Показать сообщение отдельно
Старый 28.05.2011, 16:58   #3
electrik
Просвещенный
 
Аватар для electrik
 
Группа: Участники
Регистрация: 19.12.2007
Последний визит: 20.03.2024
Адрес: Россия
Город: Москва
Сообщений: 8,892
Поблагодарил(а): 5,864
Поблагодарили: 533,184

Виктор СЛАВКИН - СТРАННЫЕ ЛЮДИ ЗАПОЛНИЛИ ГОРОД
("Родник" - Минск, 1988г., №10)


ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ АВТОРА
В марте 1968 года в Академгородке под Новосибирском состоялся Первый фестиваль бардов. Среди участников Юрий Кукин, Александр Дольский... Звездой же первой величины по праву был Александр Аркадьевич Галич. Концерты, дискуссии, пресс-конференции... Академгородок бурлил. Но уже ко второй половине фестиваля над ним начали сгущаться тучи. Из Новосибирска на черных «Волгах» стало подкатывать начальство, о чем-то мрачно совещаться за закрытыми дверьми. Фестиваль тем не менее удалось довести до конца. На банкете по поводу его закрытия Александр Аркадьевич Галич оставил автограф на моей почетной ленте члена пресс-группы: «А все-таки, если даже будет плохо — пока хорошо. Галич». Как в воду глядел. В печати — сначала в новосибирской, а потом и в центральной — стали появляться статьи, обвиняющие бардов во всех смертных грехах, фестиваль был объявлен идеологической ошибкой, клуб молодых ученых «Под интегралом», центр всей духовной жизни Академгородка, разогнан, у ребят полетели кандидатские, докторские, в Москве начались неприятности у Галича... В общем, типичная история тех лет.
Моя статья о фестивале, которую я по приезде сдал в один из московских журналов, не пошла. Тогда она носила репортажный характер, журналистский отчет об актуальном событии, теперь, через двадцать лет, она превратилась в «ретро», в мемуары.

* * *
Фестиваль как фестиваль. Ничуть не хуже любого московского. Или, скажем, венецианского.
Два-три дневных концерта, ночные дискуссии в табачном дыму, утренние пресс-конференции, приемы у членов правительства клуба «Под интегралом». Я не оговорился — не правления, а правительства, потому что во главе клуба молодых ученых стоят Президент и Премьер-министр, а министры социологии, культуры, информации, даже министр нежных чувств и странных дел — составляют кабинет. Министры задавали приемы гостям фестиваля в своих однокомнатных квартирах, а Президент, соответственно, в своей двухкомнатной.
На сцене, где пели барды, всегда сидел народ и, попробовав сложить научные степени по обе стороны рампы, мы могли получить абсолютно равные величины. Может быть, поэтому на концертах исчезали те полтора метра, которые обычно возвышают сцену над зрительным залом. Чтобы воссоздать демократическую атмосферу фестиваля, я буду бардов (кроме одного) называть неполными именами. Это, правда, не значит, что со всеми я пил на брудершафт. Просто мне кажется, что и на афишах (когда ими оклеют заборы больших городов) надо писать, например, так: «ЮРА КУКИН. ПЕСНИ С ИСТОРИЯМИ».
Юра так и говорит:
— У меня каждая песня с историей.
Вот что он рассказывает залу перед тем, как спеть «Миражи».
— Однажды крутили у ребят запись французского джазиста, он цыган по национальности, Джанго Рейнхард, по-моему, так его звали. Очень мне понравилась одна мелодия. Захотелось написать слова, я и написал. Но петь не смог — музыкально сложно, а в гармонии примитивен. Тогда я написал на эти слова свою же музыку. Ну и получилось:

Я — заснувший пассажир,
Поезд — жизнь.
Выплывают миражи
Сна, лжи.

