел свои песенки не там и не тому, кто имел право их слышать. К автору знаменитой комсомольской песни и фильма «Государственный преступник» отнеслись как к «своему». Это ярчайшее проявление двойного стандарта, думается, напрямую зависело от директивы, опущенной «сверху»; сыграло свою роль и то, что вторым вопросом в том же пункте повестки дня разбиралось поведение «подписантов», пытавшихся защитить участников так называемого дела Галанскова–Гинзбурга–Добровольского. На их фоне в тот момент поведение Галича решили мягко оценить как ошибочное.

Через три с половиной года от «руководящей и направляющей» поступит другая команда — и те же писательские функционеры за те же самые песни исключат Галича из своих рядов...


Подготовка к печати и комментарии А. Е. КРЫЛОВА
ПОСТАНОВЛЕНИЕ МОСКОВСКОГО СЕКРЕТАРИАТА СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ РСФСР

Цитата:

СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ РСФСР
ПРАВЛЕНИЕ МОСКОВСКОГО СЕКРЕТАРИАТА

ПОСТАНОВЛЕНИЕ СЕКРЕТАРИАТА

Пpотокол в|-10 от 20 мая 1968 г.

СЛУШАЛИ: О статье, опубликованной в газете "Вечеpний Новосибиpск" от 18 апpеля 1968 года, и письме гpуппы учёных института геологии и геофизики СО АН СССР на имя пpедседателя Пpавления СП СССР тов. К.А.Федина по поводу выступления члена СП тов. Галича А.А. в клубе "Интегpал".

(тов. Ильин В.Н.)

В обсуждении пpиняли участие: тт. Кассиль Л.А., Галин Б.А., Тельпугов В.П., Розов В.С., Наpовчатов С.С., Алексеев М.Н., Ильин В.Н., Михалков С.В.

ПОСТАНОВИЛИ:

Ознакомившись со статьёй в газете "Вечеpний Новосибиpск" и письмом гpуппы учёных, а также заслушав объяснения члена СП тов. Галича А.А., Секpетаpиат Пpавления МО СП РСФСР считает необходимым отметить отсутствие у тов. Галича А.А. должной тpебовательности и политического такта пpи выбоpе песенного pепеpтуаpа для публичных выступлений. Секpетаpиат также отмечает, что наpекания на идейно-политическую ущеpбность исполняемых им отдельных песен имели место и pанее, но, как видно, должных выводов для себя тов. Галич не сделал, о чём свидетельствует статья и письмо гpуппы ученых. На основании вышеизложенного Секpетаpиат считает нужным стpого пpедупpедить тов. Галича А.А. и обязать его более тpебовательно подходить к отбоpу пpоизведений, намечаемых им для публичных исполнений, имея в виду
их художественную и идейно-политическую напpавленность.

<<...>>

2. За политическую безответственность, выpазившуюся в подписании заявлений и писем в pазличные адpеса, по своей фоpме и содеpжанию дискpедитиpующих пpавопоpядки и автоpитет советских судебных оpганов, а также за игноpиpование факта использования этих документов буpжуазной пpопагандой в целях, вpаждебных Советскому Союзу и советской литеpатуpе, - объявить: стpогий выговоp с занесением в личное дело - Галичу А.А.

electrik 28.05.2011 17:07

Бурштейн А. - Реквием по шестидесятым, или Под знаком «Интеграла»
("Химия и жизнь" №7 и №8 (1992 год)

<...>
И тут подоспел фестиваль. Всесоюзный фестиваль авторской песни, который около года готовился клубами Москвы, Ленинграда, Новосибирска и ЦК ВЛКСМ. Осенью 1967 г. уже было назначили дату и ждали гостей, как вдруг ЦК ВЛКСМ дает отбой. Во все стороны летят телеграммы и звонки, но разве все предусмотришь? Один бард из Киева заявился-таки к назначенному сроку, и ему пришлось устроить утешительный концерт в Большой физической аудитории НГУ за неимением иного места.
Но к марту 1968 г. все было слажено очень тщательно. Правда, и на этот раз на каком-то этапе ЦК ВЛКСМ самоустранился от дела, но нам отступать было поздно. Еще один срыв — дискредитация клуба. Приглашения всем бардам уже были разосланы, и от многих из них, включая Галича, к 1 марта поступили телеграммы о прибытии.
Самое удивительное, что эти официальные приглашения были подписаны первым секретарем РК ВЛКСМ. Удивительно потому, что отношения между райкомом и «Интегралом», находившимся на чрезвычайном положении, сильно осложнились. Зная о плачевном состоянии наших дел, РК настойчиво предлагал нам свою финансовую помощь в обмен на право контроля над решениями «кабинета министров». Излишне говорить, что это условие было совершенно неприемлемо. Мы были готовы к сотрудничеству, а не к подчинению. И вот в самый канун фестиваля, когда многие барды были уже в пути, райком вдруг выдвигает ультиматум: залитовать весь репертуар фестиваля. Помилуйте! Мы ведь даже авторов-то, которые едут, не всех знаем, а уж что везут — тем более. Да и где это видано, чтобы авторскую песню подвергали цензуре? Сколько перебывало в «Интеграле» бардов — никогда их репертуар не ревизовали и не визировали. «Ах, коли так, тогда мы против», — заявляет райком. И надо отдать ему должное — это была его собственная принципиальная позиция, не подсказанная, не навязанная.
Ситуация накалилась, поползли слухи о запрете фестиваля. А уже сформирован оргкомитет (150 человек), расписаны дни и роли, получены билеты, первые три тысячи из 15. Планерки проходят на территории клуба «Гренада», приютившегося в обычной двухкомнатной квартире. Председатель совета знаками зазывает меня и кассира в ванную комнату. По ему одному известным каналам поступили сведения, что не сегодня завтра могут быть приняты меры по пресечению нашей деятельности. «Как быть?» — спрашивает. «Продавать билеты», — отвечаю. «Ну, знаешь, я на себя такую ответственность не возьму», — говорит он. У меня нет охоты спорить, и сомнений тоже нет: «Тогда я возьму». Говорю и понимаю, что сделан не просто выбор между быть фестивалю или не быть, но и между тем, кем мне быть в будущем и кем не быть. Не быть мне после этого в Большой физической несколько лет, не бывать за границей вдвое больше, а быть притчей во языцех на закрытых партсобраниях и страницах местных газет и парией в академических верхах в течение двух последующих десятилетий. Но я хоть буду знать за что, а это дано не каждому.
На следующий день три тысячи билетов разошлись в мгновение ока. Честь клуба была спасена, но и судьба его с этого момента была слита с фестивалем нерасторжимо.
Эту судьбу пришлось решать РК КПСС, оглядываясь на контуры скандала, который был способен нанести урон престижу Академгородка. В сущности, это был последний месяц, когда с такой перспективой еще приходилось считаться. Это касалось всех, кроме РК ВЛКСМ: закусив удила, он шел напролом, гнул свою праведную линию. Надо было что-то противопоставить ему, и я заявил, что «ручаюсь своим присутствием в Академгородке за полный контроль над событиями во время фестивальных дней». Под это ручательство было дано высочайшее «добро».
Первого марта я принял на себя руководство фестивалем. А восьмого состоялось открытие фестиваля — посвященного десятилетию Академгородка и пятилетнему юбилею клуба. Что не помешало, впрочем, объявить впоследствии с высоких трибун все эти совпадения случайными, а закономерным — одновременность студенческих волнений, вспыхнувших в эти дни в Варшаве и списанных на происки сионистов. Но это случится через месяц-другой, в пору всеобщего помешательства о «подписантах» (о них — дальше). А сейчас мы прослушиваем на пробном концерте всех участников фестиваля подряд, по две песни на брата плюс одна на «бис». Из 27 авторов 22 иногородних, причем 11 — лауреаты городских, зональных или всесоюзных конкурсов и слетов. Завершает программу выступление А.А.Галича, тоже с тремя конкурсными песнями. Перед выходом он нервничал, расхаживал за кулисами в обнимку с гитарой, глотал валидол. А вышел и спел «Памяти Пастернака», «Мы похоронены где-то под Нарвой» и «Балладу о прибавочной стоимости». Зал встал, аплодируя. Выбор жюри был предрешен. Галич занял первое место. Вторым был Ю.Кукин, третьим А.Дольский — открытие фестиваля, и еще С.Чесноков — не бард, но великолепный исполнитель и живая антология песен Галича по сию пору.
Галич был готов к тому, что его первое выступление окажется и последним. Спокойно принял известие о том, что по указанию РК КПСС от дальнейшего участия в фестивале он отстраняется. Я тоже с легким сердцем сообщил ему об этом, заранее зная, что этом у решению не устоять против любопытства влиятельной нашей элиты, для которой был резервирован концерт лауреатов фестиваля в зале Дома ученых. Так оно и случилось. И тогда уже мы потеснили остальных, отдав Галичу целое отделение. Это был единственный настоящий его концерт в СССР, при аншлаге, в присутствии всей аккредитованной при фестивале прессы, под камерами двух кинохроник. Его записывали на несколько магнитофонов одновременно, и эти записи разошлись впоследствии по всей стране.
Но концертами дело не ограничивалось. Каждый день — или пресс-конференции, или дискуссии, все при магнитофонах, чтобы исключить возможные в будущем передержки и инсинуации. На первой же пресс-конференции в Доме ученых после моей официальной интродукции слово взял первый секретарь РК ВЛКСМ и исполнил рондо-каприччиозо на тему: «Мы категорически против, ибо фестиваль — это политическая ошибка». И это после решения РК КПСС, обязательного для него как коммуниста! Неудивительно, что впоследствии досталось ему почти наравне с нами, хоть он и предвосхитил события (а может быть, именно поэтому).
А события развивались, как в революцию. Четыре из 15 концертов были обещаны «Эврике», которая арендовала для них залы в Новосибирске, распространила билеты. И — стоп! Обком комсомола неожиданное запрещает концерты. Панические звонки ко мне: что делать? Обращаться в обком партии, говорю. И действительно, через день, сидя за столиком ведущего на концерте, получаю из зала ликующую записку президента «Эврики» Людмилы Кизеевой: «Толя! Поздравь нас с почти победой. Я была у Алферова (второго секретаря обкома партии). Концерты все разрешены. Решение обкома ВЛКСМ отменено. Осталось убедить в этом начальство залов, которое запугано до невозможности. Л.К.»
А ранним утром меня срочно вызывает куратор фестиваля от РК КПСС. Что поделаешь, собираюсь и иду. Прихожу в Дом ученых, он сидит бледный, двое в штатском стоят рядом. «Договор разрушается», — говорит он, прозрачно намекая на мое ручательство. «Каким образом?» — спрашиваю. «В Железнодорожном районе города листовки развешивают: почему, мол, барды поют только в Академгородке, а не у нас. Ты мне это прекрати!». Мы были очень давно знакомы, жили в одном доме, и моей изумленной реакции, слава Богу, хватило ему, чтобы поверить: ни я, ни кто-либо иной из клуба не имеет к этому отношения. Мы признавали игру только с открытыми картами.
Но мнения и позиции сталкивались не только в кулуарах. Дискуссии, шедшие ежедневно в кинозале, позволяли им выплескиваться наружу, срывая маски. Одну из них Галич начал так: «МЫ, работники идеологического фронта...» Он был еще членом двух союзов: кинематографистов и писателей. Однако фронт как риторический образ вдруг материализовался, и оказалось, что он разделяет аудиторию. Публика хлебнула слишком много правды за несколько дней и чуток опьянела, отбросила условности, говорила напрямик все, что думала. Ну и ей сказали, что думали, тогдашние комсомольские вожди Новосибирска. А думали они в то время, что хорошо бы кое-кого и к стенке, чтоб неповадно было. «Дай я ему отвечу, дай я! В конце концов, я официальный представитель комсомольской прессы», — это обращается ко мне Георгий Целмс, спецкор «Комсомолки». Наверное, я совершил ошибку, идя ему навстречу. Очень скоро он дорого заплатит за свою сдержанную критику неконструктивной позиции комсомола в отношении фестиваля. Придется ему покинуть и газету, и столицу, превратиться в инструктора по туризму. Лишь спустя годы он вернулся в журналистику корреспондентом «ЛГ». С тех самых пор, как уехал он в Ригу, не пришлось мне с ним встретиться. Но я храню благодарную память о рыцарском его поступке и о менее заметном, но ощутимом братстве, сплотившем на защиту фестиваля многих гостей. Был среди них и корреспондент «Юности» Виктор Славкин, чей репортаж был рассыпан уже после набора. Такое же фиаско постигло и остальных.
После первой невинной информации об открытии фестиваля, просочившейся в «Правду» и «Комсомолку», пресса вдруг дружно, будто по команде, замолчала. И совершенно противоположной была реакция публики. Вспыхнул невиданный ажиотаж вокруг билетов. Дополнительные концерты продолжались до утра. Черные «Волги» запрудили все подступы к Дому ученых, а их хозяева, падкие на все этакое, под любыми предлогами добивались получения билетов из нашего НЗ. Все входы в зал были вроде бы перекрыты нашими службами, но и они давали слабину, подвергаясь прессингу друзей и знакомых.
Уже на второй день фестиваля к нам нагрянули фининспекторы, чтобы ловить по горяченькому. Но долгий опыт научил нас общению с законами. 15-тысячная смета сходилась с точностью до нескольких десятков рублей. Ругать нас было не за что, но хвалить — тем более, ведь Галич все-таки пел, а он не укладывался ни в какие рамки. Он был единственным в своем роде, и самое простое решение могло состоять в том, чтобы противопоставить его всем остальным. Когда такое намерение явно обозначилось, трое остальных лауреатов включили в свои показательные выступления по одной песне Галича. «Возьмемся за руки, друзья», — пели мы на закрытии. Пели как псалом, как присягу, и действительно держались за руки. На сцене и в зале в этот момент все были едины, и с этим нельзя было не считаться. Наказывать и в самом деле было некого (если не всех), и дело решено было замять.

