Главная Форум Регистрация Поиск Сообщения за день Все разделы прочитаны Календарь Правила форума Наше радио

Вернуться   Музыкальный Огонек > РУССКИЙ ШАНСОН, АВТОРСКАЯ, ВОЕННАЯ ПЕСНЯ > Русский шансон > О жизни и творчестве исполнителей > Стенограммы всех записей А. Северного и тексты песен


Улыбнитесь
- Ты где был? Я весь день звонил тебе на сотовый, а он всё "вне зоны доступа".
- А… Я просто телефон ношу завернутым в фольгу, чтобы он своим излучением мне на мозг не действовал!
- Мда… Ну, что сказать… Поздно ты стал телефон в фольгу заворачивать.

Закрытая тема
 
Опции темы
Старый 03.07.2008, 00:50   #1
ailari
 
Аватар для ailari
 
Группа: Участники
Регистрация: 05.05.2006
Последний визит: 05.11.2022
Сообщений: 76
Поблагодарил(а): 115
Поблагодарили: 84

5. О Севере дальнем.

5. О Севере дальнем.
1973 год, г. Ленинград.
Запись у Рудольфа Фукса.
Другое название «Для Кости-Капитана», «Идут на Север».


(1:22)(А. С.). - У меня в руках письмо. Один из моих незнакомых многочисленных друзей пишет мне: «Дорогой Аркадий Палыч! Пишет Вам Ваш почитатель из города Воркута, который хотел бы передать привет Вам от себя лично и от большой группы любителей Вашего редкого таланта. Вы давно известны в нашем городе как собиратель и непревзойденный исполнитель народных песен определенного жанра. Скольким людям Вы доставляете удовольствие Вашими песнями! Сколько разбитых сердец, поломанных судеб в Ваших песнях. Но мне и моим друзьям кажется, что Вы плохо оправдываете свою гордую фамилию - Северный, тем, что мало поете песен о Севере дальнем. Все как-то Вас больше тянет на юг, в Одессу-маму, к Ростову-папе поближе. Да о Воркуте-мачехе, Вам и вспомнить-то не хочется. Мы, конечно, понимаем - воспоминания не из лучших, но, как говорится, из песни слова не выкинешь, как не вернуть тех лет, в которых «счастья не было, и нет» - как выколото у меня на груди. Ваш друг, известный в прошлом - Костя-Капитан». Дорогой Костя! Постараюсь сегодня исправить свою ошибку. Специально для Вас:

(5:04)Ох, волюшка, добрая воля!
Как счастье моё далеко.
Свободы, я воли не вижу,
В тюрьме я сижу ни за что.
Свободы, я воли не вижу,
В тюрьме я сижу ни за что.

Вот слышу: этап собирают -
По камерам слухи идут.
- Эй, братцы, куда отправляют?
- Нас строить Канал повезут.
- Эй, братцы, куда отправляют?
- Нас строить Канал повезут.

Мы ехали долго, нескоро,
Вдруг поезд, как вкопанный встал.
Кругом всё луга да болото -
Вот здесь будем строить Канал.
Кругом всё луга да болото -
Вот здесь будем строить Канал.

Дорогу построили быстро,
Она пролегла, как струна.
А сколько костей на дороге!
Вся кровью она залита.
А сколько костей на дороге!
Вся кровью она залита.

А кровь эта, ала, кипуча,
Стеною по рельсам бежит.
За жизнь уркагана и вора,
Другой будет счастливо жить.
За жизнь уркагана и вора,
Другой будет счастливо жить.

Ох, волюшка! Добрая воля!
Как счастье моё далеко.
Свободы, я воля не вижу,
В тюрьме я сижу ни за что.
Свободы, я воли не вижу,
В тюрьме я сижу ни за что.

(2:50)(А. С.). - Да. Беломорканал. Теперь о нем вспоминают, когда покупают пачку папирос за двадцать две копейки со смутной картинкой на этикетке. Это была первая ударная стройка в цепи многих последующих. Зеки строили, умирали, а результаты приписывались другим. Итак: тридцать третий год, питерские «Кресты»:
Идут на Север срока огромные,
Кого ни спросишь - у всех «Указ».
Взгляни, взгляни же, в глаза мои суровые,
Быть может, видимся в последний раз.
Взгляни, взгляни же, в глаза мои суровые,
Быть может, видимся в последний раз.

А рано утром «Кресты» покинем мы,
Поедем на Север, на Воркуту.
Там под конвоем, работы будут тяжкие,
Быть может, смерть себе я там найду.
Там под конвоем, работы будут тяжкие,
Быть может, смерть себе я там найду.