Кукину 35 лет. Живет в Ленинграде. Тренер по фигурному катанию. А летом, когда вместе со льдом тает его работа, ходит в геологические партии.
Министр социологии клуба «Под интегралом» Юра Карпов сказал как-то: «Недоделанность песен бардов соответствует недоделанности нашего обыденного сиюминутного сознания».
Вот-вот... Это как моментальная фотография — и рот открыт, и глаза выпучены, и рука взмахнула, смазалась да торчит, словно культя. Не очень-то красиво, но вдруг в этих нелепостях проскакивает нечто такое, что объект запрячет глубоко-глубоко, позируя великому мастеру. Другое дело мастер, если он великий, выловит это нечто, как вишню из коктейля — у него СВОЙ метод, СВОЙ талант, а у моменталиста свой. Мастер производит единицу продукции и гарантирует качество, моменталист же вываливает перед вами гору своих работ и просит выбрать, кому что понравится. Ловлю себя на мысли, что второе мне интереснее. Создается иллюзия, будто ты сам участвуешь в процессе творчества. Ведь оцениваем мы (возвращаясь к бардам) — это бард мой, тот не мой, эта песня моя, та мне чужая. И, может быть, секрет обаяния и популярности гитарных певцов заключается в том, что при оценке их творчества на нас не давит авторитет. Барды — наши боги и герои именно потому, что они никакие не боги и не герои, а как мы — обыкновенные современники друг друга. Мозги бардов — наши мозги, а их возможности — наши возможности. Во всяком случае, нам так кажется.
На фестивалях путь к славе короток, как стометровка для бегуна на длинные дистанции.
Всего пятнадцать минут понадобилось Саше Дольскому на то, чтобы стать «звездой первой величины». Спел он «Развеселую песенку о манекене», «Как нарисовать птицу» (на слова Жака Превера), да «Канатоходца», да «Фантомаса», и — Дольский, Дольский, Дольский! — пронеслось по Академгородку.
В отличие от многих бардов, Саша великолепно владеет гитарой, и музыкальные акценты в его песнях так же важны, как смысловые. Саша обаятелен вплоть до того, что на дискуссии получил упрек в том, что слишком нравится залу. Действительно, в анкете на вопрос: «профессия» Саша может смело писать: «Любимец публики». А вообще-то он аспирант кафедры экономики строительства в одном из свердловских институтов, и всякий раз при встрече профессор говорит ему: «Доктор Дольский, когда вы бросите свои танцы-шманцы?»
А зал топочет ногами: «Еще, Саша, еще!..» Какое ему, залу, дело, что Саше через два часа лететь в Свердловск на заседание кафедры, которой, в свою очередь, безразлично его увлечение «танцами-шманцами». Но пока есть время, бард в который раз поет:

Полусолнце, полудождь.
Зонтик полукрасный.
Ты ко мне полуидешь
Сверхполунапрасно.

И еще:

Я по свету хожу,
Я прохожих прошу —
Поселитесь, пожалуйста, в доме,
Проведу я вам газ,
Я же строил для вас,—
Возьмите, вот ключ на ладони.

Однако никто не хочет заселять дом. И это при нашей потребности в жилье?! В чем дело? А вот в чем: дом-то, оказывается, нарисованный. Кто ж такой будет принимать всерьез?.. А бард все просит и просит... Если бы ему доверились, дом тотчас же стал бы взаправдашним, кирпичным — он обещает.
Поверить ему — вот все, что нужно барду от нас. Даже меньше — выслушать. Для него песня — единственная возможность самовыразиться. А в наше время одному человеку почти невозможно стать автором конечного продукта. Один делает болты, второй — гайки, третий — колеса, четвертый — еще что-нибудь... Десятый... Двадцатый... Сотый... А сто первый ездит в автомобиле, который из этих болтов и гаек свинчен.
...Выше я писал, что барды своим видом ничуть не отличались от аборигенов Академгородка. Но был среди участников фестиваля один, определить принадлежность которого к искусству не составляло никакого труда. Высокий, стройный, в небрежно подвязанном поясом сером мохнатом пальто, с небольшими усиками над яркими губами гурмана — казалось, своей аристократичностью он должен был шокировать плебейское братство бардов... Ан нет! Он-то и был бардом №1.
Александр Аркадьевич Галич, 48 лет, известный драматург и киносценарист. За последние несколько лет написал более семидесяти песен и так быстро приобрел популярность в новом качестве, что у многих Галич-драматург до сих пор ассоциируется с Галичем-поэтом.
А как раз самые интересные песни Александра Аркадьевича те, в которых его поэтический талант проецируется на талант драматурга. Получаются песни-пьесы. Острые, смешные, социальные... Недаром один московский театр предложил Галичу написать сатирическую комедию по его песне «Баллада о прибавочной стоимости». В самом деле, чем не сюжет?
Мещанин, неприметная личность, вдруг узнает, что его тетя Калерия, почившая в далекой капиталистической Фингалии, оставила ему богатое наследство. И вот сквозь неприметную личность продирается заводчик, выжига, купец. В ожидании мешков с банковским клеймом проматывает купец все свои кровные, ведь теперь они ему, как насморк покойнику. Оргия, кульминация. Конец первого акта. А что дальше? А вот что. Смотрит наш герой телевизор и узнает, что в Фингалии произошла революция, национализируется промышленность и становятся народными все банки, фабрики, заводы... Представляете, что творится с неприметной личностью? Он поет:

Я смотрю на экран, как на рвотное,
То есть как это так — все народное?!
Это ж наше, кричу, с тетей Калею,
Я ж за этим собрался в Фингалию.