Никто, в сущности, не пострадал. Если не считать, что «Интеграл» еще раз закрыли, и на этот раз окончательно. Но полгода спустя закрылись и все остальные клубы по стране, ничем особо не провинившиеся. Танки были в Праге, дискутировать было не о чем. Быть может, и хорошо, что «Интеграл» умер не своей смертью, а сгорел в одночасье, как фейерверк, осветив напоследок сумрачный вечер 60-х и их бесславный конец.
<...>



Бурштейн А. Реквием по шестидесятым, или Под знаком «Интеграла». // Химия и жизнь. — 1992. — №7. — С. 22 — 26; №8. — С. 90 — 95. — (Страницы истории). То же: ЭКО. — 1992. — №1


А.И.Бурштейн - ПОД ЗНАКОМ ИНТЕГРАЛА (продолжение)


19 марта 1968 г. мне исполнилось 33 года. Ко дню рождения друзья-интегральцы преподнесли мне в коробочке на бархатной подушечке три здоровенных гвоздя с посвящением: “Хорошему человеку не жалко”. Месяц спустя хороший человек проснулся утром с невесть откуда взявшимся, но ясным ощущением: защищать в Новосибирске докторскую диссертацию нельзя. Неделя на сборы, и я еду поездом в Москву. Один из соседей по купе — слушатель военного училища из Новосибирска — усердно старается произвести впечатление хорошо осведомленного человека. Он возбужденно выкладывает подробности о событиях в Чехословакии, почерпнутые на закрытых партийных собраниях. Не удовлетворившись произведенным эффектом, пробует огорошить нас уже совершенно сенсационной новостью: “А у нас-то, у нас, в Новосибирске, вы знаете, есть такой клуб “Под интегралом”, так вот его президент кого угодно сюда пригласить может, ну просто вот кого хочет, того и приглашает!” Второй наш сосед из Академгородка, так что мне не осталось ничего иного, как представиться. Остальные двое суток пути курсант ну разве что в рот мне не заглядывал. Изумлялся, видно, что за враг такой рода человеческого — ни тебе рогов, ни копыт.
Таков смешной аспект ситуации. Но было и кое-что посерьезнее. 18 апреля 1968 г. “Вечерний Новосибирск” разразился статьей на двух полосах “Песня — это оружие”. Ее автор — член Союза журналистов СССР Н.Мейсак, потерявший ноги при обороне Москвы, был человеком истовым и честным, но солдатом партии, принимавшим директиву за вдохновение. На концертах он не был, но представил “бардов” неопрятно одетыми, в нечищенных ботинках, протестующих нечесанными головами и песнями, в которых ему чудилось “что-то фальшивое. Какое-то нелепое кривлянье, поразительная нескромность и, простите, некоторая малограмотность”. Спроектировав их таким образом на постоянно охаиваемых в печати “хиппи”, автор назидательно поучал бардов: “В баньку бы сбегать перед концертом! Чтоб не чесаться под гитару на сцене. И хотя бы раз в неделю читать газеты и слушать радио... Против чего возражаете, парни? Против того, что перед вами богатейший выбор белых булок, о которых пока лишь мечтать могут две трети человечества? Против того, что для вас, молодых, построен великолепный Академический городок, стоящий 300 миллионов? Против того, что у нас появляется все больше великолепных магазинов, плавательных бассейнов, танцевальных залов, школ, институтов? А иные мальчики, видите ли, не умываются и не стригутся “в знак протеста” против того, что... у нас нет кабаре со стриптизом. Надо бы все-таки знать историю своей страны, мальчики! И — преклоняться перед подвигом своего народа”,
Автор статьи “разобрался” и с Галичем, приписав ему слова и действия отрицательных персонажей его песен. Вроде бы Мейсак и понимает, по какому поводу пьет “за родину и за неродину” герой “Баллады о прибавочной стоимости”, но приходит в праведное негодование: “Святые слова “За Родину” произносятся от лица омерзительного, оскотиневшегося пьянчуги! С этими словами Зоя шла на фашистский эшафот. Не забыли Зою?” Пафос без повода нагнетается до истерики. Вспоминаются однополчане и павшие. “Как бы они посмотрели на того, кто произносит эти слова под отрыжку пьяного бездельника? И — на вас, аплодирующих”. Вот уж воистину, не упомяни имя господне всуе. Когда “несостоявшийся капиталист, так сладко воспеваемый Галичем, в бешенстве обрушивается на революцию”, национализировавшую его еще не обретенное наследство, Мейсак тут же приписывает его слова самому автору сатиры и негодует пуще прежнего: “Это о тех, кто совершил революцию, избавив страну от угнетателей! Это же откровенное издевательство над нашими идеями, жизненными принципами. Ведь Галич, кривляясь, издевается над самыми святыми нашими понятиями. А в зале... пусть редкие, но аплодисменты. Вот ведь до чего доводит потеря чувства гражданственности! Да разве можно вот этак — о своей родной стране, которая поит тебя и кормит, защищает от врагов и дает тебе крылья! Это же Родина, товарищи!..”
Нет надобности полемизировать здесь с Н.Мейсаком. Каждый сам может составить представление об отношении автора “Когда я вернусь” к Родине. Важно то, что не только сейчас, но и тогда это выступление в печати шокировало, воспринималось как идеологическое шаманство. Оно настолько резко контрастировало с еще не выветрившимся духом времени, что в московских журналистских кругах статью квалифицировали как провинциальное мракобесие. Возмущение было настолько велико, что оказалось заразительным, и я поддался соблазну противостоять этому грубому выпаду. Галя Гусева из студии “Наш дом”, работавшая на радио, вызвалась мне помочь, устроив интервью “Маяка” с президентом официально ничем не скомпрометированного (и даже закрытого) клуба. Говорилось в нем о всяком разном, но ключевым был вопрос о правомерности расправы с клубным движением, перешагнувшим границы дозволенного. Интервьюировавший меня корреспондент радио Олег Борисов сформулировал его следующим образом:
— Анатолий! В вашей деятельности, несомненно, много нового! Но ведь новое всегда рождается в борьбе со старым, как известно из диалектики. Как в этом отношении происходит ваше творческое саморазвитие?
Каков вопрос, таков и ответ:
— Мы, по-видимому, не исключение, поскольку законы диалектики всеобъемлющи. Да, вы правы, в нашем развитии встречаются трудности, но я глубоко убежден, — такого рода трудности и противоречия обусловлены инерционностью — обычной инерционностью человеческого мышления по отношению к новому. Известно, например, что более двух тысяч лет назад молодежь упрекали в том, что она ходит мыться в горячие бани, тогда как Геракл мылся только под холодным душем. Наша молодежь попадает под огонь аналогичной критики. И все же это наша, советская молодежь, просто надо удовлетворять ее сегодняшние требования и не бояться этого, вот и все. Она нисколько не хуже той молодежи, которая воевала на фронте...
Произнося по радио эти наставления, я вовсе не намеревался дразнить гусей, а искренне хотел подсказать руководству области, что надо учиться терпимости и плюрализму, если хочешь ладить с молодежью. Подсказал и уехал отдыхать, оставив докторскую диссертацию в совете Института химической физики АН СССР.
А в эти самые дни в Новосибирске политический шабаш набирал силу, опережая самое время. Появилась еще одна публикация в той же газете, на этот раз редакционная: “Нужны четкие идейные позиции”. Теперь уже досталось всем, от кого поступили в редакцию возмущенные отклики. Аспиранту НГУ А.Хуторецкому, упрекнувшему газету в том, что “она поместила статью, насыщенную клеветническими измышлениями и гнуснейшими инсинуациями в адрес умных, достойных людей”, редакция ответствовала:
“О чем дискутировать, товарищ будущий ученый! О песнях Галича? Очень жалко, что вы до сих пор не научились отличать белое от черного. А ведь так можно и позабыть, чей хлеб ешь”. Прилетело и мне:
“В организации концертов “бардов” основная “заслуга” принадлежит кандидату физико-математических наук А.Бурштейну, который до последнего времени был так называемым “президентом” клуба “Под интегралом”. В этом деле он проявил изворотливость и энергию. Ведь элементарный порядок требует от организаторов выступлений профессиональных и самодеятельных артистов хотя бы простого знакомства с их репертуаром. Трудно поверить, что Бурштейн не знал, о чем будут вещать участники концертной бригады “бардов”, о том, что Галич, как он сам говорил, будет исполнять песни “от лица идиота”.Бурштейн готовится к защите докторской диссертации. Хорошо бы ему перед этим почитать книжки по политграмоте и определить свои идейные позиции. Советскому обществу нужны не только физики и математики, но идейно убежденные люди, прочно стоящие на марксистско-ленинских позициях”.
Впервые обо мне говорилось как об экс-президенте или же как о президенте экс-клуба. А неделю спустя по радио передают мое назидательное интервью, и иные горячие головы плещут масло в огонь политической бури, используя его как аргумент “сверху”. Ничего о том не ведая, в первый же вечер по возвращении в городок забредаю в хорошем расположении духа к академику Будкеру, заметив его в огороде. Не расставаясь с лопатой, он бесстрастно роняет, завидев меня: “Поздравляю, сам себя похоронил”. — “Что вы имеете в виду, Андрей Михайлович?” — “Как что, разве это не ты выступал по радио?”
— Так ведь по советскому же!
— Теперь это, как говорится, “без разницы”.
Чтобы понять эту пикировку, надо кое-что знать о драматических событиях, развернувшихся уже после фестиваля, когда “чужие голоса” пофамильно назвали “подписантов”. Среди них оказалось и 46 человек из Академгородка. Подписи стояли под петициями, адресованными Верховному суду СССР и оказавшимися за кордоном невесть как. Петиции содержали настойчивые просьбы, если не требования, гласного и объективного судопроизводства, которое не было таковым в процессе над Галансковым и Гинзбургом. Последний всего лишь пытался опротестовать осуждение Даниеля и Синявского, свершившееся годом раньше, для чего собрал для самиздата относящиеся к этому делу материалы. Его право на протест наши “подписанты” отстаивали как свое собственное.
В отличие от надписей на стенах торгового центра, этот акт гражданской озабоченности был лояльным и вообще нормальным с правовой точки зрения. И вместе с тем аномальным, беспрецедентным в жизни нашего общества, все еще продолжавшего считать, что от власти не только нельзя ничего требовать, но даже и сомневаться в ее непогрешимости преступно. За одно лишь это сомнение нарушивших табу партийцев стали повсеместно выгонять из партии, а иных даже увольнять с работы. К моменту нашего разговора с Будкером общественное неистовство достигло апогея. Значительная часть населения искренне недоумевала, откуда вообще могли взяться сомнения при отсутствии какой бы то ни было информации в отечественной печати и гневно обличала “подписантов” как поющих с “вражеского голоса”. На этой волне демагогии усиленно муссировались слухи, что главные-де организаторы остались в тени, подтолкнув под руку простаков. Это был прозрачный намек на “Интеграл”, который притягивал к делу уши. Открытым текстом на закрытых собраниях меня и друга осуждали “за пропаганду песен Галича”, а подозревали чуть ли не в заговоре.
Правда же состояла в том, что, когда однажды вечером ко мне заявился поздний гость, чтобы ознакомить с текстом петиции,я весьма разочаровал его, вернув документ неподписанным. Он ушел, а на другой день у меня собрались лидеры клуба, входившие в чрезвычайный комитет. У президента не было права приказывать, но я употребил весь свой авторитет, чтобы убедить их воздержаться от подписи. Я говорил им, что мы стоим не перед моральным, а перед политическим выбором. Подписать циркулирующее негласно письмо — значит дать повод считать, что “Интеграл” — это лишь видимая часть айсберга. Ну, а если есть невидимая, то уж ясное дело: находясь в подполье, она вынашивает тайные замыслы. Я говорил, что стоящие во главе общественной организации не имеют права выражать личное мнение. Хотим мы этого или нет, но мы ответственны за доверившихся нам членов клуба, которые ни сном, ни духом не ведают о происходящем и не уполномочивали нас распоряжаться их судьбами, никого не спросясь.
А то что судьбы могут быть сломаны на этом, не исключалось. Увы, некоторым казалось в тот вечер, что я сгущаю краски, да и мне самому на исходе 1967 г. не очень-то верилось, что такое может случиться, но считаться с этой возможностью я был обязан. А год спустя Сережа Андреев — мой поздний гость, погибший впоследствии под высоким напряжением в ИЯФе, — пришел еще раз, чтобы пожать руку за дальновидное решение. Ах как были разочарованы иные наши “радетели”, не найдя под петициями вожделенных подписей большинства интегральских лидеров, даже скрыть это были не в силах. Не инспирировать “Интегралу” заговор, не раскрутить “коллективки” с международными связями! Увы!
И тут, как на грех, это интервью по всесоюзному радио, ну прямо сапогом да на больную мозоль. Последовал прямой высочайший звонок начальнику Гостелерадио, и оба мои интервьюера получили свое. А Будкера уполномочили уговорить меня уехать из Академгородка подобру-поздорову, “как обещал”. Надо отдать ему должное, он и обмен квартиры на Москву оговорил в качестве условия, и даже работу мне там успел подыскать. Короче, выслали меня вон. Слава Богу, хоть не из страны. Однако посредническая роль Будкера в этом деле и смущала, и коробила меня. Мы не были связаны ни по работе, ни по университету в тот момент, а если и были близко знакомы, то лишь в тех пределах, какие оставляла разница в возрасте и положении. Поколебавшись немного, я в конце концов отказался от его помощи, пообещав всерьез рассмотреть этот вопрос, если ко мне обратятся напрямик. “А ты уверен, что с тобой кто-либо станет разговаривать? — спросил Будкер раздосадованно. — Смотри, пожалеешь”. — “Пусть так”, — ответил я.
Стояло жаркое лето, диссертация лежала в Москве, “Интеграл” в руинах. Я был свободен ото всех и вся и готов к обороне. Но на небе ни облачка. И вдруг... Пожаловали-таки к директору все с той же песней: пусть уезжает. Однако старый упрямец и педант, бывший путевой обходчик, а по тогдашнему положению член-корреспондент АН СССР А.А.Ковальский и бровью не повел. На работе, мол, зарекомендовал себя отлично, деловых претензий ему институт предъявить не может, а если он по вашей линии проштрафился, то вам и меры принимать. Не стал мараться. А день или два спустя иду я по улице, размышляя, у кого бы переписать собственное интервью в целях самозащиты, как вдруг Лаврентьев, заметив меня из окна своей машины, резко тормозит:
“Садись!” Нам было по дороге на работу, но никогда прежде он меня так не подбирал.
— Там тебе собираются характеристику менять на защиту. В худшую сторону, значит. Так ты не сопротивляйся. Я обо всем договорился, никаких последствий это иметь не будет.
Я было начал сокрушаться, что такой сюрприз преподнесен академику Семенову (директору ИХФ) и совету по защитам. Но Дед пропустил все мимо ушей.
— А ты зачем ему такую клизму вставил? — спросил он, останавливая машину. “Он”, то есть первый секретарь обкома КПСС Ф.Горячев, был в многолетней упорной конфронтации с Дедом (оба — члены ЦК в ту пору), а я — всего лишь легкой фигурой в их партии, которой не следовало выдвигаться для объявления шаха. Но “он” же был и главным поваром, заварившим всю эту кашу с “подписантами”, которую Деду приходилось теперь расхлебывать вместе с нами. Мне было что сказать в свое оправдание, но вместо этого я вдруг брякнул:
— А знаете, приятно иногда вставить!
— Го-го-го, — загрохотал Дед. Кто-кто, а уж он-то знал толк в драке на всех уровнях и сам не считался ни с чем, когда входил во вкус.
Моя гражданская казнь, заранее обреченная на фарс, состоялась в июле. На этот раз гости пожаловали рангом пониже, из РК ВЛКСМ, и не в дирекцию, а в партбюро, которое тоже оказалось несговорчивым. Только к ночи договорились: отозвать характеристику из Москвы и отметить в ней “нечеткие идейные позиции” будущего доктора наук. Такова была дань статье, где мне советовали подучиться политграмоте. Однако и “необразованный” я прошел все этапы защиты нормально. Публичное поругание смутило, правда, одного из моих оппонентов, и он под благовидным предлогом сложил свои полномочия. Тогда я связался с отдыхавшим в Крыму членом-корреспондентом АН СССР Р.Сагдеевым выручай, мол, Он ответил телеграммой; “Согласен оппонировать Но особенно растрогал меня покойный В.М.Галицкий, член-корреспондент АН СССР, в недалеком прошлом новосибирец. О позвонил сам и сказал:
— Толя, я слышал, у вас неприятности. Вы можете рассчитывать на меня как на оппонента.
Традиционный банкет по случаю успешной защиты состоялся в Доме композитора, давали омуля. А несколько лет спустя А.Будкер сказал мне:
— Ты думаешь, что ты умный. А ты самый что ни на есть дурак. Тебе советовали: имеешь девятнадцать — не тяни больше. А ты взял. Ну да, ты взял валета, но разве ты не дурак?
Он был прав, но я не раскаивался.
А везение состояло в том, что дело мое решалось именно в июле, ни месяцем позже. Мудрая и высокообразованная жена М.А.Лаврентьева, признавая подлинную поэзию в песнях Галича, вмешалась в события в самый критический момент. Она активизировала мужа, ссылаясь на возможность международного скандала, особенно в научных кругах, знавших “Интеграл” не понаслышке. Уже в августе эти аргументы ни на кого бы не произвели впечатления. Да и мои идейные позиции, в действительности очень четкие, совсем иначе стали восприниматься после чешских событий, заставших меня на туристской тропе в Карпатах.
Когда после этого я впервые “вышел в свет”, заявившись осенью на званый а-ля-фуршет французских приборостроителей, чуравшихся меня было значительно больше, чем братавшихся. Одному высокопоставленному временщику даже ударило в голову вывести вон эту персону нон грата. В конце концов все обошлось, но гадкое ощущение осталось. Тогда-то я и решил: воскреснем еще раз. Не узкий круг посвященных, а весь городок должен знать: мы не подавлены, не деморализованы. Мы — не участвующие в этом времени, в безвременьи. НЕУЧи мы. Мы закатим напоследок “Бал неучей” в Доме ученых и завяжем с политикой, но сами. Сами.
Это случилось в ночь на Новый 1969 год. Не под знаком “Интеграла”, но под его эгидой. Брошен клич — и снова более сотни человек сплотилось вокруг того, что называлось оргкомитетом бала. Три недели кипела работа, ибо готовился пир во время чумы. Все витражи фойе и ресторана Дома ученых были ярко расписаны профессиональными художниками, все пятьсот гостей были одеты кто во что горазд: Будкер и Беляев в тогах, А.Д.Александров — старик Хоттабыч, вертится рулетка, бродят с песнями цыгане, живая полуобнаженная русалка устроилась на островке бассейна в зимнем саду. Приглашенный на бал редактор 16-й полосы “ЛГ” Веселовский потерянно бродит из зала в зал, недоумевая, где и когда состоится, наконец, его программа (после, позже, у меня на дому, отдыхай пока!). Несуразные костюмы расковывают публику, она прекрасно обходится без массовиков-затейников, веселится и дурачится в ожидании Нового года.
За пять минут до полуночи беру в руки микрофон в радиорубке и вещаю, никого не видя, на все пять залов на двух этажах. Мол, дорогие неучи, встретим Новый год вместе, в спортзале (освобожденном под елку и танцы), сдвинем бокалы с шампанским и пожелаем себе, чтобы пыл души не угасал в нас и фортуна не отворачивалась. Вхожу и обнаруживаю с изумлением: все дисциплинированно потянулись в спортзал. В нем полутьма, блестки света и бой курантов. Наступает не Новый год, наступает Новое время, которое потом назовут застойным. Но нам около 30, жизнь, в сущности, впереди и отчаиваться рано. Мы уйдем кто в науку, кто в личную жизнь. Пойдут у нас дети и научные труды, будут и попытки изменить что-то к лучшему, кому-то помочь, в духе теории “малых дел”. Но не будет среди нас преуспевших на послушании, выдвинувшихся на молчании, польстившихся на компромиссы с совестью. Об этом легко сказать, но лишь тот, кто прожил эти 20 лет, знает, сколько неброского мужества требовалось, чтобы сохранить человеческое достоинство, свободомыслие и гражданскую солидарность, символом которой в свое время был “Интеграл”.
Сохранилась книга отзывов “Интеграла”, в которой оставили записи многие яркие личности 60-х годов. “Что такое Интеграл? — вопрошает в ней Юра Кукин. — Я в такое не играл...” Но только ли то была игра? Да, конечно, и игра тоже: увлекательная, азартная, иногда с огнем. Но было в ней и еще нечто нешуточное: игравшим приходилось нажимать на пружины, приводившие в движение наш маленький, но замкнутый социум. На этой модели и на собственном опыте мы познавали, открывали для себя тьму неписаных правил и подспудных механизмов, управляющих и городком, и городом, и страной в целом.
Самим именем “Интеграла” мы провозглашали свою миссию: объединять все силы, стремящиеся к социальному миру и прогрессу, улавливать равнодействующую этих сил и следовать в заданном ею направлении. Мы ратовали тогда за эволюционное развитие и выбрали путь компромиссов как единственно бескровный выход из тупика. Баррикады на этом пути были воздвигнуты не нами. Дутые политические процессы и разгром клубного движения в 1968 г. были всего лишь превентивной мерой перед возобновлением холодной войны на внешнем и внутреннем фронтах.