А ты стоять будешь у подоконника,
Платком батистовым слезу утрёшь.
Не плачь, не плачь, любимая, хорошая,
Ты друга жизни себе найдёшь.
Не плачь, не плачь, любимая, хорошая,
Ты друга жизни себе найдёшь.

А дети малые, судьбой оплаканы,
Пойдут дорогой искать отца,
Не страшны им, срока огромные,
Не страшны им и лагеря.
Не страшны им, срока огромные,
Не страшны им и лагеря.

(2:47)(А. С.). - А что делать? Нужно было как-то жить…
(Р. Ф.). - А чего вдруг?
(А. С.). - Человек умудряется жить в любых условиях. Нужно было только уметь заставить его. И умели, и жили и даже любили. Ведь что такое человек? Он привыкает даже к петле - сначала подергается, а потом успокоится.

Споем, жиган, нам не гулять по бану,
Нам не встречать весёлья праздник май.
Споём жиган, как девочку - пацанку,
Везли этапом, угоняя в дальний край.
Споём жиган, как девочку - пацанку,
Везли этапом, угоняя в дальний край.

Там далеко, на Севере глубоком,
Теперь и сам не знаю почему.
Я был влюблен, так пылко, так жестоко,
Тебя пацаночка забыть я не могу.
Я был влюблен, так весело, жестоко,
Тебя пацаночка забыть я не могу.

Ах, боже мой, ну кто тебя фалует?
Начальник - УРа, иль старый уркаган,
А может быть, ушла в побег налево,
А в это время шальнул в тебя наган.
А может быть, ушла в побег налево,
И в это время шмальнул в тебя наган.

И может быть, лежишь ты под откосом,
Иль у тюремных канонерских вод.
И по твоим по шелковым косам
Прошёл начальства кованый сапог.
И по твоим по шелковистым косам
Прошёл начальства кованый сапог.

Споём, жиган, нам не гулять по бану,
Нам не встречать весённий праздник май.
Споём жиган, как девочку - пацанку,
Везли этапом, угоняя в дальний край.
Споём жиган, как девочку - пацанку,
Везли этапом, угоняя в дальний край.

(7:29)(А. С.). - Где же, интересно, могла произойти эта встреча? Чтобы могла вспыхнуть любовь? Где-нибудь на вшивой мрачной пересылке? Или автор этих песен видел свою любимую один лишь только раз из окна своей камеры в крупную клетку, когда она среди таких же несчастных была на двухчасовой прогулке под бдительным оком ВОХРовца? Нам остается только гадать, но мы можем легко представить его сегодня стоящим у окна с решеткой.
Я сижу в одиночке, и плюю в потолочек,
Перед Родиной честен, перед совестью чист.
Предо мной лишь икона, и запретная зона,
А на вышке с винтовкой равнодушный чекист.

Мы бежали с тобою, золотою тайгою,
Когда тундра одела, свой залетный наряд.
ВОХРа нас окружила, слышит хруст под ногою,
Винторезы достали. - Руки в гору! - кричат.

По тундре, по железной, по дороге,
Где мчится курьерский, Воркута-Ленинград.
По тундре, по железной, по дороге,
Где промчится быстроногий олень.
Ох, по тундре, да по железной по дорожке,
Где мчится курьерский, Воркута-Ленинград.
По тундре, по железной, по дороге,
Где лишь промчится быстроногий олень.

Мы бежали с тобою, золотою тайгою,
Когда тундра проснулась, в свой зелёный наряд.
ВОХРа нас окружила, карабинчики нам в лица,
Но, кто пули не боится, того смерти не взять.

Мы теперь на свободе, о которой мечтали,
О которой мечтали, мы с кирюхой вдвоем.
Хоть простят нас, едва ли, нам не нужны медали,
А нужна нам свобода, а её мы возьмем.

По тундре, по зелёной, по дороге,
Где мчится курьерский, Воркута-Ленинград.
По тундре, по зелёной, по дорожке,
Где лишь пробежит быстроногий олень.

Я сижу в одиночке, и плюю в потолочек,
Перед Родиной честен, перед совестью чист.
Предо мной лишь иконка, и запретная зона,
А на вышке с винтовкой равнодушный чекист.

И, вот, ребята, по тундре, по железной, по дороге,
Где мчится курьерский, Воркута-Ленинград.