Неприметный звереет. В свои личные враги он первым делом зачисляет... Маркса. Ведь не кто иной, как Маркс предсказал в свое время крушение всех неприметных личностей с приметными капиталами. Вот так кончается леденящая душу история «мещанина во богатстве».
В Академгородке зал покатывался от хохота, а социологи срочно переписывали слова, чтобы потом использовать песню в качестве учебного пособия.
— Боржом... Если бы можно было достать боржом, — выбегает Александр Аркадьевич за кулисы, воспользовавшись затянувшейся овацией.
Достают боржом, и Галич поет еще. Целое отделение. Галич считает, что пение барда — не музицирование, не наговаривание стихов, а театр. В этом театре только один актер, а раз так, надо уметь быть на сцене долго. Разумеется, с помощью боржома.
Актер Галич великолепный. Многие поют его песни, но так, как делает это он, не может никто. В его исполнении становится выпуклым не только каждое слово, но и каждая буква.

... А мы баллагурим, а мы курррролессим,
Нам недррругов ллесть — как во-да из ко-ло-дца.
Но помни — по ррельсам, по рррельсам, по рррельсам
Колесса, колесса, колесса, колеса...

Нет, не то. Даже если записать слова так, как их прррроизносит Галич, все равно эффекта вашего присутствия на его концерте не получится.
Галич — сатирик. И как вокруг творчества всякого сатирика, на дискуссиях затевались споры: а не лучше ли о наших недостатках говорить не так часто и не так резко, и не так открыто, и вообще не так уж и говорить. Казалось, будь у таких оппонентов талант, взяли бы они гитару сами и спели миленький «Старательский вальсок», слова которого придумал за них Галич:

Мы давно называемся взрослыми
И не платим мальчишеству дань,
И за кладом на сказочном острове
Не стремимся мы в дальнюю даль.
Не в пустыни, не к полюсу холода,
Не на катере к чертовой матери...
Но поскольку молчание — золото,
То и мы, безусловно, старатели.
Промолчи — попадешь в первачи.
Промолчи, промолчи, промолчи.

Уже в Москве я позвонил дирижеру Кириллу Петровичу Кондрашину:
— Скажите, пожалуйста, вас как профессионального музыканта не оскорбит, если барды и менестрели, слабо владеющие правилами композиции, будут широко выступать в концертных залах? Не осыплется краска с портретов великих композиторов, спой бард свою песенку с консерваторской сцены?
— Не буду говорить за великих, — ответил Кирилл Петрович,— что касается меня, то я, когда слушаю песни, о которых вы говорите, отрешаюсь от музыкальных оценок, так же, как не пытаюсь оценить отдельно слова. Я слушаю все вместе, и все вместе мне нравится. Пока барды больше берут у фольклорной мелодистики, чем дают ей, но я верю, что долг они вернут. Их мелодии станут подлинными народными безымянными мелодиями. Собственно, этот процесс уже происходит.
Однажды на концерте Галич сказал:
— Когда песня хорошая, ее поют все, и автор постепенно становится неизвестным. А вот если плохая, тычут в композитора или поэта пальцем и говорят: «Вот он, он это написал».
Для нас, живущих в конце шестидесятых годов двадцатого века, фольклор — это нечто былинно-сказочно-частушечное. Это некие душистые слова, вырезанные из бересты, сплетенные из трав, перевитые куделькой... Современные барды выпиливают свои слова из пластмасс, металла и соединяют их проволокой. Иногда колючей.
На наших глазах создается народное творчество городской интеллигенции. Даже сама эта формула звучит парадоксально. Однако если интеллигенция — часть народа, почему же ее самодеятельное творчество не фольклор? Городской гитарист и деревенский гармонист — коллеги, говоря языком первого, или брательники, выражаясь языком второго.
На закрытии фестиваля «наш советский Пит Сигер» Сережа Чесноков, худощавый вежливый физик, зловеще поблескивая очками, пел с залом пиратскую песню Юлия Кима:
По бушующим волнам
Мы гуляем тут и там,
И никто нас не зовет
в гости.
А на мачте черный флаг,
А на флаге белый знак.
Человеческий костяк —
кости!
А-ха-ха-ха!