Фрагмент о фестивале из программы "Старая квартира 1968"
http://rutube.ru/video/244524a9c7348...846f81d1a3a59/

electrik 28.05.2011 17:09

Владимир Островский (Ванкувер, Канада) - Памяти Александра Галича: «МОЙ БОГ, СОТВОРЕННЫЙ ИЗ СЛОВА»

http://f8.ifotki.info/org/d23b869107...2389076811.jpg http://f8.ifotki.info/org/8cbf264f37...2389076811.jpg

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку —
Каждый выбирает для себя...

Ю. Левитанский



Пятнадцатого декабря 2002 года исполнилось четверть века со дня смерти Александра Аркадьевича Галича (Гинзбурга) — смерти трагической и загадочной: в своей парижской эмигрантской квартире он подключал в электросеть только что купленный телерадио-комбайн. Жена, пришедшая буквально через 10-15 минут, нашла его, лежащим мёртвым на полу с оголённым проводом в руке.
Он похоронен на небольшом кладбище Сент-Женевьев де Буа близ Парижа. Здесь недалеко друг от друга находятся могилы выдающихся деятелей русской культуры И.Бунина, А.Ремизова, И.Шмелёва, М.Шагала, Д.Мережковского, А.Тарковского, В.Некрасова и других «врагов» советского государства, которыми гордилась бы любая цивилизованная мировая держава. На похоронах Галича присутствовали писатели, художники, общественные деятели и многочисленные почитатели его творчества. Многие приехали из Швейцарии, Германии, Бельгии. Только из России, которую бард любил с сыновней нежностью, не приехал никто.

В Казахстане и в Магадане,
Среди снега и ковыля...
Разве есть земля богоданней,
Чем безбожная та земля?!

Советская система боялась даже мёртвого Галича. Его вдова Ангелина Николаевна получила огромное количество телеграмм с выражением глубокого соболезнования, в том числе от А.Сахарова и Л.Копелева. Культурная Россия и вся Европа прощались со своим выдающимся представителем.
Что же произошло с преуспевающим членом Союзов советских писателей и кинематографистов: драматургом, сценаристом большого количества кинофильмов, автором популярных песен для молодёжи на рубеже его пятидесятилетия?
Вот как сам Галич объяснял происшедшее: «Я уже всё видел. Я уже был благополучным сценаристом, благополучным драматургом, благополучным советским холуем. И я понял, что я так больше не могу. Что я должен, наконец-то, заговорить в полный голос, заговорить правду...»
Интересно, что его, как Б.Окуджаву и А.Городницкого, вдохновлял пример декабристов. Почти через 150 лет после восстания на Сенатской площади он писал:

И всё так же, не проще,
Век наш пробует нас —
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь,
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь
В тот назначенный час?!

И, несмотря на всё своё «благополучие», Галич вышел на площадь.

Не моя это, вроде, боль,
Так чего я кидаюсь в бой?
А вела меня в бой судьба
Как солдата ведёт труба.

Галич жил в эпоху расцвета бардовской песни. Вряд ли когда-нибудь повторится такое созвездие имён как Высоцкий, Окуджава, Городницкий, Берковский, Визбор, Ким, Кукин, Клячкин. Каждый из них вошёл в историю русской культуры. И тем не менее... Галич даже среди них стоит особняком. Для большинства советских бардов был характерен «эзопов язык», что было понятно и объяснимо в гнилостное время маразматического застоя. Галич в своих песнях называл вещи и события своими именами, по-существу, играя с огнём. Елена Боннэр как-то сказала о Галиче: «В какой-то момент талант становится сильнее инстинкта самосохранения».
Обличая безразличие абсолютного большинства советских людей к преступной интервенции в Чехословакию, Галич писал:

А танки идут по вацлавской брусчатке,
И наш бронепоезд стоит у Градчан.
...А я умываю руки!
А он умывает руки,
Спасая свой жалкий Рим!
И нечего притворяться —
Мы ведаем, что творим!

Здесь я хочу сделать небольшое отступление, так как современные читатели не поймут той ненависти и одновременно — боязни, которые Галич вызывал у Кремля. Для иллюстрации приведу пример из своей жизни. У меня был самый близкий друг — Лёня Барон (он рано и трагически ушёл из жизни). Мы оба страстно любили бардовскую песню, но если для меня это было хобби, то для него — жизнь. Я уже не помню точную хронологию событий: по-моему, это было в семидесятых годах; он жил в Риге, а я — в Минске (десять часов езды ночным поездом). У обоих были знаменитые магнитофоны «Яуза» и довольно солидные фонотеки. Но у Лёни была великолепная фонотека записей Галича, у меня — крохи. И вот однажды я собрался к нему в гости, чтобы переписать Галича. Мой самый близкий друг твёрдо сказал: «Нет. Если тебя застукают в поезде с этими записями, пришьют срок и тебе, и мне. Хочешь слушать — пожалуйста».
Он выложил кассеты, оставил мне еду и ушёл на работу, закрыв дверь квартиры на замок и оставив меня наслаждаться Галичем. К сожалению, это была не комедия, а трагедия: Галич действовал на КГБ, как красный цвет на быка. Ведь при высылке за пределы СССР одним из обвинений был якобы арест некоего человека, распространявшего кассеты с записями его песен.

В поэме «Кадиш» Галич обращается к Янушу Корчаку — польскому еврею — врачу, писателю и педагогу, погибшему вместе со своими воспитанниками в концлагере Треблинка:

Но из года семидесятого
Я вам кричу: «Пан Корчак!
Не возвращайтесь!
Вам стыдно будет в этой Варшаве!
...Вам страшно будет в этой Варшаве!...
...Вы будете чужестранцем
В вашей родной Варшаве».

С какой болью и гневом, как современно звучат строфы из «Реквиема по неубитым»:

...Каждый случайный выстрел
Несметной грозит бедой,
Так что же тебе неймётся,
Красавчик, фашистский выкормыш,
Увенчанный нашим орденом
И Золотой Звездой?!
...Должно быть, с Павликом Коганом
Бежал ты в атаку вместе,
И рядом с тобой под Выборгом
Убит был Антон Копштейн!

Так Галич отреагировал на вселенский позор России — присвоение высшей советской награды — звания Героя Советского Союза президенту Египта Насеру, единственной «заслугой» которого перед СССР был его ярый антисемитизм.
Не будучи религиозным иудеем, поэт нежно и страстно любил Израиль. Вот как он выразил свои чувства в стихотворении «Песок Израиля»:

Вспомни:
На этих дюнах, под этим небом,
Наша — давным-давно — началась судьба.
С пылью дорог изгнания и с горьким хлебом,
Впрочем, за это тоже:
— Тода раба!1
...Сколько
Утрат, пожаров и лихолетий?
Скоро ль сумеем им подвести итог?!
Помни —
Из всех песочных часов на свете
Кто-то сюда веками свозил песок!

Человеческая мораль и связанный с ним поиск «доброго» Бога — одна из основных тем, которые мучили его всю жизнь.