(2:43)(А. С.). - Да. Как мечталось им за крепкими засовами и за колючей проволокой над стенами лагерей, что когда-нибудь останется позади Воркута и можно сбудет спеть своим друзьям.
(Р. Ф.). - На Воркуте.

На Воркуте пришлося мне,
Прожить не год, не полтора, не два.
А мне один лишь клиф достался,
И рублишек полтора ста,
Больше говорится, ни черта.
А мне один лишь клиф достался,
И рублишек полтора ста,
Больше говорится, ни черта.

Я в Гранд отеле хожу, как тень,
И занимаю столик, как теперь.
Все чувихи засмущались, фраера заулыбались,
Фраерам я указал на дверь.

С волками жить, по-волчьи жить,
Вот наш девиз, таков закон пути.
Сколько волка не корми, сколько волка не пои,
Все равно он смотрит, как уйти.
Сколько волка не корми, сколько волка не пои,
Все равно он смотрит, как уйти.
С волками жить, по-волчьи жить,
Вот наш девиз, таков закон пути.
Сколько волка не корми, сколько волка не пои,
Все равно он смотрит, как уйти.

Э-эх, господа, просю сюда!
За стол, гоните Ваши кошельки!
Я тихохонька, уйду, я деньжата уведу,
Веселиться лучше без деньги!
Сколько волка не пои, сколько волка не корми,
Все равно он смотрит, как уйти.
Я тихохонька, уйду, я деньжата уведу,
Веселиться лучше без деньги!

На Воркуте пришлося мне,
Прожить не год, не полтора, не два.
А мне один лишь клиф достался,
И рублишек полтора ста,
Больше говорится, ни черта.
Э-эх, а мне один лишь клиф достался,
И рублишек полтора ста,
Больше говорится, ни черта.

(5:36)(А. С.). - А сейчас я вам сыграю песню. Когда я сидел в сто сорок седьмом… этом… лагере я встретил своего теперешнего импресарио. И он меня очень просит, чтоб я ему это дело все приделал. Так вот щас я ему играю.
Шлю тебе, Тамара синеглазая,
(А. С.). - Ему сейчас уже сорок восемь лет, персональный пенсионер.
Может быть последнее письмо.
Ни кому его ты не показывай,
Для тебя написано оно.

Вот процесс идет, и суд кончается,
Судьи нам выносят приговор.
И чему-то глупо улыбается
Лупоглазый, толстый прокурор.
И чему-то глупо улыбается
Лупоглазый, толстый прокурор.

Люди все вздохнули с облегчением,
И по залу сразу шум пошел.
В зал тогда глядел я с увлечением,
Но, не где тебя я не нашел.
В зал тогда глядел я с увлечением,
Но, не где тебя я не нашел.

Вижу, что защита улыбается,
Даже улыбается конвой.
Смотрим - нам статья переменяется:
Заменили мне расстрел тюрьмой.
Смотрим - нам статья переменяется:
Заменили мне расстрел тюрьмой.

Я вернусь к тебе с тюремной славою,
С «орденами» на блатной груди,
Но, тогда уж ты, порча шалавая,
На тюремной площади не жди.
Но, тогда уж ты, порча шалавая,
На тюремной площади не жди.

Шлю тебе, Тамара синеглазая,
Может быть последнее письмо.
Ни кому его ты не показывай,
Для тебя написано оно.

(2:08)(А. С.). - Что это за ордена на блатной груди, которыми собирается похвалиться герой этой песни? Это своеобразные знаки отличия, которыми воровской сход награждал наиболее отличившихся. Они накалывались на грудь в виде татуировок, изображали различного вида кресты и цепи к ним. Обладатели некоторых видов наколок могли пользоваться неограниченной властью на воровских зонах. Их приказы выполнялись беспрекословно, их называли «королями зон» или по фене «маза». Быть королем - значит держать мазу. Это мог быть, как тогда говорили, наиболее авторитетный вор в законе, которого его товарищи по ремеслу не могли упрекнуть ни в чем. Он, как правило, занимал лучшее помещение, был окружен личной гвардией из наиболее уважаемых и грозных воров. Ни о какой работе с его стороны не могло быть и речи. Ибо ворам работать было вообще запрещено, их закон. А ему и его гвардии даже думать об этом не полагалось. Он должен был вери, вершить суд, расправу и взимать дань со всех работающих в лесоповале или на каменном карьере мужиков и сук во всех их видах и разновидностях. А еще есть, ребята, разновидность такая - крысятники, блядь, гоп-стопошники. Я их маму мотал на кулак. Ах! Как было очень много всех оттенков и мастей. Один назывался, чего стоит «красной шапочкой, волки, черти, ломом подпоясанный и так далее. Те же, что хотели обособляться, называли себя гордо «Я один на льдине», что значило, что он вне касты. Время от времени, администрация, пытаясь, навести на зонах хоть какой-нибудь порядок, открывала всякого рода штрафные изоляторы, так называемые, Буры, где пытались создать тюрьму в тюрьме, то есть место с такими условиями жизни, вынести которых человеку было очень тяжело. Именно об этом поется в следующей песне.