— В этом месте надо свистеть! — кричит Сережа в зал. — Мы же все пираты!
И зал свистит, ухает, ахает, топает ногами и делает все, что повелевает ему востренький Сережа Чесноков, заставляя в свою очередь его петь песню за песней.
Вот и конец празднику. Раздача символических призов. Юра Кукин получает специальный приз за лучшую песню об Академгородке. Песню он писал не о нем, но какое это имеет значение — слова правильные. Песня старая и написана про некий фантастический город, но Юра считает, что наконец он появился в Сибири.

Странные люди заполнили весь этот город.
Мысли у них поперек и слова поперек,
И в разговорах они признают только споры,
И никуда не выходит оттуда дорог...

Ученые дарят Кукину колбу с чем-то прозрачно-белым внутри. На колбе написано: «Туман Академгородка». Вручает приз Анатолий Бурштейн — Президент клуба «Под интегралом».
Вручил и сразу же затеребил правой рукой левую половину своей кандидатской бородки, как теребил ее все шесть фестивальных дней. Впрочем, те, кто знают Бурштейна давно, говорят, что он лишь тогда не касался своей бороды, когда ее у него не было. Но этот период придворные биографы опускают, потому что тогда Толя жил в Одессе и даже не подозревал, что в далекой Сибири его ждет президентский титул.
— Я по натуре человек энергичный, — говорит Президент. — Живи я в Москве, я бы удовлетворял свой темперамент в суматохе столичной жизни, а здесь, в Академгородке, когда он только начинался, эту суматоху надо было организовать самому. И вот мы с ребятами затеяли клуб молодых ученых, чтобы вызвать вокруг себя мелькание лиц, а потом из этого мелькания выхватывать себе единомышленников.
Сейчас, когда Бурштейн произносит: «Первый фестиваль бардов и менестрелей объявляю закрытым» — его глаза полны тоски.
Отменное было мелькание!..
1968



Виктор СЛАВКИН
(Журнал «Родник» №10, Минск, 1988 год)



Дискуссия в ТБК. У окна в центре - Ю.Лосев


Дискуссия в ТБК. Слева сидит А.А.Галич


Дискуссия в ТБК. Слева сидит А.А.Галич




Дискуссия в ТБК. А.С.Нариньян


Дискуссия в ТБК. В центре А.А.Галич


Дискуссия в ТБК. В центре - И.А.Полетаев


Выступает И.А.Полетаев


Дискуссия в ТБК. Поет Ю. Кукин, в центре сидит А.А.Галич


А.А.Галич


Справа - В.А.Фрумкин


С.Чесноков во время дискуссии


Дискуссия. Владимир Фрумкин и Валерий Меньщиков


Дискуссия
Цитата:
Сообщение от repis
После статьи В. Славкина в фотографиях четырнадцатая сверху - Евгений Гангаев (тогда - Москва, а ныне - Хайфа).


А.А.Галич среди зрителей. У микрофона слева - Г.Яблонский


Дискуссия в ТБК. А.Дольский


Выступает журналист Л.Жуховицкий


Поёт А.А.Галич


Дискуссия в ТБК. Поет А.Галич


Поёт А.А.Галич


Дискуссия в ТБК. Справа стоит ведущий дискуссии Ю.Карпов


Дискуссия в ТБК. Справа Анатолий Иванов и Владимир Бережков


Зрители


Выступает С.Чесноков


Поет С.Чесноков


Оргкомитет поёт - Сергей Чесноков, Андрей Берс, Валерий Меньщиков


Дискуссия об авторской песне на бардовском фестивале в Новосибирске (Академгородок, 1968 год)
записи из архивов В.Ланцберга (128кбит/сек, 236.5мБ)
оцифровка Петра Трубецкого
Скрытый текст
__________________
Мы никогда у сильных не просили,
Не жили в долг, не пели на заказ...
(В.Туриянский)

Последний раз редактировалось electrik; 12.01.2014 в 23:09.
electrik вне форумаМужчина  
Вверх