От скорости века в сонности
Живём мы, в живых не значась...
Непротивление совести —
Удобнейшее из чудачеств!
И только порой под сердцем
Кольнёт тоскливо и гневно —
Уходит наш поезд в Освенцим,
Наш поезд уходит в Освенцим
Сегодня и ежедневно!

А вот его восприятие Бога на разных этапах жизненного пути.

...Мой бог, сотворённый из глины,
Сказал мне:
«Иди и убей».
И канули годы.
И снова —
Всё так же, но только грубей,
Мой бог, сотворённый из слова,
Твердил мне: «Иди и убей».
И шёл я дорогою праха,
Мне в платье впивался репей,
И бог, сотворённый из страха,
Шептал мне:
«Иди и убей!»
И вновь я печально и строго
С утра выхожу на порог —
На поиски доброго Бога
И — ах, да поможет мне Бог!

Нашёл ли Галич доброго Бога, крестившись на закате своей жизни? Крестил его близкий друг и сподвижник по правозащитному движению, знаменитый священник Александр Мень (еврей по национальности), убитый впоследствии не найденными по сегодняшний день «патриотами».

1968 год был годом пятидесятилетия Александра Аркадьевича. Мог ли он предполагать, что именно этот год во многом будет определять дальнейший ход и даже срок его жизни? Может быть... Вот как вспоминал он сам о тех событиях:

«Была минута счастья в 1968 году. Весною того года безумцы из новосибирского Академгородка решили организовать у себя фестиваль песенной поэзии. Это был первый и последний фестиваль подобного рода... Мы пели по двадцать четыре часа в сутки: мы пели на концертах, в гостинице друг другу.., нас приглашали в гости... А в последний вечер состоялся большой концерт в зале Дома учёных. Зал вмещает около двух тысяч человек... Один из устроителей фестиваля с перепуганным лицом прибежал ко мне и сказал, что прибыло всё новосибирское начальство, обкомовцы, и привезли с собой три автобуса молодчиков, которые собираются устроить обструкцию... Я выхожу на сцену и чувствую спиной ненавидящие взгляды этих самых молодчиков, буравящих меня сзади... Я начал своё выступление с песни «Промолчи» («Старательский вальсок»):

И не веря ни сердцу, ни разуму,
Для надёжности спрятав глаза,
Сколько раз мы молчали по-разному,
Но не «против», конечно, а «за»!
Где теперь крикуны и печальники?
Отшумели и сгинули смолоду...
А молчальники вышли в начальники,
Потому что молчание — золото.

...А потом я спел «Памяти Пастернака»:

Разобрали венки на веники,
На полчасика погрустнели,
Как годимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!
И терзали Шопена лабухи,
И торжественно шло прощанье..
. Он не мылил петли в Елабуге,
И с ума не сходил в Сучане!
...Ах, осыпались лапы елочьи
Отзвенели его метели...
До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели!
...Вот и смолкли клевета и споры,
Словно взят у вечности отгул...
А над гробом встали мародёры,
И несут почётный караул... Ка-ра-ул!

Я закончил. Аплодисментов не было. Зал молчал... зал начал вставать. Люди просто поднимались и стоя, молча смотрели на сцену. Это была демонстрация в память Бориса Леонидовича Пастернака...»

Одновременно это была дань мужеству, высокой гражданской позиции и героизма Александра Галича, прилюдно показавшего своими стихами всё ничтожество советского руководства. Он сознательно вступил в смертельный бой с системой и здесь вновь напрашивается аналогия с декабристами.

Вскоре после концерта в газете «Вечерний Новосибирск» была опубликована разгромная статья, отражавшая официальную оценку творчества Галича. В поддержку мужественного барда выступила коллегия Дома учёных СО Академии Наук СССР во главе с её председателем Членом-Корреспондентом А.Н.СССР А.Ляпуновым; было и письмо, подписанное многими учёными, в котором выражалось возмущение публикацией в газете. Как много значила эта поддержка для Галича! Как много значила возможность для людей, может быть, единственный раз в жизни почувствовать себя людьми!
Но процесс травли и издевательства над Галичем продолжался. В декабре 1971 года его исключают из Союза писателей, а через несколько месяцев — из Союза кинематографистов. Поликлинике, где он лечится, запрещается возобновлять справку об инвалидности, чтобы лишить минимальной пенсии — единственного источника существования. Но власти плохо знали свой народ: ежемесячно опальный бард получал анонимный денежный перевод на 100 рублей. Сейчас известен источник этих переводов — «академическая касса», деньги в которую давали многие учёные, например, академики П.Капица, С.Лебедев и многие другие.
В октябре 1973 года Галича приглашают в Норвегию на семинар о К.С.Станиславском, учеником которого он являлся. И не просто участником, а руководителем. В КГБ ему чётко сказали, что как представитель СССР он за границу не выедет никогда. Ему было предложено выйти из гражданства и покинуть страну… навсегда.
Фазиль Искандер вспоминает: «Чтобы понять трагедию отъезда Галича, надо было видеть его в те дни, те часы… Такой большой, красивый, но совершенно погасший. Он пытался бодриться, конечно, но чем больше бодрился, тем больше чувствовал, что случилось нечто страшное. Я не хотел себе самому признаваться, что он уезжает умирать…». А сам Галич был убеждён в этом.
За границей он сразу же ощутил духовный вакуум, невостребованность.

Как каменный лес, онемело
Стоим мы на том рубеже,
Где тело — как будто не тело,
Где слово — не только не дело,
Но даже не слово уже.

И кому в этих условиях нужны были его смелость, борьба за справедливость, его разоблачения? У властей был богатый опыт по этой части, ведь ещё в 1922 году из страны была выслана за рубеж большая группа «гнилой» интеллигенции, среди которой находился, между прочим, великий философ двадцатого века Н.Бердяев. Стране, где каждая кухарка могла научиться управлять государством, философы, так же, как и поэты, никогда нужны не были: всегда, обо всём и о каждом в отдельности думала партия.

Растерянность Галича в новой для него зарубежной обстановке явилась поводом для версии о самоубийстве. Версию о самоубийстве из-за глубокой депрессии поддерживал близко знавший Галича его друг и близкий товарищ по эмиграции писатель В.Некрасов, который так описывал состояние своего друга:

«А вот не так и хорошо ему было — умному, талантливому, может быть именно потому, что умному и талантливому не всегда и не везде хорошо... Галичу нужен был не только читатель, но и слушатель, зритель, и как бы хорошо не переводили тексты его песен, в зале перед ним были чужестранцы. Пусть в Иерусалиме их меньше, чем в Палермо или Венеции, но проблемы-то у них свои и пьют-то они не сто грамм или полкило, а маленькими глотками своё «кьянти» или «вермут». И облака у них плывут не в Абакан, а в какую-то неведомую нам, непонятную даль...»

Так было ли самоубийство? Но, во-первых, на нём лежала ответственность за судьбу больной жены, во-вторых, он был христианином, верующим человеком, а христианство осуждает самоубийство, считая его смертным грехом.
Вторая версия — несчастный случай. Она, бесспорно, имеет право на существование, хотя трудно представить себе, как мог человек, в совершенстве знающий звукозаписывающую аппаратуру, совершить столь элементарную и в то же время столь роковую ошибку. Хотя... В жизни встречаются разные ситуации.
И, наконец, третья версия — убийство. Вот что писал в своих воспоминаниях А.Д.Сахаров — близкий друг Галича:

«За одиннадцать с половиной месяцев до его смерти мать Саши (она оставалась в СССР) получила по почте на Новый год странное письмо. Взволновавшись, она пришла к нам: в конверт был вложен листок из календаря, на котором было на машинке напечатано (с маленькой буквы в одну строчку): «принято решение убить вашего сына Александра». Мы как сумели успокоили мать, сказав, что когда действительно убивают, то не делают таких предупреждений. Но на самом деле в хитроумной практике КГБ бывает и такое...»

В любом случае разгадка тайны находится в архивах этой зловещей организации.
Народная мудрость гласит: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты». Вот друзья Галича: С.Михоэлс, А.Сахаров, А.Мень, П.Григоренко, В.Шаламов, Л.Копелев, Б.Чичибабин, М.Растропович, Ю.Домбровский, Ф.Вигдорова, В.Максимов, В.Некрасов. Большинству из них он посвятил стихи и песни. Его литературными кумирами были А.Ахматова, О.Мандельштам, М.Зощенко, Д.Хармс, Б.Пастернак. Чтобы лучше представить себе образ «железного» барда, интересно послушать рассказ одного из его знакомых:

«Близкая мне женщина после тяжёлой операции потеряла много крови, и, как сказал мне её врач, надежд на спасение было мало. Когда я навестил её, она попросила, чтобы я привёз ей магнитофон и записи песен Галича, которые она очень любила. Я рассказал об этой просьбе Александру Аркадьевичу. Он, не говоря ни слова, положил гитару в чехол, поехал в больницу сам и вместо магнитофона пел для этой женщины примерно час. После этого случилось чудо — она выжила. Так вот, когда я читал или слышал на собраниях о якобы «аморальном» Галиче, я всегда вспоминал этот его приезд в больницу».

О Галиче написано много. Вот некоторые из высказываний.

«Это был действительно народный певец, певец народного дела... он был больной страданиями родины, больной тем, что у нас происходит» (академик Д.Лихачёв).

«Песни Галича прежде всего глубоко гражданственны. Автор в любой форме — шуточной, сатирической, патетической — всегда борется против насилия, лицемерия и лжи. Песни эти правдивы — и потому нравственны» (писательница И.Грекова).

«Для нас Галич был никак не меньше Гомера. Каждая его песня — это Одиссея, путешествие по лабиринтам души советского человека» (правозащитник В.Буковский).

«Великим менестрелем» назвал Галича писатель Ю.Нагибин.

А вот что думали и писали о нём барды и поэты.

«Стихи Александра Галича оказались счастливее его самого: они легально вернулись на родину. Да будет благословенна память об этом удивительном поэте, изгнаннике и страдальце». (Б.Окуджава)

«Но как мы эти песни слушали, из уст в уста передавая! Как их боялись — вот какая вещь, — врали, хапужники, невежды! Спасибо, Александр Аркадьевич от нашей выжившей надежды!». (Б.Чичибабин )

В заключение хотелось бы привести высказывания русских общественных деятелей разных эпох.

«Горе стране, где все согласны» — декабрист Н.М.Муравьёв.

«Чтобы понять ложь коммунизма, надо понять его правду» — философ Н.А.Бердяев.

Галич был современным философом-декабристом, который всё видел, всё понимал и обо всём говорил с поразительной смелостью.



"Чайка" #2(42) от 24 января 2003 г.


Карпов Ю.Д. - А.ГАЛИЧ: МАРТ 68-го
("Библиография" — №1 за 1993г., стр.48)