(3:10)То не ветер в полумраке тонет,
То не плачет об убитом мать.
Это в одиночке друг мой стонет:
- Стража, не могу я больше ждать!

- Стража, стража, не могу я больше ждать!
Дверь моей темницы растворите,
Дайте мне свободу увидать!
- Стража, стража, не могу я больше ждать!
Дверь моей темницы растворите,
Дайте мне свободу увидать!

Я упал на нары, сердце билось,
Вспомнил дом и загрустил опять.
А из одиночки доносилось:
- Стража, не могу я больше ждать!

- Стража, стража, не могу я больше ждать!
Дверь моей темницы отворите,
Дайте мне свободу увидать!
- Стража, стража, не могу я больше ждать!
Дверь моей темницы отворите,
Дайте мне свободу увидать!

Он затих под утро с жутким воем,
Цирик зазевался у глазка.
Через час с разбитой головою
Труп нашли последнего дружка.

Стража, стража, не могу я больше ждать!
Дверь моей темницы отворите,
Дайте мне свободу увидать!

(6:32)Хмурый вечер скулит за окошком,
Вьюга бродит всю ночь у дверей.
Грусть тоска, словно дикая кошка,
На груди притомилась моей.

В голове и в глазах паутина,
Вспоминаю молитвы слова.
Мама, мама! Ты ждешь ещё сына?
Ты жива, ты ведь, правда, жива?
Мама, мама! Ты ждешь ещё сына?
Ты жива, ты ведь, правда, жива?

Помолись за грехи мои, Богу,
Попроси, в нашем горе помочь.
Разыскать между нами дорогу,
Сквозь туман, сквозь пургу, и сквозь ночь.
Разыскать между нами дорогу,
Сквозь туман, сквозь пургу, и сквозь ночь.

Ты приди из далекого края,
Над моею кроваткой постой.
Голубым, пуховым одеялом,
Мои детские плечи укрой.
Голубым, пуховым одеялом,
Мои детские плечи укрой.

Сделай так, чтоб я вновь стал ребенком,
Называй меня снова таким.
Черномазым, капризным котенком,
Своим сыном, и счастьем своим.
Черномазым, капризным котенком,
Своим сыном, и счастьем своим.

Ты приди из далекого края,
Я пришел бы, но я не могу.
Не могу, я, везде оставляю,
След кровавый на белом снегу.
Не могу, я, везде оставляю,
След кровавый на белом снегу.

Я в душе тем же сыном остался,
Слышишь, мама, откликнись скорей!
Хмурый ветер скулит за окошком,
Вьюга бродит всю ночь у дверей.
Хмурый ветер скулит за окошком,
Вьюга бродит всю ночь у дверей.

Ты приди из далекого края,
Я пришел было, но я не могу.
Не могу, я, везде оставляю,
Я ползу по снегу.

(3:21)Поют гитары вам, и вам поет баян,
Что я вернусь к тебе таким, как был.
Но кровь кипучую, с любовью жгучею,
Я вьюгам северным всю подарил.
Но кровь кипучую, с любовью жгучею,
Я вьюгам северным всю подарил.

А там, на волюшке, поют соловушки,
Той песней звонкою пленя сердца.
Ты в лёгком платьице, моя хорошая,
Сидишь в объятиях у молодца.
Ты в лёгком платьице, моя хорошая,
Сидишь в объятиях у молодца.

Но побег пошёл, той ночкой лунною,
Чтоб до тебя дойти.
Ещё раз свидеться, моя хорошая,
Чтоб ты увидела, каким я стал.
Ещё раз свидеться, моя хорошая,
Чтоб ты увидела, каким я стал.

Но задержан я был, той ночкой лунною,
И соловей мне пел: скажи мне путь!
Отправят молодца в тюрьму закрытую,
Чтоб от набегов он смог отдохнуть.

Поют гитары вам, и вам поёт баян,
Что я вернусь к тебе таким, как я был.
Но кровь кипучую, с любовью жгучею,
Я вьюгам северным всю подарил.
Но кровь кипучую, с любовью жгучею,
Я вьюгам северным всю подарил.