http://f8.ifotki.info/org/e359364590...2389071831.jpg

Два события последнего времени вернули в мартовскую пору фестиваля бардов «Новосибирский Академгородок-68»: перепечатка в приложении к сборнику избранных стихотворений А.Галича печально известной статьи Н. Мейсака «Песня — это оружие...» и выход на экраны ТВ смонтированного из случайно сохранившихся в студии Новосибирской кинохроники пленок сюжета «Запрещенные песенки».
Вспомнилось, как в ходе КВН — сразу после фестиваля — в Новосибирском, университете одна команда ответила на заданный ей вопрос «Кто такой Мейсак?» цитатой из той самой статьи, содержавшей официальную оценку творческой и идеологической стороны фестиваля и одну из первых публичных разборок поэзии Галича: «Не совестно, Юрий Дмитриевич? Ведь вы все-таки кандидат исторических наук...» И тут же последствия: на Александра Аркадьевича ушел донос в Москву, разогнали штаб-квартиру фестиваля — кафе-клуб «Под интегралом» и многое другое.
Автору же этих строк, тому самому «Юрию Дмитриевичу», аукнулось к концу бурного 1968 г.: директор НИИ, ныне широко известный академик-либерал, лично провел аттестационную комиссию, «вычистив» кандидата со скромной должности младшего научного сотрудника-социолога. Дальше — блокировка обкомом КПСС любой попытки трудоустроиться и вынужденный отъезд на два года в колхоз «Приамурье» на советско-китайскую границу.
Это — потом. А «до того»?.. Деревня Петушки — май 1967 г.: трое суток концертов и дискуссий о бардовском движении. Собрана Всесоюзная федерация во главе с Президентом — Сережей Чесноковым, и решено в конце 1967 г. провести Первый всесоюзный фестиваль в Новосибирском Академгородке. Мы с Валерой Меньшиковым (компьютерщиком, альпинистом и председателем Клуба песни в «Интеграле», а ныне народным депутатом России) по возвращении в городок разворачиваем с друзьями-интегральщиками — Президентом Анатолием Бурштейном, Премьер-министром Гришей Яблонским, Министром «странных дел и нежных чувств» Герой Безносовым и десятками других добровольных помощников активную пропаганду и подготовку фестиваля. В шестнадцати специализированных группах готовятся концертные площадки, каталоги и сборники авторской песни, проводятся социологические исследования рейтинга бардов, выпускаются симпатичные значки «Бард-67».
К этому времени молодым, демократически воспитанным оттепелью конца пятидесятых, бывшим жителям преимущественно Москвы и Питера удалось на берегу Обского моря развернуть многие направления науки, не имевшие «режима благоприятствования» в столицах: генетику и кибернетику, матэкономику и социологию, структурную лингвистику. Начался духовный прорыв в развитии личности: всевозможные виды общения (десятка полтора-два различных клубов, например), первая в стране хозрасчетная научно-внедренческая фирма «Факел», организация выставок Фалька и Филонова, концерты Веры Лотар-Шевченко...
Юный поэт Вадик Делоне, незадолго до того отсидевший в Лефортовской тюрьме, перевел серию стихов вагантов – средневековых предшественников наших бардов. И массовые разнообразные «подписанцы», протестовавшие против беззаконий и выступавшие в защиту диссидентов. Яркий пример: аршинные буквы масляной краской на здании универсама — в сорокаградусный мороз — «Свободу Гинзбургу и его товарищам!».
Вот чем был Академгородок накануне фестиваля. И поэтому неудивительными стали пробуксовки в его организации. Вот уже и значки «Бард-67» устарели. И Булат Окуджава, которого планировали в Президенты фестиваля, уехал на гастроли в далекую Австралию, и Юлий Ким, «поскользнувшись» на каком-то выступлении, оказался заблокирован. А вместе с тем стремительно надвигалась Пражская весна и в городке появились чехи-социологи, затеявшие по единой программе с Татьяной Заславской смелое исследование социальной структуры двух стран (кстати, позже увезшие в Прагу статью Мейсака с целью сделать по ней сатирический спектакль).
Таковым был фон, на котором, несмотря ни на что, 7 марта фестиваль все же открылся. Передо мной заполненные анкеты ряда участников. Здесь, кроме Александра Аркадьевича, москвичи: Толя Иванов, Борис Рысев, три Сергея-физика — Смирнов, Крылов, Чесноков, юный Володя Бережков, ленинградцы: Кукин и Глазанов, тогда еще свердловчанин — Дольский, трое красноярцев, двое — из Севастополя, один из Казани, незабвенные Арик Крупп из Минска и Юра Лосев из нашего городка...
Из приезжавших оперативно формировались концертные бригады, которые распределялись по многочисленным площадкам как самого Академгородка, так и находящегося в тридцати километрах Новосибирска — прежде всего среди студентов и научных работников. Как правило, все концерты сопровождались своеобразным разговорным жанром — комментарием выступающих к собственному творчеству, дискуссиями о природе авторской песни, о жизни вообще.
Эта потребность в подобном осмыслении содержания песен бардов была вызвана близостью бардовского творчества своим духом и формой обыденному сознанию, хотя и сравнительно небольшого, слоя наиболее раскованных (в результате перемен, вызванных двадцатым съездом) людей нашего общества (их мы сегодня называем «шестидесятниками»). Следует подчеркнуть, что песни бардов и фестивальные дискуссии по их поводу явились своего рода «пусковым механизмом» к завершению уяснения многими молодыми людьми факта противостояния их представлений о жизни официальной идеологии, что проявилось в энергичном противостоянии конкретных лиц, за которыми, как на плакате, виделась оппозиция простых, не обремененных постами и должностями, хотя и думающих, людей с одной стороны баррикад и лиц, входящих в систему управления обществом: партийных и комсомольских работников-аппаратчиков, руководителей учреждений и организаций и т.п. — с другой.
Дискуссии были включены в фестивальное расписание — отдельными пунктами, на равных с концертами и другими мероприятиями (например, с выборами Мисс «Интеграл-68» и двух ее «производных»). Они состоялись, в частности, в трех крупнейших залах Академгородка: Доме ученых, ТБК (торгово-бытового комбината) и конференц-зале Института геологии и геофизики. Большинство выступлений на этих дискуссиях было записано радистом «Интеграла» физиком Сашей Ильиным и почти сразу расшифровано с магнитной ленты юными волонтерами штаба фестиваля.
Ниже мы постараемся максимально приближенно к оригиналам, избегая собственных изложений сказанного и допуская лишь небольшие разумные изъятия повторов или мест, явно не относящихся к сути дела, передать наиболее интересное из этих выразительных документов той поры, являющейся практически прямой идейной предтечей нынешней, ознаменовавшейся крахом тоталитаризма. Естественно, что при отборе из огромного количества материала наше внимание останавливали прежде всего его удивительная актуальность, перекличка с сегодняшним днем. И, несомненно, важнейшим явлением этого столь социально значимого события духовной жизни явилось творчество Александра Аркадьевича Галича и сам он — яркая, глубокая фигура, оказавшаяся также в центре общественного внимания на фестивале и в идеологически бурный послефестивальный период.
Особенно сильные споры развернулись вокруг нескольких идеологически острых песен А.Галича, впервые исполненных им публично на столь широкой аудитории: «Памяти Пастернака», «Закон природы», «Ошибка», «Баллада о прибавочной стоимости».
Нам кажется обоснованным начать изложение материалов дискуссий с выступления первого секретаря райкома партии, на территории которого находился Академгородок, — В.П. Можина (тогда кандидата экономических наук, впоследствии защитившего докторскую, ставшего академиком ВАСХНИЛ, ныне руководителя крупного научного учреждения).
Итак, мнение В.П. Можина: «Для меня понятно следующее: песни Галича — социальная сатира. Это не просто туристские песни, костровые, лирические. И в этом отношении он выпадает из ряда людей, которые поют, называемых бардами. Его тематика — социально-политическая сатира. То, что такая сатира имеет право на существование, доказывать не надо, это ясно. Во всех этих вещах, затрагивающих очень острые социально-политические проблемы, важна позиция автора. Потому что недостатков у нас хватает. Все эти недостатки можно по-разному интерпретировать. Можно преподнести с болью в сердце, можно говорить о них как о явлении нежелательном, но можно это обыгрывать, на этом деле играть и тем самым давать пищу нашим идеологическим врагам.
Я не знаю многих песен Галича, но мне кажется, что в ряде его песен эта социальность, личная позиция недостаточно четко выражена. Я впервые услышал песню «О прибавочной стоимости»: здесь невольно напрашивается вывод, что у нас вроде бы обыватели все, такая ассоциация возникает. Или возьмем другую песню, мне о ней рассказывали, где все «в ногу шагают» и мост от этого рушится. Здесь затрагивается очень большой вопрос. От этого «моста» есть мост к единству вашего общества.
Конечно, мы не то чтобы все одинаково мыслим и все во всех своих поступках были бы одинаковыми — это немыслимо, невозможно. Утопично думать, что все будут одинаково мыслить. Но нашим большим, огромным приобретением является то, что наше общество едино. Наверное, никто бы из присутствующих здесь не хотел бы, чтобы у нас была такая ситуация, как сейчас в США, где существует раскол общества: белые воюют с неграми, классовая борьба очень сильна. Как раз то, что у нас общество более-менее социально однородно, что существует единство, — это дает основу для принятия таких решений, которые отражают мнение большинства народа. Это надо беречь, за это надо бороться. Мы себе иногда просто не представляем, что значит жить в конфликтном обществе, которое раздирается от противоречий. Это наше счастье, что мы живем в обществе, которое имеет единую морально-политическую основу. И надо это нам беречь, ведь можно раздуть какую угодно национальную вражду. И хотя народ у нас десятилетиями воспитан в интернациональном духе, мы должны заботиться об их национальном и социальном единстве. Я работаю в райкоме партии и мне приходится часто встречаться с мнениями простых людей, считающих, что в Академгородке живут ученые, которые «еще неизвестно чем занимаются, хотя здесь им построили очень много». Отдельные такие высказывания есть. С другой стороны, мне приходится встречаться с проявлениями снобизма со стороны научных работников. Так вот, если это подогреть, то может разразиться такой конфликт, от которого никому не будет хорошо...
Есть нечто святое, святые вещи, о которых нужно думать. Меня несколько волнует, я Вам прямо скажу, Александр Аркадьевич, что здесь больше бы социальной ответственности. Понимаете, есть вещи святые, к которым надо осторожно относиться... хотя сатира — есть сатира, и она всегда хлещет очень здорово. Я не берусь судить обо всех Ваших песнях, но мне показалось, что Ваша позиция, лично Ваша, скажем, то, что Вы говорите об обывателях, которые за границей бегают за шмотками… нуждается в более четком выражении».

В.П. Можину задает вопрос молодой публицист Леонид Жуховицкий: «Не считаете ли Вы, что такие песни — при достаточно разумном подходе — можно предварительно аргументировать и пояснить некоторые моменты, но не запрещать. Потому что это настолько накаляет атмосферу, и мы видим подобное в ходе этого праздника песни. Наполовину она накалена чисто идеологическими вопросами. Мы в чем-то не доверяем публике, зрителю, а в чем-то просто не можем аргументировать, потому что нет таких людей, которые трезво оценивали бы то или иное явление и выступили бы с большой трибуны. Может, нужно перед выступлением Александра Аркадьевича людям сказать о своих сомнениях и попросить Александра Аркадьевича самому свою личную позицию поставить прямо, в заостренной форме. Потому что просто избегать таких резких вопросов время уже сейчас не позволяет».
Ответ В.П. Можина: «Сам факт проведения здесь праздника песни свидетельствует о том, что никакого запрета не было. Мы обсуждали этот вопрос – «давать, не давать?». Я прямо говорю: «Как это лучше организовать». У нас были определенные опасения: прежде всего, чтобы не прозвучало какой-нибудь пошлятины, потому что среди самодеятельных песен она есть. Мы не требовали никаких текстов от людей, которые здесь выступали. Мы доверились организаторам, но опасения, что понесут какую-нибудь пошлятину, естественно, были, и мы всегда будем об этом думать и беспокоиться и будем стремиться отбирать и выпускать на публику, тем более на тысячную аудиторию, людей, которые имеют и определенные способности, и по содержанию это должно быть на уровне.
Теперь по идеологии. Это вопрос, который интересовал, интересует и будет интересовать и партийные органы. Мы за это дело отвечаем. Но поскольку это затрагивает широкое общественное мнение, мы знали и знаем, как молодежь к этому относится, то нас, естественно, волнуют вопросы идеологического содержания песен, которые поют. Песни, которые мы здесь обсуждали, в том числе и песни Галича, — это не контрреволюция, не антисоветчина. Если бы это было, мы бы этого просто не допустили, потому что это, кроме всего прочего, было бы противозаконно.
Но я хочу еще раз подчеркнуть и просто посоветовать Александру Аркадьевичу, что позиция автора должна быть в ряде случаев более четко выражена. И еще, мне кажется, есть некоторая излишняя злость, или, вернее, озлобленность».
С официально-партийной точки зрения выступил секретарь Новосибирского обкома комсомола П. Осокин: «Товарищи, <...> никогда не нужно забывать о том, что безусловным в любом виде творчества должен быть принцип социалистического реализма... Мне кажется, бесспорным должен являться у каждого автора принцип, лежащий в основе социалистического реализма, — это принцип типичности...
Сегодня мне удалось услышать несколько произведений товарища Галича, в частности «Балладу о прибавочной стоимости». Вот некоторые соображения относительно этого произведения, которые, на мой взгляд, являются типичными, вернее, подобного рода произведения являются типичными, и моя позиция к ним является аналогичной. Галич в своей преамбуле к тому, почему было написано произведение «Баллада о прибавочной стоимости», сделал отсылку на то, что он бывал за границей и наблюдал наших советских граждан, которые в погоне за тряпьем в общем-то забывают о своей чести и достоинстве. Мне тоже приходилось бывать за границей... с группами туристов, и я вам могу сказать совершенно определенно, что — да, такие случаи у нас бывают, но сказать о том, что это является типичным, я никогда не взялся бы и не имею права сделать такое заявление... Неверно делать и такие смелые обобщения: у нас, дескать, человек, поднаторевший в марксизме-ленинизме... попав за границу, выступает в виде проходимца, продавца Родины и так далее. Я считаю это явление нетипичным, и в этом смысле его и нужно преподносить. Ведь когда такое произведение доносится до сознания школьника в возрасте 15-16 лет без подобного рода или аналогичной преамбулы, этот школьник может сказать: «И у меня есть такие примеры»… Этот школьник будет тыкать пальцем в любого коммуниста и, оперируя вот этими позициями товарища Галича, который для него является достаточно авторитетным человеком, в общем-то будет мазать грязью очень многие святые вещи.
Я могу по этому поводу сказать и другое. Может быть, среди всех сидящих здесь в зале и найдется псих, и как там еще в припевочке: «А кто не псих?», а кто там, значит, «не зам» и так далее. В общем-то, может быть, прием в каких-то аудиториях уместный, но во всех ли? Имеет ли право автор и исполнитель, выступая на достаточно широкую аудиторию... заявлять: «А ты не псих?..» То есть, в общем, опять же типизировать этого психа и ему подобных, чернить всех и вся? (Шум в зале.)
Я могу сказать, что меня тоже довольно трудно стащить с трибуны. Мне хочется высказать еще одну позицию. По-видимому, одним из принципов социалистического реализма является принцип актуальности темы. Мы можем, конечно, сейчас сделать ссылки, что было сказано достаточно компетентно на съездах партии и на пленумах комсомольских и так далее о тех недостатках, которые у нас были. Автор выступает, в общем-то, с хороших позиций. Да, напоминать о том, что у нас такие недостатки были, надо, но насколько нужно очень навязчиво об этих всех недостатках напоминать? То есть привожу мысль опять же к тому, с чего начал: насколько сегодня является актуальной критика того, что было?
Я позволю себе сослаться на один пример: из выступления театра миниатюр НЭТИ (Электротехнический институт. — Ю.К.) в Новосибирске, который (уж не помню, какая там была пьеса по поводу культа личности) делает такое обращение к залу: «Вы не волнуйтесь, все, мол, еще впереди, все еще повторится». Заявлять так должен тот человек, который имеет моральное право такое заявление делать. Какие у него есть сегодня основания заявлять так? Какое сегодня имеется основание, допустим, у товарища Галича (шум в зале), выступая со своей вещичкой (шум в зале), вещью, извиняюсь, о Пастернаке, бросать обвинение? При этом я обращаю внимание на интонации: «Мы не забыли» или «Мы не забудем!». Что значит «Мы не забудем»? Я обращаю внимание на интонации. (Шум в зале.) Здесь передо мной товарищ Галич выступал и как раз говорил об авторском праве исполнителя. Как он преподносит те или иные вещи? Когда говорится о том, что мы, мол, не забудем, я провожу для себя такую аналогию: дескать, мы все это запомним и припомним. Кому? (Шум в зале.) <...>
Если мы ведем разговор о гражданственности, то эту гражданственность можно распространить и на более широкий круг вопросов, которые, кстати говоря, волнуют нашу страну, комсомол, партию. Ни одна из таких тем, тот же Вьетнам, не нашла отражения у тех авторов, которые здесь выступали сегодня. Я не был, к сожалению, ни на одном концерте и питаю надежду послушать сегодня, чтобы создать для себя представление...
О песне «Эта рота» («Ошибка» — Ю.К.): на мой взгляд, эта песня подпадает под разряд типичного, о котором я говорил. И я делаю акцент в этой песне не на то, что заградотряды были у нас сняты в 42-м или 43-м году, а на то, что, мол, сегодня все генералы ходят и не вспоминают о том, что была такая рота, которая полегла. Извините, не соглашусь никогда с тем, что сегодня ходят эти генералы, заслуженные люди, и что никто из них не вспоминает о тех двухстах и прочих, которые полегли в 42-м или 43-м году. И никто меня в этом не убедит. Вот это моя позиция. Надо иметь право на обобщение. Авторское право, гражданское право на обобщение. И этого права, я считаю, не имеет автор песни «Эта рота». Эти слова (стихи. — Ю.К.) были сделаны им понаслышке». (Шум в зале, реплики.)

Выступление физика-ядерщика В.Захарова, доктора наук, поэта: «Я собирался выступить здесь вообще, по поводу всего этого движения. Но пришел очень поздно, поэтому отвечу по существу предыдущему оратору (П.Осокину. — Ю.К.). Я считаю, что то, что им сказано, неверно, и настолько, что это — очевидно. Давайте обратимся к классическим образцам. Вот, например, сатира Маяковского «Баня». Там выведен тип бюрократа, и это совершенно убедительный тип. Разве это означает, что он имел в виду большинство? Разве он дает нам какие-нибудь конструктивные предложения по поводу того, как с этим надо бороться?..
Возьмите Михаила Кольцова, его цикл «Иван Вадимович — человек на уровне». Это убийственная критика. Я скажу, что критика Галича ничуть не более острая, чем критика, которая содержится в фельетонах Кольцова. Это свифтовской силы критика, это удар, чтобы убить. Это, между прочим, классика советской журналистики. Там тоже не содержится никаких конструктивных предложений, как бороться с Иванами Вадимовичами. И там тоже не содержится никаких пояснений, что в Иване Вадимовиче хорошего и на сколько процентов... Задача критики не состоит в том, чтобы дать социологически-научный анализ явления, выяснить, в какой мере оно типично и как с ним бороться.
Задача сатирика состоит в том, чтобы показать это явление, показать как можно более ясно, может быть, гротескно. Вот в чем состоит задача сатирика, и Галич великолепно с ней справляется. Что касается «Баллады о прибавочной стоимости», то она целиком и полностью укладывается в эту задачу сатирика. Тут чувствуется прямая преемственность Маяковского. По-моему, это просто развитие лучших традиций нашей литературы...
По поводу Вьетнама. Это фактическая неточность: среди песен, которые здесь прозвучали, были песни о Вьетнаме. А кроме того, я хочу сказать следующее: во всех песнях, которые здесь исполнялись, без исключения, содержится проповедь человечности, и это — лучшее; я думаю, со мной никто не будет спорить. Если говорить по большому счету — это тоже против войны во Вьетнаме. Это такая идеологическая борьба, которая наиболее действенна и является наиболее эффективной».

А что же сам Александр Аркадьевич, находившийся, как видно из контекста, во время вышеприведенной дискуссия в аудитории (в зале ТБК 12 марта)? Вполне резонно считая, что все сказал своим творчеством и его песни говорят сами за себя, он специально «для начальства», не соизволившего послушать его ранее в концерте, исполнил несколько своих самых острых песен. Исполнение «Баллады о прибавочной стоимости» А.А.Галич предварил следующим выступлением: «Поскольку мы сегодня не столько говорим, сколько занимаемся анализаторством, спорим, вот потому, вероятно, надо сказать, почему эта песня написана. Естественно, как всякий сатирик, я прежде всего воюю с одним из главных недостатков нашего времени — с мещанством и обывательщиной... Должен сказать, что по роду своей деятельности мне приходилось делать несколько совместных фильмов с другими странами: с Францией, Болгарией; сейчас буду делать картину с кооперированной продукцией Италии, Англии и СССР. Мне пришлось много побывать за границей, и я видел, как наши обыватели, которые на словах клялись в верности нашим идеям и идеалам, теряли сознание при виде всяких шмуток заграничных. Как они постыдно себя вели в этой обстановке.
Мне не хотелось бить в лоб, с прямого захода, мне хотелось как-то иначе, немного по-другому рассмотреть эту же самую тему, вывернуть этого мещанина.
То, что вы говорили, я понимаю как то, что вы против того, чтобы складывать оружие сатиры. Я думаю, что оно никогда не будет сложено. Сатира всегда существовала и будет существовать до тех пор, пока будут объекты для сатиры. Вы говорили о литературных достоинствах произведения — что в нем не было никакого открытия. Но в нем было кое-какое открытие. Для меня, во всяком случае.
Сейчас по поручению партийной организации Союза писателей я веду семинар с молодыми, воспитываю молодых драматургов. И вот одна из технических задач, поставленных мной перед ними, — попытка найти абсолютно современное решение старым темам. Что может быть старее темы о мещанине, на долю которого выпало неслыханное богатство и наследство. Но современное решение в данном случае придумано мною впервые. Таким же образом может быть решен «Тартюф», вероятно, «Ревизор» и т.д. Поискать, причем по-своему, а именно, исходя из тех экономических, социальных и политических явлений времени, которые происходят в нашем мире. Эти, грубо говоря, задачи стояли передо мной, когда я сочинял «Балладу о прибавочной стоимости».

Приведем теперь документальные записи еще одной специально организованной дискуссии, которую провели мы с В. Меньшиковым с 20 часов 22 марта до двух часов ночи 23 марта в конференцзале Института геологии и геофизики. Центральной фигурой среди выступавших, несомненно, был директор института академик А.А .Трофимук (который и возглавил «авторский коллектив», отправивший письмо-донос на Александра Аркадьевича в Москву). Касаясь творчества А.А. Галича, он сказал следующее: «Я не был предубежден (против Галича. — Ю.К.), увидев, что он человек моего возраста, думал, что в его выступлении будет связь между поколениями, преемственность. Ну, а что получилось? Вот здесь говорили о «Прибавочной стоимости». Товарищи, это такая вещь безобидная, что можно было бы о ней и не говорить. И не это нас, меня, например, тронуло. Меня тронула его первая вещь — о Пастернаке и те выводы, жестокие, неприязненные, не терпящие никакого иного толкования. Меня тронула его вещь относительно солдат погибших и егерей («Ошибка». — Ю.К.).
Товарищи! Ведь это букет. И недаром наливались кровью шеи слушающих его товарищей. Александр Аркадьевич взял на себя очень, с моей точки зрения, неблагодарный труд описывать в такой категорической, не терпящей возражения форме недостатки развития нашего общества. И, преподнося их в высокой художественной форме, он действует на молодежь как удар молота. Молодежь все же не знает, что было в 1943 году, некоторые даже не родились тогда. И эти намеки о павшей армии и прочие штуки ими воспринимаются в буквальном смысле. И почему, делается такой вывод, что эти вставшие из могил бойцы, услышав рог каких-то егерей, неужели они на нашей Родине после 43-го года ничего нового не увидели? Неужели они не увидели победу? И если он гражданин, если у него есть гражданское мужество, он должен был заключить такими словами, чтобы поднять. А вот молодежь станет думать, что от нее скрыли, что какой-то военачальник завел армию, и она погибла в 1943-м…
Или — Пастернак. Я не знаю, где был сам Александр свет Аркадьевич, но, наверное, он мог бы реагировать своевременно и в том кругу, которого это касается, а не разносить это вот так — как истину. Тем более что я сомневаюсь, что это истина.
И вот, товарищи, я хочу сказать Александру Аркадьевичу, чтобы он со своим высоким мастерством, своим умением подать для массы народа ту или иную вещь задумался над тем, перед какой аудиторией он выступает, и если он все это только черными красками рисует, то какое настроение создается у молодежи? Но почему еще аплодируют? Для этого не надо большого труда именно потому, что создана легенда, что он страдал, что его кто-то не пускает выступать, и прочие вещи, понимаете: что он приехал сюда, спокойно говорит перед всеми, и его мужеству, так сказать, вот такому рукоплещет молодежь, которая сути дела, может быть, даже и самой песни не понимает. И на этом играть нельзя.
Старшему поколению особенно непростительно. Я бы не стал даже выступать, если бы это был молодой парень. Ну, бог с ним, где-то начитался, кто-то ему рассказал неправильно, и вот у него создалось такое предвзятое и неправильное представление, что он выступил с такой резкой критикой, так сказать, односторонней, без каких-то там компромиссов».
Выступление директора института не могли не поддержать я подчиненные, в том числе и такие вполне интеллигентные и либеральные, как, например» доктор геолого-минералогических наук Г.Л.Поспелов.
Из выступления Г.Л. Поспелова: «По-моему, бардовская поэзия отличается от небардовской тем, прежде всего, что это поэзия без редактора. Именно в этом ее сущность и основная мысль. И благодаря этому именно к бардам и идут, и первое, что хотят услышать от них, — поэзию без редактора. В этом отношении это движение, безусловно, общественное явление. Песни бардов поют уже миллионы людей — по всей стране. Замолчать, закрыть Америку уже нельзя...
Я думаю, что в этом движении имеется очень большая возможность для сплочения людей, чтобы поднять их интерес к личному творчеству, личному самовыражению... И кроме того, в бардовской песне есть еще один очень важный элемент — в ней проводится критика и самокритика на всех уровнях... В бардовской песне можно очень остро и очень больно, так сказать, высказаться по целому ряду принципиальных вопросов, которые имеются в нашей жизни...
В ходе развития этих бардов и их песен появляются серьезные и очень крупные таланты, которые могут производить большое влияние на общество. Я думаю, что такие люди с таким уровнем таланта, как Окуджава, Галич, способны взбудоражить людей, и чрезвычайно сильно. И здесь стоит вопрос об ответственности таланта.
Все-таки как вы ни говорите, но есть определенная мера в нюансах, как говорится. Когда Галич поет песню об этом самом — «мост обрушивается», так его можно по-разному понять. Под словом «мост» одни поняли Советскую власть, государство: государство обрушивается, если все будут идти в ногу, а другой говорит, что вы говорите ерунду совершенно сущую, он говорит о том, чтобы все люди были разными, не были бы одинаковыми. И совершенно справедливо. Но смотря где расставить акценты, смотря в какой компании и в каких песнях эти акценты расставить...
Я должен высказать свое личное отношение к песне Галича о Пастернаке. Я считаю Пастсрнака одним из гениальных поэтов России, и многое, что делалось в отношении этого старого, больного человека, было совершенно неправильным, возмутительным во многих случаях... Но когда я запоздалую совесть на безопасном расстоянии начинаю слушать, я слушать ее не могу спокойно! Галич не имел права написать о Пастернаке, потому что он трус. Это прямо ему надо сказать! (Аплодисменты.) Бели бы о Пастернаке написал другой человек, не мой, так сказать, современник, не мой однолетник, не тот, который должен был сказать в свое время, а другой, я бы, понимаете, еще бы посмотрел. Вообще говоря, там очень много, очень правильно, очень сильно, на мой взгляд, сказано. И очень хорошо сказано. Но Галич не имел права...
Теперь возьмем «Балладу о прибавочной стоимости». Вторая половина песни не вызывает ни у кого никаких сомнений. Наоборот, все с удовольствием слушают эту вторую половину. И как он смотрел «как на рвотное» и «как это все народное?», когда «наше с тетей Калею». Или что-то в этом роде. Но в начале, когда, говорилось, как изучают марксизм-ленинизм и тупеют от этого, вот эта вещь и прозвучала, собственно, современно и злободневно — в том смысле, что он дал ей такой акцент, при котором он направил эту вещь критически на сегодняшний день, в эту сторону. Так оно и было воспринято. И опять было сказано, какая озлобленность у человека, где у него патриотизм, где у него сознание Родины?
В этом отношении, когда имеются такие песни, создаются такие вещи, нужно всегда, вероятно, большому поэту быть чувствительным к определенным нюансам... В этом смысле я бы сказал, что Галич с его убедительной способностью говорить остро, говорить сатирически является одной из надежд нашей литературы. Но я бы считал, что Галичу надо быть более ответственным, более гражданственным, более патриотом своей Родины».
У Г.Л. Поспелова не было никаких объективных оснований говорить резкие слова в адрес Александра Аркадьевича по поводу Пастернака. Они все же были произнесены в связи с эпизодом, рассказанным Поспеловым относительно его смелого поступка в защиту одного из своих коллег. В этом контексте интересной, на наш взгляд, выглядит попытка одного из участников дискуссии С.Б.Горячева предотвратить излишнюю конфронтацию и предложить разумный компромисс на основе уважения разных точек зрения, в частности, на произведение о Пастернаке: «...если Вы говорите о большинстве, то Вы не правы, потому что на последнем концерте «Памяти Пастернака» зал принял стоя. Потому говорить о том, что большинство не принимает, это неверно, и вообще, понимаете, как-то не с того у нас пошла дискуссия. Оттого что мы найдем сейчас в друг друге неприязнь, понимаете, станем провоцировать друг друга не на те методы разговора, которые приемлемы между интеллигентными людьми, из этого, простите, ничего не получится. Я понимаю Ваше отношение к Александру Аркадьевичу Галичу, Вы убежденный человек в этом отношении. Но, простите, откуда у Вас такая уверенность, что владеете истиной в последней инстанции? Понимаете? Здесь собрался достаточно ограниченный круг людей, очевидно, как-то заинтересованных понять, что же это такое — хорошо это или плохо. Если же каждый из нас начнет сейчас навязывать друг другу истину в последней инстанции, то получится: «если все шагают в ногу — мост обрушивается», несмотря на то, что все идут в одну сторону, все идут строем, и все в порядке. Тем не менее дается команда «Идти не в ногу». И все идут в одну сторону, это дружный коллектив, который, пройдя мост, опять возьмет ногу, опять запоет песню. Не надо упрощать там, где это некорректно. Теперь я призываю обе стороны к корректности и не бодать друг друга головой в. живот. Давайте найдем другие формы дискуссии.
Теперь о другой стороне вопроса, которая меня волнует. Когда проводился этот самый фестиваль бардов, я... отвечал за организационную и финансовую стороны-этого вопроса. Так вот меня, честно говоря, страшно удивило недружелюбие людей старшего возраста, занимающих руководящие идеологические позиции (я имею в виду представителей горкома и обкома партии), недружелюбие к этому делу априори, понимаете. Не слыша ничего, не видя ничего, с самого начала был поставлен вопрос о том, что это плохо. Почему это плохо? — спрашивается. Да потому, что непонятно! Вот как, откуда они приехали, кто их сюда собрал, почему это вдруг такой концерт?..
На дискуссии был поставлен вопрос, и вы сейчас говорите — о неясности авторской позиции Галича в его песнях. Точно совершенно, я абсолютно с этим согласен, то есть нет последней точки над «i», где было бы ясно точно отношение автора, когда мы его не видим, не ощущаем. Когда же мы его видим, когда перед нами стоит человек, так сказать, писательски заслуживающий и доверия, и уважения, то возникает вопрос: «Зачем он это поет и во имя чего это делает?» Ясно совершенно, что человек взял на себя роль, так сказать, санитара. И эта неблагодарная роль ничего доброго ему не предвещает, абсолютно ничего. После каждого выступления он лижет валидол и затем два дня отлеживается. Спрашивается, какая это борьба за популярность, во имя чего он все это делает? Тут все ясно.
Но что-то такое в его песнях недоработано, фактически, понимаете? Я понимаю, как это произошло. Когда человек общается с кругом своих единомышленников, когда ему не нужно объяснять, кто он такой, что он честный человек, то пропадает необходимость в этом самом. Вот не случайно, когда ему на дискуссии мягко и спокойно высказал секретарь райкома партии Можин, он тут же встал и сказал: «Да, наверное, тут чего-то не хватает. Я буду думать над этим вопросом и обязательно буду стараться довести это до полной ясности».
Не можем не привести еще одного яркого выступления на этой дискуссии, принадлежащего женщине, к сожалению, с неустановленной фамилией. «О Галиче говорили, что создается впечатление, будто у него в раннем детстве разбили розовые очки и он стал видеть мир черным. Действительно, впечатление такое, что розовые очки у него разбили. Но только почему это он стал видеть мир черным? Он стал его видеть таким, какой он есть.
И это мне кажется только хорошим, что розовые очки разбили, они вообще никому не нужны. Слишком долго и слишком у многих они были, и слишком большие беды обрушились на нашу страну именно из-за того, что на многих были розовые очки <...> (знаменательно, что эти слова были произнесены весной 1968 г., до ввода советских войск в Чехословакию и тем более в Афганистан, задолго до Чернобыля и полного развала нашей экономики. — Ю.К..). Ну, кое-кто не заблуждался, а знал, что происходит, но большинство людей моего поколения ведь думали, что все идет правильно. А после XX съезда мы узнали (думали, что узнали. — Ю.К.), что именно происходило.
Говорили тут о том, что Галич ведет себя как лично обиженный человек. У меня нет такого впечатления. Разве это личная обида какого-то одного человека на то, что у нас произошло? Разве можно сказать, что это «личная обида» по поводу того, что произошло с Михаилом Кольцовым, этим замечательным патриотом, когда его уникальные записные книжки, в которых была отображена летопись века, «некультурные люди» из НКВД и солдаты выбрасывали и сжигали на глазах у его друзей? Это трагедия не Галича или кого-то одного. В том, что случилось, — трагедия наша общая.
Да, Галич действительно заставляет нас оглянуться на прошлое. Плохо ли это? По-моему — хорошо. Многие уже не помнят того, что было. Помнят люди моего поколения и старше. А ваши дети ведь уже этого не знают. И они должны жить так, чтобы этого никогда не повторилось... И всегда передовые люди нашей страны, настоящие патриоты, открыто говорили о том, что плохо, для того чтобы сделать нашу Родину лучше...»
И хорошей точкой для нашего извлечения из бесценных документов марта 68-го можно, по-моему, считать следующую фразу — из выступления на дискуссии преподавателя английского языка Новосибирского университета (фамилию, к сожалению, установить не удалось): «...если мы не будем петь всякие разные песни, в том числе песни Галича, то не исключено, что нам прядется петь какую-то одну песню, например: «В открытом море не обойтись без Кормчего!».
Закончить же хочется благодарственными словами в адрес судьбы, сохранившей, несмотря на все перипетии последнего нелегкого, почти четвертьвекового периода нашей истории, такие абсолютно документированные источники духовной жизни нашего общества в острый, экстремальный ее отрезок и по поводу такой мощной фигуры, как Александр Аркадьевич Галич!