Но я задержан был, той ночкой лунною,
И соловей мне пел: укажет путь!
Отправят молодца в тюрьму закрытую,
Чтоб от набегов он смог отдохнуть.

(7:49)Иду по Невскому проспекту,
Ко мне подходит урка свой.
И говорит он мне: Анюта!
Легавый ходит за тобой.
И говорит он мне: Анюта!
Легавый ходит за тобой.

Он целый день канает следом,
Тебя он не засек чуть-чуть.
Давай вались, а я покеда,
Его попробую мокнуть.
Давай вались, а я покеда,
Его попробую мокнуть.

Иду по Невскому проспекту,
И оборачиваюсь вслед,
Гляжу - за мной канает некто,
Одетый в кожаный жакет.
Гляжу - за мной канает некто,
Одетый в кожаный жакет.

Так мы доходим до «Пассажа»,
Там есть хороший парадняк.
Не обернувшись к нему даже,
Я захожу в тот проходняк.
Не обернувшись к нему даже,
Я захожу в тот проходняк.

Кругом меня шумят трамваи,
Но шум остался за спиной.
Дорогу солнцу преграждая,
Вскочила кожанка за мной.
Дорогу солнцу преграждая,
Вскочила кожанка за мной.

Тут тормознулась я чегой-то,
И думаю: а будь, что будь!
А он зашел, и курит с понтом,
Как будто ждет кого-нибудь.
А он зашел, и курит с понтом,
Как будто ждет кого-нибудь.

Тут двери с шумом растворились,
Ворвалась кодла уркачей.
И все тут хором устремились,
Навстречу гибели своей.
И все тут хором устремились,
Навстречу гибели своей.

Он вынул из кармана ножик,
И начал ловко им крутить.
Двоих из них задел по роже,
А трех заставил отступить.
Двоих из них задел по роже,
А трех заставил отступить.

А он стоял в углу прижатый,
Махал поломанным ножом.
По фене крикнул он: Ребята!
Ведь я с легавкой не знаком!
По фене крикнул он: Ребята!
Ведь я с легавкой не знаком!

Ведь я приехал издалека,
Чтоб все любимой объяснить.
Тут я его узнала - Леха!
В приюте вместе мы росли.
Тут я его узнала - Леха!
В приюте вместе мы росли.

Его я долго не видала,
В тюрьме он звонил,
Его я сразу не узнала,
Но он любимой не забыл.
Его я сразу не узнала,
Но он любимой не забыл.

Иду по Невскому проспекту,-
Потом рассказывал он мне,-
Гляжу, смотрю - А начел это,
А может, снится наяву?
Гляжу, смотрю - Анюта это,
А может, снится наяву?

Малин по Питеру не знаю,
Ни с кем по фене ни гугу.
Вот за тобой я и канаю,
А обратиться не могу.
Вот за тобой я и канаю,
А обратиться не могу.

Недолго счастливы блатные;
Пришла беда откель невесть.
И вот мы снова крепостные,
Он в Воркуте, а я вот здесь.
И вот мы снова крепостные,
Он в Воркуте, а я вот здесь.

Его я видала не долго,
В тюрьме он десять лет звонил,
Его я сразу не узнала,
Но он любимой не забыл.
Его я сразу не узнала,
Но он любимой не забыл.

Итого: 50 минут 51 секунда.
ailari вне форумаМужчина  
Вверх
Закрытая тема

Навигация
Вернуться   Музыкальный Огонек > Форум > РУССКИЙ ШАНСОН, АВТОРСКАЯ, ВОЕННАЯ ПЕСНЯ > Русский шансон > О жизни и творчестве исполнителей > Стенограммы всех записей А. Северного и тексты песен

Опции темы

Ваши права в разделе
Вы не можете создавать новые темы
Вы не можете отвечать в темах
Вы не можете прикреплять вложения
Вы не можете редактировать свои сообщения

BB коды Вкл.
Смайлы Вкл.
[IMG] код Вкл.
HTML код Выкл.







Текущее время: 19:35. Часовой пояс GMT +4.

    Для правообладателей -Обратная связь    Главная   Форум    Архив    Вверх 

Индекс цитирования Яндекс.Метрика

Copyright ©2004 - 2024, Музыкальный огонек - Русский шансон.

Powered by vBulletin® Version 3.8.9
Copyright ©2000 - 2024, vBulletin Solutions, Inc. Перевод: zCarot