Библиография. — 1993. — №1. — С.48.


http://f8.ifotki.info/org/1a5b5a343f...5b89092947.jpg http://f8.ifotki.info/org/418162c4bf...5b89094137.jpg
А.А.Галич на сцене Дома ученых. За столиком – Владимир Фрумкин


http://f.foto.radikal.ru/0610/0c934e173d48.gif
P.S. Единственный CD с записями выступлений Александра Галича на фестивале "Новосибирск-1968" Вы можете скачать у нас в разделе в ЭТОЙ ТЕМЕ


Светлана Воропаева - Жизнь до Галича и после него, или Оказывается, можно говорить правду и не бояться

http://f8.ifotki.info/org/3aebf56582...5b89175295.jpg
Анатолий Бурштейн, Светлана Воропаева, Александр Галич, Нина Борисова

Читая воспоминания своих друзей-«интегральцев» и многочисленные публикации в центральной прессе, я все время удивлялась: господи, как же они так хорошо помнят все фестивальные события, что, где и когда в те дни происходило. В их воспоминаниях рисуется целостная картина первого в Советском Союзе фестиваля бардовской песни в новосибирском Академгородке в марте 1968 года. А в моей памяти сохранились только отдельные детали, разрозненные события, но зато восторг от этого незабываемого действа, впечатления и, если можно так сказать, ощущения остались в памяти на всю оставшуюся жизнь.

Для меня фестиваль 1968 года стал не просто чередой концертов песен под гитару, а, наверное, самым главным событием в моей жизни. Как оказалось позже, не только для меня. Для всех нас. Ведь недаром «интегральцы» и спустя 40 лет после того легендарного фестиваля остаются людьми одной крови. И не важно, каких высот в жизни достиг каждый из них, в какой стране они сейчас живут и работают. Им по-прежнему противно, когда им врут, когда за них решают, когда с ними не считаются. Этот фестиваль словно поделил нашу жизнь на жизнь до него и после, до Галича и после него.

Пронзительная правда и искренность песен Галича, непохожесть ни на что слышанное ранее, просто ошеломляла. Люди на концертах замирали в креслах, боясь пропустить хотя бы одно слово. В паузах стояла звенящая тишина. От смелости слов его песен шел холодок по коже. А внутри пропадал страх -- оказывается, можно говорить правду и не бояться. И было такое удивительное чувство свободы и единения со всеми присутствующими в зале… Наверное, это и было то временное маленькое академгородковское гражданское общество, о создании которого так много говорят сегодня власти. Вот только делают они почему-то все возможное, чтобы это гражданское общество в нашей стране ни в коем случае не создалось.

60-70-е годы прошлого века были вообще удивительными. В одно и то же время в стране жили Булат Окуджава, Владимир Высоцкий и Александр Галич. Ведь если вдуматься, это просто мистика какая-то. И вот они один за другим ушли, и наступила моральная пустота. За 30 лет никто не пришел им на смену. Даже не приблизился к ним. Три таких, на первый взгляд, разных поэта: благородный и мудрый Окуджава, страстный и неистовый Высоцкий, бесстрашный и бескомпромиссный Галич. Своим творчеством, словно дополняя друг друга, они воспитали не одно поколение порядочных людей. Конечно, у каждого поколения свои авторитеты, свои кумиры. Нам, шестидесятникам, повезло. Нам было с кого «делать жизнь». И мы (во всяком случае, все, кто хотел) в полной мере воспользовались этим.

В молодости, мне кажется, очень важно умудриться попасть в круг общения интересных и умных людей. Если это случилось -- считай, что тебе повезло. Этим надо дорожить всю жизнь. Для меня таким кругом стал молодежный клуб «Под интегралом» в новосибирском Академгородке. Фестиваль 1968 года - самое яркое и незабываемое событие в деятельности клуба. Это была неделя открытий и откровений, праздник познания и единения душ. Милые и необычайно добрые песни Юры Кукина, романтические, философские - Саши Дольского остались в памяти на всю жизнь. Об этом празднике свободы в Сибири в те далекие несвободные времена, когда петь можно было только хором, а ходить -- только строем, написано и сказано так много, что трудно что-нибудь добавить. Все знают и о том, что фестиваль бардовской песни в Академгородке был единственным в стране, на котором открыто с большой сцены переполненному залу пел Александр Аркадьевич Галич. Все остальные его концерты были уже за рубежом, после изгнания его из Союза.

Как-то так сложилось, что свободное от концертов и дискуссий время Галич проводил в доме моего друга Танкреда Голенпольского, преподавателя Новосибирского государственного университета, в довольно узкой компании, в которую входила и я. Помню, в это время в Академгородке, не афишируя своего присутствия, видимо, по личным делам находился и Алексей Иванович Аджубей. Он оказался человеком очень веселым, компанейским, прекрасным рассказчиком. Одним словом -- душа компании. Забавные истории, анекдоты сыпались из него, как из рога изобилия. Единственное, о чем он всех нас попросил, -- не обсуждать его тестя. Между прочим, именно Алексей Иванович познакомил нас тогда с «теорией знакомства через два рукопожатия». Пожав нам всем руки, он познакомил нас с Кеннеди, с папой римским, естественно, со своим тестем Никитой Хрущевым и со всеми членами ЦК и политбюро вместе взятыми.

Был в этой компании и живущий тогда в Академгородке Вадик Делоне. Тот самый Делоне, который в августе 1968 года вышел со своими московскими друзьями на Красную площадь, протестуя против ввода советских войск в Чехословакию, за что поплатился свободой. После выхода из тюрьмы был, как и Галич, изгнан из Союза. Вадик казался тихим, скромным, молчаливым молодым человеком, в котором трудно было даже предположить такое мужество.

Единственное, что я не помню, это чтобы кто-нибудь в ту фестивальную неделю спал. Пели, спорили, разговаривали, шутили, пили сухое вино. А вот чтобы спали… Об этом, кстати, пишет в своих воспоминаниях и известный московский журналист Леонид Жуховицкий, аккредитованный на фестивале. Почему-то запомнилось, как Александр Аркадьевич разбавлял белое сухое вино боржоми. Дал попробовать. Оказалось очень вкусно. Помню, как они с Танкредом играли на фортепьяно в четыре руки популярные в те годы мелодии из французских фильмов «Мужчина и женщина» и «Шербургские зонтики».

Спустя много лет я прочитала, что Никита Богословский считал Галича очень приличным пианистом. Большой и приятной неожиданностью для меня стало увлечение Галича поэзией Марины Цветаевой, которую я очень люблю. Я хорошо помню, как вечером после концерта мы гуляли с ним по Морскому проспекту и дуэтом читали ее стихи наизусть. Но это все детали, детали…

А главное - знакомство с творчеством Галича и с ним самим, человеком необычайно добрым, интеллигентным, умеющим слушать и говорить с любым человеком без капли превосходства, его способность ощущать чужое горе как свое собственное. Он открыл нам какой-то другой, честный и чистый мир -- мир, в котором нет ничего важнее человека. И кто захотел, тот поселился в этом мире, чтобы остаться в нем навсегда.

Светлана Воропаева, член клуба «Под интегралом»



Газета "Метро-Новосибирск" №45 (445)


премьерная телепередача о фильме "Запрещенные песенки" Новосибирск 1968
http://rutube.ru/video/64de60d21907f...ff23a2fa84fdd/

electrik 08.06.2011 21:58

Неизвестные страницы Новосибирского фестиваля песни 1968
 
из опубликованного в: "Мир Высоцкого. Альманах. Выпуск II."

"Андреев о Галиче" или "АЛЕКСАНДР ГАЛИЧ: «ПОМНИ О МЕЛЬНИКЕ!»
Неизвестные страницы
Новосибирского фестиваля песни 1968"


Казалось бы, уже известно все о том, какую роль сыграл в жизни Александра Галича фестиваль песни, проходивший с 7 по 12 марта 1968 года в новосибирском Академгородке. Опубликованы многочисленные воспоми-нания участников , речи погромщиков , вышел диск с концертом в Доме ученых, фильм «Запрещенные песенки» с чудом уцелевшими кадрами. Даже перепечатана пресловутая статья Н. Мейсака из «Вечернего Новосибирска», ставшая поводом для запрета публичных выступлений. Но до сих пор остава-лось неопубликованным выступление самого Галича на диспуте, который по замыслу организаторов проходил во время всего фестиваля в свободное от концертов время.
В основном в этот день – 11 марта – спор разгорелся вокруг творчества свердловчан. И если оценки песен Александра Дольского были практически полюсными, то туристским песням Льва Зонова досталось крепко. Говорили также и об опыте работы клубов, о моде, о критериях определения плохой и хорошей песни, о путях ее распространения, о ее предназначении, о необходи-мости социологических исследований аудитории и авторов. Социолог Ю. Карпов зачитывал результаты уже проведенного анкетирования. Моло-дой писатель Леонид Жуховицкий просил всех выступающих авторов песен отвечать на несколько вопросов о себе и своем отношении к песне, и в том числе на такой, немного наивный: «Долго ли собираетесь заниматься своим искусством?» Интересным и четко аргументированным было выступление новосибирского ученого «инженера Полетаева». Именно так незадолго до фестиваля подписал он свою ставшую знаменитой статью в «Комсомолке» о физиках и лириках, которая положила начало известной дискуссии под деви-зом «Нужна ли в космосе ветка сирени?» На фестивале он говорил о том, что песни и их авторы разнородны и несопоставимы: Галич – это прежде всего стихи, Дольский – музыка, и так далее, и что он на месте социологов изучал бы не единое явление, а различные жанры в бардовской песне. Большую часть своего выступления уделил И. Полетаев контролю над репертуаром. Подчеркивая его необходимость, он сказал, что степень строгости контроля показывает уровень демократии в обществе. С его легкой руки в последую-щих выступлениях утвердился термин «забор», за которым, по его мнению, должны остаться «порнография, нецензурщина и контрреволюция». Еще го-ворил он о том, что у песен, которые можно петь у себя на кухне, у костра и на фестивале – заборы разные. Но и спорил с теми, кто ратовал за принятие же-стких законов, определяющих, что вредно, противопоставляя этому гибкое управление идеологией. Принимал участие в дискуссии и упоминаемый Га-личем Сергей Чесноков.
Александр Аркадьевич Галич выходил к микрофону не один раз, и первая часть его выступления переросла в небольшую импровизированную пресс-конференцию.

– Я попытаюсь, во-первых, ответить на те вопросы, которые задал... Жуховицкий. Кроме того, попробую в меру своих возможностей ответить на те, несколько запутанные, я бы сказал, вопросы, которые были подняты в ходе этой дискуссии.
Кто я такой? Я еще с конца войны профессиональный писатель. Я написал довольно много пьес, поставленных и в театрах Советского Сою-за, и за рубежом. По моим сценариям поставлено девять полнометражных фильмов, прошедших не только в Советском Союзе, но и во многих стра-нах мирa. Некоторые из них были награждены международными премия-ми, в частности один фильм был награжден международной премией именно за сценарий. Речь идет о картине, снятой режиссером Калатозо-вым, – «Верные друзья». Это такая старая комедия, где играют Чирков, Меркурьев и Борисов. Говорю я это все вовсе не для того, чтобы, так ска-зать, сейчас перед вами отвечать на анкетные вопросы или рассказывать, какой у меня славный путь за плечами. Вовсе не в этом дело. Дело в том, что для меня работа в жанре песни – вот та работа, обсуждением которой мы сейчас занимаемся, это есть прежде всего продолжение моей профес-сиональной литературной, писательской деятельности. И только так, как абсолютно профессиональную, абсолютно естественную и необходимую для себя деятельность я это и рассматриваю.
Есть старая поговорка о том, что всякое новое – это хорошо забы-тое старое. Ну, действительно, в общем, явление-то это не такое уж новое. Оно существовало во все века и существует во многих странах. И ничего мы тут особенного не открыли. Причем всегда существовали поэты, не расстающиеся с гитарой. Федерико Гарсиа Лорка, скажем, назывался своими друзьями «поэтом догутенберговской эпохи», потому что не лю-бил печатных изданий – он считал, что он как поэт должен выступать с ги-тарой и петь свои песни. Примерно половину своей жизни отдал этому де-лу Бертольд Брехт, который нам с вами известен в основном как драма-тург, а, скажем, в Германии, во Франции, в Англии он – даже больше чем драматург – был известен как поэт, выступающий с гитарой, поэт-сатирик. Карл Сэндберг... Примеров вокруг нас огромное количество. Кроме того, всегда в этом жанре существовали люди, которые своим исполнительст-вом приобретали права авторства. Помните знаменитую фразу у Бориса Леонидовича Пастернака, где могло «сквозь исполненье авторство про-цвесть»? Вот я, например, считаю, что целый ряд уже виденных вами здесь исполнителей, скажем такие как Чесноков, – они где-то очень близ-ки к этому уровню, когда сквозь исполнительство процветает авторство. Мы говорим «песни Пиаф», мы говорим «песни Шарля Азнавура», мы го-ворим «песни Ива Монтана» – потому что это те исполнители, которые становятся соавторами автора слова и автора музыки. И также рядом с ними существуют поэты, для которых это есть профессиональная деятель-ность, это то, чему отдана их жизнь, и во всяком случае это продолжение их литературного и их гражданского дела.
Поэтому я, честно говоря, при всей своей любви и дружбе к Игорю Андреичу Полетаеву, должен с ним поспорить. Скажем, согласившись с ним в том, что, как я бы сказал, тут в данном случае почти каждый чело-век – это свой жанр. Понимаете? Бережков – это свой жанр, Чесноков – это свой жанр, Кукин – это свой жанр, Дольский – это свой жанр. (И ду-маю, что, кстати, вот тот злополучный забор, о котором мы здесь говори-ли, он тоже, в общем, у каждого до какой-то степени индивидуален. По-тому что, ну, не думаю, чтобы мы получили большую радость, предполо-жим, от сильно эротических стихов Льва Ошанина. Но представьте себе, что были бы изданы такие законы, которые очень точно определяли бы вот эти самые, понимаете, границы в ту пору, когда Александром Сергее-вичем Пушкиным была написана «Гаврилиада». Значит, не русская – ми-ровая культура осталась бы без «Гаврилиады», мы остались бы без «Орлеанской девственницы» Вольтера...)
Хотя вместе с тем... – я вовсе не собираюсь себе противоречить, – но мне было очень странно читать дискуссию, напечатанную в «Вопросах литературы», в которой в основном прозвучали жалобные ноты о смерти, так сказать, об умирании песни. Мне кажется, и я убежден, что песня сей-час переживает не умирание, а наоборот – она приобрела некое совершен-но иное, очень самостоятельное и своеобразное качество. Я понимаю, что, скажем, выступление Зонова могло вызвать некоторые недовольные реп-лики, но даже это явление – необходимость, что ли, запеть своими слова-ми – оно ведь чрезвычайно характерно. Можно представить себе так: что ж, в тридцатые годы не было, что ль, геологов? Туристов не было? Аль-пинистов не было? Были! И сочиняли песни. Но вместе с тем часто пре-красно обходились – между прочим, значительно спокойнее обходились песнями, сочиненными д л я н и х. То есть теми же самыми песнями, ко-торые пелись вокруг них по всей стране. Мне кажется, сейчас возникла песня как наиболее мобильная и быстро откликающаяся на события, что ли, форма. Она сейчас вышла на передний край. Я вовсе не склонен здесь рассматривать положение пессимистически.
Почему я говорил о себе как о драматурге? Потому что мои песни – это, как правило, все-таки маленькие истории. Это одноактные, если хоти-те, драмы. Вот, скажем, «Песня о кассирше». В общем, это кинофильм. «Баллада о прибавочной стоимости» – это сатирическая комедия. Недаром ко мне обратился московский Театр сатиры с предложением по мотивам «Баллады о прибавочной стоимости» написать просто целую пьесу с пес-нями, с зонгами, как это делается в таких жанрах.
Причем я вот, например, действительно занимаюсь главным обра-зом публицистикой и сатирой. Для меня интересно в данном случае про-сто с точки зрения литературной определить границы, возможности сло-весной нагрузки в ткани произведения. Я говорю здесь о технической за-даче, но есть задачи, конечно, значительно более важные – задачи граж-данские. В общем, сатира всегда является одной из передовых, что ли, сторон гражданственности.
Кроме того... На эту тему уже приходилось как-то раз говорить... Я не помню точно, в какой стране, и не помню точно, в каком городе, и не помню точно, в каком веке, – кажется, в Италии, кажется, в Равенне, ка-жется, в очень давние средние века, – несправедливо засудили одного мельника. Его казнили. После казни выяснилось, что он был осужден не-справедливо. И с тех пор каждое заседание городского суда в продолже-ние многих столетий начинается фразой глашатая: «Помни о мельнике!»
Мне кажется, что когда мы напоминаем о мельнике, мы вовсе не травми-руем наше сознание, а мы укрепляем нашу ответственность и наше него-дование по отношению к беззакониям для того, чтобы они никогда больше не повторились. Поэтому это направление в своей поэзии я тоже считаю достаточно важным и нужным. И вероятно, оно наиболее близко мне про-сто как представителю старшего поколения, потому что, естественно, что товарищам, которые намного моложе меня, просто труднее об этом гово-рить – они родились после этого. А я, как очевидец, обязан свидетельство-вать.
– Как долго вы работаете над песнями?
– Иногда очень долго. Особенно над жанровыми. Самые трудоем-кие вещи – это жанровые. Потому что происходит отбор по языку... Ино-гда полгода, семь, восемь месяцев. Скажем, «При¬бавочную стоимость» я бросил на середине, потому что сам не знал, чем она кончится, и никак не мог найти решение. Бросил и вернулся к ней так примерно через полгода, и тогда написал. «Парамонову» писал месяцев пять, наверное, шесть.
– А музыка, интересно, как пишется?
– Музыка, к сожалению, у меня получается так. Либо сразу возни-кает вот такая напевка, что ли, ритмическая, либо вообще не возникает. И тогда уже происходит нечто совершенно несусветное в смысле аккомпа-немента (смеется).
– Кто вам нравится из наших современных бардов?
– Из наших? Ну, очень многие. Очень многие.
– А больше всех?
– Вы знаете, я настолько все-таки люблю это дело, настолько ему предан, что мне трудно сказать – кто. Я могу называть песни. Вот скажем, у того мне очень нравятся эти песни, у того – эти... Пожалуй, нету ни од-ного, у которого не было бы целого ряда песен, которые бы мне очень нравились, и – песни, которые мне совершенно не нравятся. Очень горячо любимый мной, скажем, Булат Окуджава, которого я очень люблю и очень высоко ценю как поэта. У него есть песни, которые вызывают мое ярост-ное чувство протеста. Скажем, ну, типа «Берегите нас, поэтов». Это про-сто что-то, я бы сказал, недостойное для поэта. Поэтому мне эта песня решительно не нравится, и я всегда не забываю об этом напомнить, страшно (смеется) клеймя его за эту идею, потому что мне кажется, что там абсолютно ложная и даже какая-то стыдная поэтическая идея. Я не понимаю подобного обращения. Кто должен беречь нас, поэтов? И вооб-ще, понимаете, это уже какое-то выделение кастового сбережения. Мне кажется, оно совершенно несправедливо. И это не гражданская позиция. Вот это мое такое сугубо личное мнение.
Затем по просьбе киногруппы из Свердловска Александр Аркадьевич спел.
Второй раз он вышел к микрофону по просьбе организаторов и участ-ников дискуссии, чтобы показать еще несколько своих песен, вокруг которых разгорелись споры. И комментарий к первой песне стал как бы ответом на прозвучавшее вполне уважительное выступление Г. Яблон¬ского – одного из организаторов фестиваля, исполнителя песен. Суть этого выступления сво-дилась к тому, что после «Парамоновой» и «Фи¬зиков» слушать «Балладу о прибавочной стоимости» не интересно, хотя она сделана на том же высоком профессиональном уровне и содержит ту же четкую гражданскую позицию.
– Несколько слов об этой песне, поскольку мы сегодня, естествен-но, не столько занимаемся исполнительством, сколько анализируем и спо-рим. Вот потому, вероятно, о том, как она возникла и почему она написа-на, стоит сказать. Естественно, как всякий сатирик, я прежде всего воюю с одним из главных наших врагов – с мещанством и обывательщиной... Должен сказать, что по роду своей деятельности мне пришлось делать не-сколько совместных фильмов с другими странами: ну, скажем, я делал с Францией картину, делал с болгарами картину, сейчас буду делать карти-ну с кооперированной продукцией Италии, Англии и Советского Союза. Поэтому мне много раз пришлось бывать за границей, и я видел, как наши обыватели, которые на словах клялись, так сказать, в верности нашим идеям и идеалам, – как они теряли сознание при виде всяких шмуток за-граничных, как они постыдно себя вели в этой обстановке и как было не-обходимо как-то по этому поводу откликнуться.
Мне не хотелось об этом говорить в лоб, то есть с такого прямого захо-да – хотелось как-то иначе, немножко по-другому решить эту же самую тему, вывернуть, так сказать, этого мещанина.
Вот то, что вы (к Яблонскому. – К. А.) говорили, я понимаю так. Что вы против того, чтобы складывать оружие сатиры. (Я думаю, что, в об-щем, оно никогда не складывается – сатира всегда существовала и будет существовать до тех пор, пока будут объекты для сатирического высмеи-вания.) Вы говорили просто о литературных достоинствах произведения – в том смысле, что в нем не было никакого открытия. Но в нем было кое-какое открытие – я вам сейчас скажу, какое. Для меня, во всяком случае.
Сейчас по поручению партийной организации Союза писателей я веду семинар с молодыми, – воспитываю молодых драматургов. И вот од-на из просто технических задач, поставленных мною перед ними, – это попытки найти абсолютно современное решение старым темам. Ну, вот что может быть старее темы о мещанине, на долю которого свалилось не-кое неслыханное богатство и наследство? Но с о в р е м е н н о е ее ре-шение – оно, в общем, в данном случае предложено мною впервые. Пони-маете? Таким же образом может быть решен и «Тартюф», вероятно, и «Ревизор», и так далее. Поискать, – причем не просто по-своему, а именно исходя из каких-то явлений времени, тех социальных, экономических, по-литических событий, которые происходят в нашем современном мире, – вот эти, грубо говоря, задачи стояли передо мною, когда я сочинял песню под названием «Баллада о прибавочной стоимости».

И последний раз Александр Аркадьевич вышел тоже чтобы спеть. Он порадовался недавней статье в «Правде» о советской литературе, в которой он прочел фамилии А. Ахматовой и Б. Пастернака «среди фамилий, которы-ми следует гордиться нашему народу», и исполнил свою, как он признавался позже, любимую песню, посвященную памяти Б. Л. Пас¬тернака.
...Это было еще до печально известного своими последствиями часового выступления Галича в Доме ученых, – видимо, поэтому присутствующие еще не отнеслись серьезно к словам заместителя заведующего отделом пропа-ганды новосибирского ГК ВЛКСМ Вячеслава Виноградова, первым заявив-шего, что песни Галича, в отличие от песен Ю. Кукина и А. Дольского, рас-пространять нельзя, что песни Высоцкого вредны. И тем более – до того, как И. А. Полетаев прислал Галичу в Москву местную «Вечерку» с заказной раз-громной статьей. До инспирированных статей против Высоцкого .
Тучи над бардовской песней только сгущались...

Публикация К. Андреева
__________________________________________________________

Большое спасибо Андрею Скуратовичу (ник 2211103) за найденную в сети статью, выставленную в этом посту.
Желающим скачать её в формате .doc (вместе с остальной частью этого номера альманаха) предоставляю ссылку, присланную А.Скуратовичем:
http://f.foto.radikal.ru/0610/0c934e173d48.gif
[*** Скрытый текст ***]


Текущее время: 18:29. Часовой пояс GMT +4.

Powered by vBulletin® Version 3.8.9
Copyright ©2000 - 2024, vBulletin Solutions, Inc. Перевод: zCarot